– Ложь не к лицу пионеру! – патетически закричал Штирлиц, вскидывая руку в салюте.
Не выдержав, я рванулся к нему, но амбалы были наготове и, защищая шефа, перехватили мой порыв, скрутив, хотя и не без труда (одному я крепко зарядил в глаз).
– За такое и в юмористической газете «Ротозей» можно прописать, – Штирлиц вытер клетчатым платком со щеки мой плевок и озабоченно покачал головой. – Да что там «Ротозей». За такое недостойное поведение на совете отряда могут и галстук снять.
– Да пошел ты со своей пионерией!!! – сорвался я. – Я увольняюсь к чертям!!!
– Не выйдет, – Штирлиц спрятал платок в карман шортов. – От нас так просто не уходят.
– Вход рубль, выход – два, – подтвердил один из громил, затягивая на моих вывернутых за спину руках пластиковые наручники.
– Я бы его придушил бы нафиг! – злобно сказал второй, тот, которому досталось в глаз. – Подкулачника проклятого!
– Нельзя, Коля, – вздохнул Штирлиц, – нельзя без суда. Мы же советские пионеры, пример детям всего мира, а не какие-нибудь хунвейбины.
– И не чайнканшисты, – угодливо поддакнул второй громила.
– Верно, Петя. Правильно линию партии понимаешь, – одобрил Штирлиц. – Буду рекомендовать тебя в звеньевые.
– Вы тут все больные на голову, – выкрикнул я. – Вас же лечить надо!
– Смотри, а то самого вылечат, – Коля больно ткнул меня в ребра.
– Электричеством, – поддержал Петя, блеснув знанием классики и широкой белозубой улыбкой, и, сделав шаг мне за спину, почти нежно ударил меня по левой почке.
Я раздраженно лягнулся, угодив Пете по голени. Петя огорченно зашипел и врезал мне уже от души. Я едва не закричал от боли, кипятком обжегшей почку.
– Сильно не бейте, – нахмурился Штирлиц. – Нам его еще тестировать. Вот после теста от души оттянитесь.
– Я из него имена всей подпольной контрреволюционной террористической организации выбью, – Коля потряс у меня перед лицом увесистым кулаком с татуировкой «Коля» на костяшках.
– А я имена всех фашистов-сообщников, – мечтательно сказал Петя и отвесил мне не сильный, но обидный пендель.
– Не дергайся, контрик, – Коля толкнул меня в плечо, – успеешь еще в петле наплясаться.
Я видел по глазам безопасников, что они вовсе не шутили, а поддались всеобщему безумию, занесенному в коллектив Барином. Что же делать?
– Волоките его на тест, – будто отвечая на мой незаданный вопрос, распорядился Штирлиц.
Пока меня тащили в кабинет психолога, меня просто трясло от бессильной злобы. Будь моя воля, я бы всех этих пионеров к стенке поставил! Вместе с коммунистами и комсомольцами! Психи проклятые!
Занесли в кабинет, швырнули на кресло: некий гибрид зубоврачебного и гинекологического. Сноровисто прикрутили ноги и руки толстыми кожаными ремнями. Сняли с шеи пропуск без которого ни одну дверь в здании не откроешь. Забрали очки. Голову закрепили каким-то металлическим обручем и ушли. Я огляделся: стол, кресло, кушетка. Одну стену почти целиком занимало огромное зеркало – судя по западным фильмам, за ним прятались наблюдатели. Рядом с зеркалом скромно притулилась белая дверь. Открылась белая дверь, в кабинет вошел обаятельный мужчина в белоснежном медицинском халате. На нагрудном кармане сиреневыми нитками было вышито «Айболит».
– Ну-с, на что жалуемся? – улыбнулся доктор.
– На пионеров, мать вашу!!!
– Ничего страшного, это лечится. Не волнуйтесь.
– Тебе тоже в дурке место!!!
– Не волнуйтесь, медицина разберется. И меня вылечат и вас вылечат.
Достал из стола пробковый планшет и лазерную указку. Держа горизонтально, приблизил планшет к моему лицу. Посветил на него указкой.
– Что видите, пациент?
– Сам ты пациент! – огрызнулся я.
И невольно замолк, пораженный открывшейся картиной. Под действием зеленого лазерного луча над доской всплывали объемные разноцветные голограммы: какие-то структурные формы, похожие то ли на далекие египетские пирамиды, то ли на близкий мавзолей Ленина. Какие-то смутно знакомые лица вставали передо мной. Мчались по степи тачанки, плыли по рекам пароходы и баржи, бороздили моря корабли, а небо – аэропланы и дирижабли. По стальной паутине рельсов шли поезда. Танки пересекали минные поля и линии окопов. Пухли от голода люди с почерневшими лицами. Одетые в шинели и кожанки ладно люди стреляли в затылки из наганов людям, стоящим у ряда продырявленных пулями деревянных дверей. Трубили горны и стучали барабаны. Взмывали руки в пионерских салютах и самолеты Осоавиахима, заполненные парашютистами. Бурлил ДнепроГЭС.
За односторонним зеркалом стояло трое мужчин, смотревших то на обездвиженного в кресле, то на графики показателей, выводимых со сканирующего мозг испытуемого обруча на большой монитор над зеркалом.
– Что думаете, Петр Сергеевич? – сняв очки, спросил пожилой мужчина с явно африканскими чертами лошадиного лица и роскошными бакенбардами, одетый в полосатый костюм.
– Пациент просто чудесный, Сергей Викторович, – отозвался мужчина одетый в белый халат с вышитой на нагрудном кармане золотой надписью «Профессор». – Все остальные молча смирились с явно бредовыми требованиями директора, а этот Лаврентий просто какой-то патологической ненавистью воспылал к Советскому строю.
– Думаете, получится? – нервно спросил третий, относительно молодой, с бледным плохо выбритым овальным лицом и с нервным тиком левого глаза, одетый на манер министра средней руки.
– Все получится, Антон Германович, – заверил Петр Сергеевич. – Забросим его, ну… – задумался ненадолго, – скажем в 1938-й годик, к Ежову. Представим будто он, ну, скажем…
– Из Тифлиса, – нервно вскинулся Антон Германович.
– Почему из Тифлиса? Хотя, – профессор благодушно махнул рукой, – пусть будет из Тифлиса. Тифлис, Закавказье. Какая разница? Главное, что подберется к самому и…
– И хана! – Антон Германович ударил кулаком в раскрытую ладонь. – Гений, Вождь, Отец, Творец, Вдохновитель, Организатор, Лучший друг Советских семей, детей и физкультурников, Корифей и прочая и прочая и прочая. Нет ничего!!! И не будет никакого проклятого советского строя! И никто больше не обзовет меня либералом!!!
– Спокойнее, Антоша, – закуривая, остудил коллегу Сергей Викторович. – Все будет хорошо. Исторической персоной станет этот ваш, – выдохнул струю дыма в зеркало, посмотрел на монитор, – Лаврентий Павлович. Дал же бог фамилию, – усмехнулся.
– Фамилия, как фамилия, – равнодушно отозвался профессор. – Нормальная фамилия – Берия. Мне и смешней встречались.
Две силы
Рассказ написан на II тур XII Чемпионата прозаиков ЛитКульта
Домик нависал над убегающим к реке глубоким оврагом: несколько старых рельсов торчали в овраг на пару метров, поддерживаемые уткнутыми в стену оврага подпорками; «атлантами», как их называл предыдущий владелец. Своеобразная терраса-балкон, без всяких намеков на ограждение. На рельсах были настелены сосновые доски, давно отдавшие прожорливой бездонной атмосфере свою выдавленную жаркими лучами бесстрастного солнца смолу, и стояло похожее на скелет поставленного на попа кенгуру низкое старое кресло-качалка, побитое жизнью гораздо больше, чем погодой. Импровизированным сервировочным столиком мне служил посылочный ящик. Я вновь наполнил стакан вином, поставил бутылку возле ящика.
Многие обыватели считают, что маститые писатели живут шикарно. Многие маститые и живут, но меня вполне устраивает такое скромное жилище. Тем более после смерти жены особый комфорт мне ни к чему. Смерти… убийства, скажем прямо. Хотя погибла она по ошибке – бомба предназначалась мне. И дочка… она в тот день вообще должна была быть у бабушки. Мне тогда многому пришлось научиться: и постоянному ношению бронежилета и стрельбе из любого положения и многому другому. Немногочисленные оставшиеся друзья говорили, что я очень изменился. Читатели тоже заметили произошедшие с текстами перемены. Нелепо: крашенный ли, стриженный ли, я все равно остался собой. Просто я открыл себя до конца – и это многим не понравилось. Тем взрывом меня вышвырнуло из сытой роскошной жизни преуспевающего писателя. А остатки тогдашней былой роскоши, переведенные в доллары, ушли на то, чтобы добраться до заказчиков покушения. Они напрасно думали, что я могу разить лишь напечатанными словами. Ошибка обошлась им дорого….
Ошибки часто обходятся людям дорого, тем более ошибки в оценке врага. А врагов лучше вообще не иметь… живых… Глупцы, не понимают, что бороться с Реальностью бесполезно, что даже устранив меня физически, уже ничего не изменят – рукописи не горят, изменения будут продолжаться, прорывая затхлую плотину напором вешних вод. Зашоренные догматики, страшащиеся неизбежных перемен. И пусть бы они просто страшились, но нет, они раз за разом стремятся перемены остановить. Некоторые – путем физического устранения. Но зато я понял, что иногда можно эффективно совмещать слова и действия.
Да, кто-то отдыхает от литературных трудов в Переделкино, а кто-то в домике, опасно нависшим над стекающим в реку оврагом. Зато отсюда открывался чудесный вид на отражающейся в реке город. Да и не интересны мне кипящие склоки литераторов, шумно выясняющих кто и какой дачи достоин. Писатель писателю рознь и двух одинаковых писателей не бывает – я не говорю про эпигонов и графоманов. До соседней дачи из красного кирпича, облюбованной охраной, гораздо менее дерзко нависавшей над оврагом по правую руку от меня, было метров двенадцать. В окне ее размахивал руками крепкий вихрастый парень, пытаясь привлечь мое внимание. Чудак-человек, мобильники же никто не отменял. Впрочем, я свой отключил полчаса назад. Я приподнялся в кресле, всматриваясь в жестикулирующего. А ведь пистолет с удлиняющим ствол ПБС у него в руке совсем не просто так. Твою мать! Мой взгляд упал на лежащий на ящике старый складной многопредметный нож, штопором которого я откупоривал бутылку. Нож этот был чуть ли не старше меня: вечно прижимистый отец подарил его мне в день рождения, когда мне исполнилось пять лет. С тех пор я с единственным отцовским подарком не расставался.
Услышал осторожные крадущиеся шаги. Двое! Парни очень старались идти бесшумно, но их выдавал скрипучий пол. Судорожно открыл длинное лезвие. Человек с пистолетом шагнул на загаженный вездесущими голубями дощатый настил. Взгляд его, вслед за стволом, метнулся на меня. Моя рука оказалась быстрее, чем в глазах киллера мелькнуло понимание. Брошенный нож вошел в его горло всем лезвием, по синюю пластмассовую рукоять. Метать нож я научился еще в детстве, а мастерства, как говорится, не пропьешь.
Я метнулся вперед, подхватывая на лету выпавший из руки пистолет. Накрывшее меня тело незадачливого убийцы вздрогнуло несколько раз от попаданий пуль, но защитило мою бренную тушку надежно. Я выстрелил в ответ, угодив наемнику второму в лоб. Осторожно выбрался из-под трупа, прислушался. В ушах глухо бухало кровью возбужденное сердце. Давненько «не брал я в руки шашек», староват уже становлюсь для таких мероприятий, привык разить печатным словом в многотысячных тиражах, а не банальными физическими методами воздействия и грубой физической силой. Снял балаклавы с убитых. Нет, эти неудачники мне незнакомы.
– Владимир Николаевич, – послышался из домика встревоженный голос. – Это Миша, из охраны…
– Да?..
– Тут еще третий был, я его того…
Я вошел в домик. Мой недавний визуальный собеседник из соседнего домика насторожено рассматривал в окно улицу, водя пистолетом вдоль подоконника.
– Подкрепление вызывать?
– Зачем? Труповозку разве, хотя и она нам без надобности, – ответил я присев и быстро обыскивая труп. А вот этого я знал…
– Расслабься, этот у них старший, нет больше никого.
Вытащил из кармана киллера толстую пачку купюр, хмыкнул, протянул охраннику.
– Что это? – смутился он.
– Небольшая премия, за доставленные неудобства.
– Вызывать труповозку и экспертов?
– Нет… – мозг уколола внезапная мысль. – Скоро уже стемнеет и ты мне поможешь…
– Что помогу?..
– Избавиться от трупов. Поможешь?.. – я посмотрел на пачку долларов, что он все еще сжимал в руке.
Паренек явно мой большой поклонник – литература страшная сила. Наверняка и сам что-нибудь пописывает на досуге, мучительно надеется стать великим писателем. Наивный… Поможет, да еще и будет гордиться, что помог.
– Помогу, но зачем?..
– Этого тебе знать не следует, уж прости. Меньше знаешь – крепче спишь. Как стемнеет, дотащим тела до реки и сбросим в нее.
– В этом мои пули…
– Кухонные ножи я храню там, – я указал в сторону тесной кухоньки. – Там есть хороший разделочный. Время до темноты у тебя еще есть, дерзай.
Не понятый и не оцененный современниками в должной мере Булгаков, и сам литературой, бывшей делом всей его жизни, обреченный на трагическое существование, правильно сказал, что на свете существует только две силы: доллары и литература. С помощью литературы я уже приобрел врагов, которым до такой степени не нравится, в какую сторону меняют Реальность мои тексты, что они готовы нанять убийц. Посмотрим, что принесут мне доллары.
Конкурент
Рассказ написан на III тур XII Чемпионата прозаиков ЛитКульта
– В рот тебе йод! – дядя Ваня возмущенно тыкал пальцем в приклеенное в подъезде объявление. – Школа злословия! Прикинь, Серега, – взгляд дяди вернулся ко мне, – этому сейчас за деньги учат! Копать – колотить, догнать – заглотить!
– И что? – не понял я. – Чему сейчас только не учат. Инфоцыгане на каждом шагу.
– Учат злословию курсом за тридцать занятий! Почешуеть просто! По полторы тысячи с носа! Это же получается?.. – дядя шевелил губами, загибал и разгибал пальцы, считая в уме. – Это же сорок пять кусков, мать-перебрать! Чтоб я так жил! Офигивательно просто! Такие деньжищи! Это у вас в городе можно бешеные деньги на ровном месте отхватить! Да я сам могу учить и не за тридцать уроков, а за один!
– Вот и составь им конкуренцию, – улыбнулся я.
– И составлю! Да я за неделю, что в гостях у тебя, столько отгребу!!!
«Экспрес-курс обучения злословию» дядя решил проводить в школьном спортзале, незадействованном по назначению по причине летних каникул. За бутылку договорился с бывшим односельчанином-пенсионером, ныне школьным сторожем. В субботу расклеил повсюду напечатанные мною объявления, а утром в воскресенье ушел на первый рабочий день. Ближе к обеду я решил навестить предприимчивого родственника, посмотреть, как идет бизнес. На входе столкнулся со зло матерящимся хромающим парнем. В спортзале мялось пятеро желающих, дядя Ваня кричал из тренерского кабинета:
– Следующий.
Я просочился за неофитом.
– Глаза закрой.
Дядя уронил на ногу обучаемого пудовую гирю. Матерящийся обученный поскакал прочь из кабинета.
– Видал? – дядя Ваня довольно потер руки. – За один урок: бац и готово. Учись, горожанин!
– Ты их чему учишь, дядя Ваня? – я с трудом сдерживал смех.
– Этому… как его?..
– Ты их учишь сквернословию, – пришел я на помощь родственнику.
– И что не так?
– А. надо. Учить. Злословию.
– А что, – дошло до дяди, – это разные вещи?
Тут уж я не выдержал и громко захохотал, глядя на его недоуменное лицо. Не успевшие пройти «экспрес-курс» неофиты непонимающе смотрели на меня.
Линия жизни
Рассказ написан на 1/8 Плей-офф XII Чемпионата прозаиков Литкульта-2022
