Герман Чернышёв "Свет Неутешенных"

Ворча что-то под вытянутый нос, Вьюк пошагал прочь. Дэйдэт присел на корточки у горки пепла, которая успела подостыть и погрузил руку в золу, уже терпимо горячую.

– Что у вас, мастер Дэйдэт? – поинтересовался Тюк издали. Нащупав нагретый металл, Дэйдэт вытянул на свет грубую цепочку из старого золота.

– Видимо, её присыпало, когда дом рухнул, – пробормотал он. – Она не носит такое… Больше похоже на неумелый подарок.

– Мастер Дэйдэт… – Тюк выдал волнение в голосе.

– Что ещё? – сунув цепочку в карман своего виноградного жилета, Дэйдэт поднялся и обернулся.

– Коричневые.

Из-за каменной трёхметровой изгороди, расположенной близ пепелища, вышли двое – высокий и узкомордый. Их кожа имела характерный неприятно-коричневый оттенок. Одеты были в лёгкую кожаную броню, у поясов побрякивали клинки в застарелых ножнах. В Дерваре не ковали хорошую сталь. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

– Шляются, – фыркнул Тюк, втянул носом накопившиеся сопли и сплюнул им вслед. – Откуда они взялись, как думаете? Полгода назад их не было. А сейчас – вон сколько. На каждом шагу.

– Не так важно, откуда, – Дэйдэт с любопытством прищурился, глядя на крышу особняка торчащую над забором. – Важнее… – он не договорил, задумчиво уставившись на плиты, устилающие пустынную улочку. – Забор построил. Отгородился. Теперь и не поймёшь. Хотя и раньше.

Подоспел Вьюк с лопатой, на которой намертво засохли комья грязи.

– Не думал, что нам придётся хоронить безвестных ублюдков вашей дражайшей тётушки, – бегло заметил он, принимаясь копать прямо под деревом. Лопата добротно рубила корни, стоял страшный скрежет, в земле обнаружилось полно мелких камней.

– И правда, мастер Дэйдэт, – повешенный глухо рухнул Тюку под ноги, после того как тот перерезал верёвку охотничьим ножом. – Раньше я не наблюдал в вас такого уважения к мёртвым.

– Это не уважение, это предусмотрительность, – Дэйдэт заложил большие пальцы за ремень. – Не случайно носителя этих славных брючек повесили возле пристанища моей тёти. Он работал на неё. Иной причины надевать… подобное я не вижу. Очевидно, его повесили до пожара. Одежда у него пригорела, видите?

– И зачем? – Вьюк, уставший копать, отошёл от неглубокой ямы, которую успел вырыть, и неучтиво всучил лопату кузену. Дэйдэт в сомнении поджал губы, проигнорировав вопрос.

– Управитесь без меня. Я отлучусь ненадолго.

Винный Торговец любил «Закрытый кошелёк». Хотя бы потому, что только здесь из всех прочих питейных мест в Бескоролевстве ему удавалось расслабиться.

Хозяйка Бернадетта, худощавая бледная женщина с жёсткими чертами лица, копалась в погребе по каким-то своим нуждам. Посетителей насчитывалось не так много, да её и не осмеливались беспокоить по поводу мелочей, навроде иссякающей выпивки. Она приходила и освежала кружки в то время, которое считала для того подходящим.

Трактирщица брала пробы из новопривезённых бочонков, стоящих в ряд у стены почти до потолка.

– Как идут дела? – осведомился Дэйдэт, спустившись по проседающим шершавым ступеням в полумрак погребка, развеиваемый светом фонаря.

– Как обычно, дорогуша, – отозвалась Бернадетта, закупоривая очередной испробованный бочонок. – Соболезную по поводу Дэйды, если тебе требуются мои соболезнования. Но ты же не за ними пришёл.

Дэйдэт признательно покивал.

– Ты женщина влиятельная и горячо мной уважаемая. «Закрытый кошелёк» всегда был твоими ушами. Может, кто-то из твоих пьяниц слышал, что творится в поместье Далроп?

Бернадетта остановилась на миг.

– Это не то место, о котором ходят слухи, дорогуша. Полгода назад я пыталась разузнать о нём поподробнее и лишилась помощника. Я больше не собираюсь платить такую цену за твои опасения. Я – трактирщица, и всё. И всё, дорогуша.

На лице Дэйдэта возникло смутное сомнение и сразу сошло.

– Что-то происходит в Дерваре. Появление Коричневых – тому подтверждение. От всего трактирная дверь тебя не отгородит. Сколько бы головорезов вроде Лускаса её ни охраняло.

Хозяйка покачала головой и двинулась к очередной бочке.

– «Закрытый кошелёк» – всё, что меня волнует. Возвращайся к своему вину, дорогуша. Ты слишком печёшься об этой мерзкой дыре. Она этого не заслуживает.

Стражник молчит, стражник слушает

Из-под капюшона

Лекмерт во многом напоминал трактир. Туманное и молчаливое прибежище мастеровых, разношёрстных скитальцев и торгашей под предводительством кружки эля, или вина, в принципе, на их вкус. Правда вот хозяин не особенно заботился о благосостоянии и безопасности народа своего трактира. Настолько не заботился, что одним чудным утром один из придворных обнаружил пустыми покои его величества Гемцека.

Побег короля, если можно так выразиться, – в конце концов, его никто не запирал – обернулся тучей панических домыслов, отчаянных проклятий и сетований. А ведь у людей и без того было о чём поразмыслить. И уродливые бестии, рождённые Корневым мором, не были единственной неурядицей.

Что-то нехорошее творилось в последние месяцы. Дневной свет потускнел, и люди вслед за ним. Мелкие властители отгораживались от происходящего как могли – всё больше неугодных находили приют в Дерваре. Угрюмые вереницы охраняемых повозок тянулись по большаку на юго-восток, некоторые из них не возвращались.

Морось сделала потёмки совсем невыносимыми, мало того, что и так было тревожно. Не отнимая далеко посаженных глаз от тракта, Нерори стал с недовольством расправлять плотный капюшон стражницкой куртки. Его вьющиеся волосы, пожалуй, лучше подошли бы к другому лицу, не к его физиономии, слегка помятой, обвисшей – неказистой, одним словом.

«Проклятый дождь, проклятая работа, проклятый капюшон…» Свежевыкованный меч, полученный им в оружейной на днях, оттягивал пояс, чем тоже порядком нервировал. Но остролицый увалень Шнас, поставленный с ним в караул, раздражал куда больше.

– Мы тут весь день торчим, – напомнил Нерори с неохотой. Разговор с самого начала не заладился, только от молчания уже воротило. – Какой толк караулить пустую дорогу? Пора возвращаться в город. К тому же дождь, если ты не заметил.

– Ты подожди, – Шнас показал неровные зубы, сложно сказать, было ли это ухмылкой. – Слышал бы тебя… – тут он осёкся и сдвинул в сторону нижнюю челюсть. – Н-да… Мы стражники, наше дело стеречь. Подождём ещё. Ночь, если ты заметил, не наступила. Я ведь тебя так и не расспросил… По поводу той стычки. Двое патрульных убиты. Глава Мейнок… дерьмо, не верится, что его кто-то уложил. Ничего внятного нам не сказали.

Нерори безмолвно уселся под ивой, раскинувшей реденькую крону над придорожной канавой, и спрятал руки под плащ, проигнорировав недоверчивый взгляд худощавого патрульного.

– Ты бы не убил, – Шнас оценивающе прищурил тёмные глаза. – По правде, некоторые и такие мысли допускают. Дурачьё. Ни один боец из тех, кого я знаю, с Мейноком бы не справился. Вот мне и интересно – кто. Кому наш угрюмый предводитель уступил в схватке?

Нерори смолчал опять. Шнас криво вильнул головой, его физиономию исказило нетерпение, пальцы впились в истрёпанный пояс, хотя легли бы на рукоять клинка определённо с большим удовольствием.

– Как ты пережил ночь, которую Мейнок не смог? – глумливый голос прозвучал тихо и несвойственно настороженно. Шнас ненавязчиво, как бы опасаясь спугнуть таинственные подробности, приблизился, стряхивая морось с травы. – Почему нам не показали тела? Пеклись о наших желудках?

– Караул окончен, – Нерори с внешним равнодушием поднялся и, взявшись за рукоять меча, перешагнул канаву. – Я возвращаюсь в город. Хочешь стеречь пустую дорогу – стереги, мешать тебе не буду.

В туманном сумраке маячили Глухие ворота, озарённые изнутри едким светом настенного факела. Они почти не охранялись.

Двое желтозубых стражников, примостившихся за отсыревшим дощатым столом у стены, продолжали хмелеть, потягивая из бурдюка густое пойло. Натянутые капюшоны могли бы выдать их за вполне себе приличных малых, если бы не кривой говор.

– Оставь в покое мою рожу, мать твою, понятно? Купи себе сраное зеркало и себя разглядывай. Тебе повезло, что нас заставляют… – голос на миг смолк. – Носить эти славные капюшоны.

Забавно было иногда вслушаться в подобные беседы, но Нерори не улыбнулся, хоть и услышал достаточно, чтобы расхохотаться. Лишнее внимание ни к чему, а осторожная улыбка нередко становилась громче открытой насмешки.

Он поприветствовал стражу вялым кивком и быстро прошёл дальше. Никаких вопросов – капюшон блюстителя власти служил даже лучше, чем предназначалось.

Возле Стражницкого холла, неприметного строения, в котором велись злободневные беседы о порядке и отдавались невнятные приказы, стояла тюремная повозка. К остову крепился факел, видимо, чтобы на неё никто не наткнулся, а наткнуться было нетрудно.

Скованные заключённые по большей части дремали на охапках сухого сорняка, устилавшего дно повозки, почёсываясь во сне, изредка бранясь вполголоса.

Кортвелл, жирный лысый конвойный с выбритой до порезов на щеках рожей, пошатывался от усталости и, возможно, лишней кружечки, кто знает. Но, даже принимая во внимание подобную халатность, ему подходила эта работа. А вот имечко – нет, слишком уж вычурное, на его же вкус.

– Кортвелл, так?

Конвойный встряхнул плечами, подавляя испуг, пробежавший по затёкшему телу, прищурил подслеповатые глаза и, удостоверившись, что знает обладателя голоса, облегчённо выругался под нос.

– Ты пугаешь вооружённого человека, Нерори. А если б я за меч схватился?

Стражник без улыбки указал подбородком вниз.

– Ты и схватился.

Кортвелл опустил взгляд и смущённо разжал пальцы, вцепившиеся в рукоять у пояса.

– В чём дело? – Нерори опёрся плечом о край повозки. – Уже ночь. Повезёте головорезов по темноте?

Кортвелл невозмутимо отодвинул его движением руки.

– Ты так не стой, стражник. Они найдут, чем тебя пырнуть. Приказано ждать, я и жду.

– Кем приказано? – глаза Нерори сами собой сощурились.

– Новым главой, кем ещё, – Кортвел сплюнул, разбрызгав слюну. – Странный тип, ещё хуже прежнего. И где таких находят?.. Как будто отдавать приказы может только неприятный человек. И какие приказы ещё… Мне вот не улыбается выходить на тракт ночью. Но, видите ли, надо обязательно дождаться последнего патруля. Да никого они, мать их так, не приведут, – он понизил голос и покосился на повозку. – Ладно бы просто подождать, я бы подождал, но нас ведь двое всего. Конвойных-то. Мы рискуем шкурой, и ради кого? Умалишённых и карманников. Вздёрнуть на ветке всю эту сволочь, всё равно их там прикончат, в Бескоролевстве этом, так его.

В апартаментах главы стражи горела настольная лампа. Приятный колеблющийся свет поглаживал достающие почти до потолка стеллажи со старыми книгами и свитками. Медлительный голос новоназначенного предводителя звучал глухо, как из бочки, и оттого не всегда разборчиво.

– Вы были правой рукой главы Мейнока, – Оглас Тод всегда начинал с дела, в том числе и тогда, когда о деле речи не шло. Кресло, в которое он без удовольствия уселся, перестало выглядеть хоть сколько-нибудь уютным. Да и само помещение с его приходом утратило налёт прежнего комфорта. Острый взгляд, недружелюбно задранный нос, серая щетина, скрытая тенью, напоминала металлические зазубрины – к Огласу Тоду не хотелось приближаться ближе, чем на дюжину шагов. Тем не мене, рослый помощник главы, мрачный и неэмоциональный, не находил в обстановке ничего необычного. Он скрестил руки на груди, навалившись плечом на пыльный стеллаж, и смотрел в ответ без заметного колебания. – Я хочу знать подробности его смерти.

– Откуда вы взяли, что мне известно, как он умер?

Оглас Тод принял расслабленную позу – кому-то, в конце концов, надо было это сделать – и отпил глоток из бокала, наполненного согретым вином.

– Кому, как не вам, Ривлик? На то вы и Правая рука главы, чтобы знать такие вещи.

– Я знаю не больше остальных, – Правая рука безразлично повёл плечом. – Несколько дней назад Мейнок вышел в ночной патруль с двумя стражниками и был убит. Тела похоронили в ту же ночь.

– Тела? – Оглас Тод двинул головой. – Убит весь патруль?

– Нет, один выжил. Нерори. Кажется, он в ужасе. Как ни расспрашивали – ничего внятного. В доме обнаружили обезображенный труп мужчины и женщины, очевидно, супруги.

Оглас Тод остался холоден.

– Что с обстановкой? Эта нежить, она… представляет опасность для горожан?

– Пока что ни одного нападения. Не знаю, как сложится, но, по виду, они бесстрастны к насилию. Странные создания, – Ривлик поморщил лоб в сочувственной гримасе. – Такое впечатление, что единственная их цель… Умереть.

Оглас Тод подобного сочувствия не одобрил.

– Не худшая цель. Думаю, пока на этом всё. Можете отдыхать, завтра я дам необходимые распоряжения. И ещё… позовите мне того стражника.

В принципе, Нерори мог-то давно уйти, что-то его остановило. Он стоял, держась за рукоять клинка, и вслушивался в тишину, изредка нарушаемую постукиванием колёс тюремной повозки, уезжающей прочь. Последний патруль вернулся в ожидаемом одиночестве. Кортвелл хотел страшно выругаться, но смолчал, наткнувшись на проницательные глаза Правой руки.

– Глава хочет тебя видеть, – Ривлик слегка повернул к Нерори голову, оставив взгляд недвижимым. – Не откладывай. Не думаю, что он отдал бы несрочный приказ.

Нерори снял капюшон. По коже немедленно проскользнул неприятный ветерок, и следом из темноты донёсся далёкий шелестящий звук, от которого пальцы, сжимавшие рукоять, беспомощно разжались.

Сестринские опасения

Агнес так и не смогла переехать на первый этаж их узкого вытянутого дома после пропажи родителей – что было бы явно удобнее. Когда Нерори возвращался домой, он чувствовал себя одиноким. Будто и старшая сестра, единственная, кто у него остался, исчезла.

Этой ночью всё осталось по-прежнему. В прихожей – пусто, так же как в крошечной гостиной, слева, где когда-то отдыхали мать и отец.

– Агнес… – вяло позвал Нерори, после чего отправился на кухню. Странно, как легко их жилище сделалось для него чужим.

Сестра вскоре спустилась. Робкая, с похожим округлым личиком, разве что миловидным. Почти что всё своё время она проводила дома, боялась соваться наружу из-за рассказов брата.

Агнес приветственно улыбнулась ему и поставила на плиту остывшую сковородку с подсохшим телячьим жарким.

– Всё спокойно?.. – осторожно осведомилась она, не обернувшись.

– Сомневаюсь, что теперь… – Нерори остановил себя, вспомнив, что подобные слова лишь расстраивают сестру, и уселся за стол. – Да… сегодня всё в порядке.

– Может, тебе уволиться из городской стражи? – Агнес тут же повертела головой, – Устроишься в шахты, Остролистам всегда нужны рабочие. Прости, я волнуюсь и всё. Забудь об этом.

– Да нет, в чём-то ты права, – тьма за зашторенным окошком стояла у Нерори перед глазами, не позволяла отвернуться, держала в постоянном напряжении. Сковородка зашипела, это не помогло отвлечься. – Стражник из меня никчёмный. Но нас и не так много, чтобы разбрасываться людьми.

– Это опасная работа, Нерори. Очень. Тебе же известно, что скрывается в ночи… Я всё ещё молюсь, чтобы Бледный Свет оберегал тебя, но после всего, что с тобой произошло, я не верю, что это имеет хоть какой-то смысл.

– У нас новый глава, – Нерори, как всегда, проигнорировал сестринские предостережения. – Оглас Тод. Он расспрашивал меня о Мейноке, о той ночи. Всё равно они не поверят, сочтут меня ополоумевшим трусом.

Подогревшееся чуть подгоревшее мясо Агнес соскребла в миску и поставила перед братом, потом налила ему кружку выветрившегося эля.

– Те слухи правдивы. Сегодня в «Пёстром карпе»…

Нерори с усмешкой приподнял брови.

– Ты выходила из дома?

– Я устала сидеть одна. Тем более, это близко. Когда-то тебе придётся рассказать, хотя бы господину Правой руке. Он… мрачноват, конечно, но кому-то надо довериться.