Поведал и о том, о чём молчал:
Во многом, в чём боясь себе признаться,
Я старцу, как пред Богом открывал.
Он тихо слушал, уст не открывая,
Десницею покрыв мою главу.
Когда ж я стих, он к небесам взирая,
Прощение просил за жизнь мою:
В Твоих руках все судьбы, Святый Боже,
Творений рук Твоих Ты ведаешь сердца;
Воззри и ныне, о, Творче мирозданья
И в человеце сем изгладь печать греха!
Блажен, кто в чистоте хранит свои одежды.(1)
Кто с измальства был в скорби до седин.(2)
Но горе тем, в ком нет любви, надежды,
Ведь из "семи", в пути уже "один".(3)
Близится, о, близится час гнева,
Праведен и страшен Божий Суд.
Услышь же трубный глас Армагеддона(4)
И чистых не марай отныне уст.(5)
Иди, мой сын, храня пути прямыми
И "всадник белый" пусть тебя хранит.(6)
Живи в миру отныне, как в могиле,(7)
Кто в духе рожден, тот не погрешит.(8)
Я встал с колен (было уже утро).
И жажду утолив из чистых вод,
С могилы вышел я, как из китова нутра,(9)
Окинув чистым взором небосвод.
Забыв куда, зачем дотоле шёл я,
Я поклонился четырём ветрам.
И повернувшись к склепу, слезно умилился:
"Здесь схимник почиет, отец …ан"!
***
Шли дни, шли месяцы, шли годы…
Мечом духовным я свой ум хранил.
В постах и бденьях, как мертвец в могиле,
В сырой пещере схимником я жил.
Я слёзы лил, скорбел о прежней жизни,
Молился за весь мир, покуда мог.
Страстей прилоги отсекал я прежде,
Чем мог засунуть бес в ребро свой рог.
Но вот, по Пасхе, в третию седмицу,
Нежданно я закончил жизни пир;
И перейдя закрыв глаза границу,
Оставил за собою бренный мир.
О, горе мне! И кто бы мог подумать,
Что ждёт нас за чертою бытия…
– В руке держал мерило чёрный всадник,
Как смоль седлавший чёрного коня.(10)
Он был велик, силён и властен;
Один лишь вид его внушал мне страх.
Хотел взмолиться я, но был увы, безгласен:
Печать бледнела на моих устах.
Я трепетал, а он смотрел и мерил…
И взор его пронзал меня насквозь.
Качались чаши две: одна гласила – Верил!
Вторая значила, что в ней гнилая гроздь!
И вот, я найден был чуть тёплым.
Ни холоден я был и ни горяч:(11)
К познанью Истины при жизни был я чёрствым,
А твёрдость веры моей просто – мягкий хрящ!
Конь взмыл вперёд, но тотчас встрепетнулся,
Меж нами вспыхнула небесная искра:
Господень ангел словно молния явился
И взмахом крыл своих отверз мои уста.
В одной руке держал он свиток, ярко-белый.
В другой сиял от света мой нательный крест;
Он молвил всаднику о том, что в искушеньях
Я верил в то, что моя крепость – Божий перст!
Я не имел в душе огонь сильнейшей веры.
Я был ленив, но я не унывал.
По Богу ревности, во мне было с пол меры,
Но в скорби Небу благодарность воздавал!
Ужасен был, ужасен конский топот.
Помчался всадник латами звеня.
От запрещенья небожителя пылал он,
На муки меня злейшие клеймя!
О, ангел мой, скажи мой друг любезный,
Что ждёт меня в конце дороги той?
Объят я страхом бесконечным и не смею,
Поднять главу свою, чтоб видеть лик мне твой.
