Михаил Соловьев "Ослепительно белый рассвет"

– Да у меня есть дочь, она учится на втором курсе литературного института, – отвечала Мария Ивановна.

– Какая же ты счастливая! А мне Господь вот детей не дал. Я сперва расстраивалась, а теперь точно знаю почему.

– Вера, неужели это ты? – не выдержав спросила Мария Ивановна

– Нет, Машенька, это Таня! Правда меня теперь зовут по-другому, но это сейчас не важно, – с радостью в голосе продолжала матушка.

– Танечка, дорогая! Как я рада тебя слышать, сестренка! – Обрадовалась Мария Ивановна, как будто не обращая внимания на фразу о другом имени. – А как там Вера с мамой? Они дома? Я хотела бы с ними поговорить…

– Нет, Маша, их дома нет.

– Таня, я тебе оставлю свой номер телефона, пусть они позвонят мне, как придут.

Матушка покивала в ответ головой, и улыбнулась еле, сдерживая слезы:

– Маша, Мама умерла десять лет назад, мы ее с Верой похоронили рядом с отцом. А Вера…

– Что, что Вера? Она же в порядке? Таня, скажи мне, что с Верой все хорошо, – слезно умоляла Мария Ивановна

– А Веры два года нет. Поэтому извини меня, сестренка, но они не придут.

– Нет…, – во весь голос крикнула Мария Ивановна и завыла от отчаянья, – опоздала, Верочка, прости меня, сестренка, я опоздала…

– Поплачь, Маша, поплачь, станет полегче, а после собирайся и приезжай домой, я покажу тебе могилку Веры, точнее матушки Серафимы. Запиши мой мобильный телефон, а то я в квартире практически не бываю, сегодня оказалась чисто случайно, приехала полить цветочки, которые до сих пор растут и цветут во славу Божью!

Мария Ивановна попросила Алену принести ей бумагу и ручку:

– Диктуй, Танюша!

Мария Ивановна записала номер и вспомнила, что Татьяна сказала, что-то о своем новом имени

– Таня, ты сказала, что у тебя другое имя, какое и почему?

– Маша, меня теперь зовут матушка Дорофея!

– Ты что – монахиня? – с удивлением спросила Мария Ивановна.

– Да, Машенька, я – монахиня! – с нежностью в голосе ответила Татьяна

– А где же ты живешь?

– При монастыре!

– А, как же квартира?

– Квартиру я держу только из-за тебя, сестра!

– Почему, Тань? Ты же ведь даже не знала, жива я или нет, для чего держишь?

– Я каждый Божий день, молю Господа нашего Иисуса Христа и пресвятую Владычицу нашу Богородицу о тебе! И верю, что ты обязательно приедешь домой! По-другому просто и быть никак не может… Я очень виновата перед тобой, Маша, прости меня, если сможешь!

– А Вера, как ты говоришь её?

– Матушка Серафима!

– Почему она умерла?

– Рак желудка. Она перед тем, как уйти ко Господу, оставила для тебя письмо…

– Господи, что же она там написала?

– Приедешь, прочтешь! Письмо лежит в вашей с матушкой Серафимой комнате, на твоем письменном столе.

– Что, все два года?

– Да!

– Таня, у меня просто нет слов, сестренка! Когда я могу приехать?

– В любое время, это твой дом!

– У меня нет ключей!

– Ключи я оставлю у Риммы Марковны, помнишь ее?

– Из пятьдесят первой квартиры?

– Да!

– Она еще жива?

– Слава Богу!

– А как я могу тебя найти?

– Очень просто! Приходи в Иоанновский монастырь на набережную Карповки и спроси матушку Дорофею.

Мария Ивановна пообещала обязательно приехать к сестре и положила трубку.

– Мамочка, что, как? Все плохо? – завалила Алёна вопросами Марию Ивановну

– Как? Это была Таня. Больше никого не осталось в живых, – выдавила из себя Мария Ивановна, вытирая слезы, – она сейчас монахиня, представляешь? Живет в монастыре. Мамы нет уже десять лет, они с Верой похоронили ее рядом с папой. Вера тоже два года назад умерла от рака желудка. Оказывается, и Вера была монахиней, представляешь, Алёночка, а я «ни сном, ни духом». Таня сказала, что квартиру держит из-за меня, ждет, когда я приеду.

– Значит нужно ехать.

– Я даже не знаю…

– Хочешь, я поеду с тобой?

Глава вторая

Пятничным вечером Мария Ивановна стояла на автобусной остановке вблизи станции Кунцевская и ожидала Александра, который должен был подхватить ее на своем новом автомобиле и умчать на дачу в Переделкино. Мария Ивановна очень любила Переделкино, особенно зимой. Под снежным покровом старых советских дач, долгое время вершилась русская, а в некоторых случаях, и мировая литература.

По легенде, создание городка писателей инициировал Максим Горький. Он рассказал Сталину о загородных резиденциях в Европе и предложил место будущего строительства. Работы начались в 1933-м. По изначальному плану, в Переделкине должны были построить 90 домов со всеми удобствами и инфраструктурой, но бюджет оказался чересчур большим, и построили всего 30. В 1935-м Литературный фонд СССР начал сдавать первые дома. Соглашения с жильцами заключались на пожизненный срок, родственники не имели прав на дальнейшее проживание в домах в случае смерти деятеля культуры. Дома, построенные на болотистой почве, часто затапливало, а стены и окна не были утеплены, поэтому в первое время писатели проводили в Переделкине только летние месяцы. Многие ремонтировали здания своими силами. Первыми жителями Переделкино стали Леонид Леонов, Корней Чуковский, Лев Кассиль, Борис Пастернак, Илья Ильф и другие литераторы. После распада СССР дома перестали давать работникам литературного жанра.

Александр стал большим исключением, получив заветные ключи от своей малогабаритной дачи, расположенной неподалёку от дачи Окуджавы, на улице Довженко. Этот поэт-песенник средних лет был всегда крайне позитивен. Его внешность сразу же привлекала внимание: длинные волосы темного оттенка, переплетенные серебряной прядью седины, падали на плечи, создавая портьеру вокруг его бледного лица, словно он был героем какого-то старинного романа. Шафранов был одет в зимний мужской полушубок, и зеленые ботинки, из натуральной крокодиловой кожи. В его глазах горел огонь страсти и непоколебимой решимости, словно он нес в себе горящий костер историй и мечтаний. Улыбка играла на его устах, словно аккорды меланхоличной мелодии, а взгляд его был наполнен невиданным вдохновением и томительным светом. В каждом движении звучала грация, буд-то он танцевал под музыку самой жизни, не смотря на сложность ее бытия. Когда Александр только начал писать стихи, ему едва исполнилось пятнадцать, мать тогда не верила в литературный успех сына и советовала обратить внимание на математику, которая, при правильном подходе, никогда не оставит без куска хлеба. Но Саша не слушал советов мамы, а упорно продолжал писать стихи, и как после выяснилось – не зря. И каково же было удивление родных, когда на новом телеканале TV6 Москва, впервые прозвучала песня на Сашины стихи. Самому же Александру на тот момент едва перевалило за двадцать. Первая пластинка с песней на стихотворение нового поэта-песенника Александра Шафранова разошлась по стране многомиллионными тиражами. Но в тот период поэт должен был являться членом Союза писателей, а для этого у него должны были быть публикации. У Александра этих самых публикаций не было, поэтому он и решил направить свои стихи в журнал «Юность», но подумав, что правильнее будет все-таки нанести издателю личный визит, собрал напечатанные рукописи и отправился в издательство. Приехав в издательство, Саша был несколько удивлен простотой обстановки. Ему казалось, что такой авторитетный журнал должен раскинуться на нескольких этажах, а тут перед ним развернулась пустота коридора и затертый от старости бордовый ковер. Это со временем он поймет, что для нормальной литературной редакции вполне достаточно и небольшого пространства. Саша обратился к секретарю, пояснив ей, чего он хочет. Секретарь исчезла за дубовой дверью отвратительного цвета, а как только появилась вновь, сказала, что он может пройти в кабинет и показать свои работы главному редактору. Александр зашел в кабинет и замер, перед ним распахнулась вся красота советского ампира. Кабинет был полностью отделан деревом, деревянный дубовый стол был обтянут зеленым сукном, зеленая лампа и кожаный диван дополняли друг друга. Александр подумал, что все архитектурное творение этого здания плавно перетекло в этот огромный кабинет. Редактор сидел за своим столом и поглядывал на часы, невооруженным взглядом было видно, что он явно торопился закончить свои дела и сбежать поскорее домой, а тут неожиданно для него на пороге появился молодой поэт-песенник и протянул ему свои рукописи.

– Что это у вас? – поинтересовался редактор.

– Хотел бы предложить вам для публикации свои песни.

– Песни? Молодой человек, у нас тут не звукозаписывающая студия, поэтому с песнями это не к нам, – обрубил редактор и поднялся из-за стола.

Александр набрался наглости и, прикрикнув на редактора, возразил:

– Я вам стихи принес, а вы их даже не посмотрели.

Редактор снял очки и недовольно взглянул на Александра. Молодой поэт понял, что накрылись его публикации медным тазом, и сказал:

– Я прошу вас, гляньте хотя бы одним глазком!

– Хорошо, давайте ваши работы, – согласился редактор и снова посмотрел на часы.

Редактор начал бегло читать:

– Молодой человек, это что за непонимание? «Мы не знаем, где живем», что это такое? Вы не знаете где вы живете?

– Нет, я знаю, где я живу, но это песня, а из песни, как говориться, слов не выкинешь.

– Из песни, может быть, и не выкинешь, а из журнала можно. Так что извините, молодой человек, более не смею вас задерживать.

Поэт вышел из редакции журнала в подавленном настроении, он брел по московским улицам, опустив низко голову, и в той самой голове в этот момент пробегали одинокие мысли и выстраивались в поэтическую строфу: «Не губите, мужики…» А вечером того же дня, совсем неожиданно для поэта на центральном телевиденье транслировали песню на его стихи, Александр смотрел эфир и очень жалел, что в данный момент этой передачи не видит главный редактор журнала «Юность», который сказал, что текст этой песни никуда не годится.

Прошло несколько лет, и Александра приняли в Союз писателей, начали выпускать многомиллионными тиражами пластинки с песнями на его стихи. Вся огромная страна стала узнавать поэта в лицо, его стихи были напечатаны в журнале «Юность», и не только в нем. А потом, неожиданно для самого поэта, он получил от Литфонда ключи от небольшой дачи в Переделкино. Александр очень любил свой домик, когда он писал новые шлягеры, то мог неделями напролет не выезжать в Москву, а сидеть за письменным столом, зашторив окна.

Мария Ивановна познакомилась с Александром случайно во время вечерней прогулки в парке, Александр прогуливался перед сном и что-то насвистывал себе под нос. Мария Ивановна, проходя мимо, воскликнула

– Как мелодично у вас получается!

Александр посмеялся в ответ и представился:

– Меня зовут Саша, а вас?

– А я – Маша, – с улыбкой ответила Мария Ивановна.

Вот так Саша и Маша стали парой.

Ожидая Александра возле метро, Мария Ивановна немного замёрзла, и когда напротив нее остановился черный внедорожник, обрадовалась и быстро запрыгнула вовнутрь.

– Саша, сколько можно ждать? – возмутилась она

– Машенька, в студии ни с того ни с сего вырубился свет, поэтому пришлось записывать на час позже, прости, – пытался оправдаться Александр.

– А что, без тебя эта запись не состоялась бы? Ты и так подарил новой песне текст, остальное и звуковики решили бы, – продолжала Мария Ивановна

– Ты же знаешь, что я не пропускаю ни единой записи.

– Конечно, знаю, поэтому и топчусь возле метро.

Автомобиль Александра пересек Московсковскую кольцевую автомобильную дорогу и, скользя по Можайскому шоссе, уже приближался к Одинцову.

– Машенька, еще минут десять, и будем на месте!

– Саша, ты посмотри какие большие хлопья снега! Какая же красивая зима! – с восхищением произнесла Мария Ивановна

– А завтра, прямо с утра, мы традиционно погуляем с тобой по поселку, хочешь, дойдем до дома Пастернака? Сходим на его любимый родник?

– А стихи? Почитаем его стихи?

– Конечно, почитаем! Помнишь у него:

И вот, бессмертные на время,
Мы к лику сосен причтены,
И от болезней, эпидемий
И смерти освобождены.
С намеренным однообразьем,
Как мазь, густая синева
Ложиться зайчиками наземь
И пачкает нам рукава.
– Мы делим отдых краснолесья,
Под копошенья мураша,
Сосновою снотворной смесью
Лимона с ладаном дыша, – подхватила Мария Ивановна.
– И так неистовы на синем
Разбеги огненных стволов,
И мы так долго рук не вынем
Из-под заломленных голов.

Борис Леонидович большая глыба мировой литературы! И пусть многие сейчас утверждают, что «Доктор Живаго», написан слабее «Тихого Дона», я отвечу так: У каждого свое предпочтенье и вкус, – рассуждал Саша.

Мария Ивановна слушала, как Александр размышляет вслух о русской литературе и была счастлива, что знает и любит этого человека:

– Сашка, я тебя обожаю! – с блеском в глазах выкрикнула Мария.

Александр улыбнулся, повел бровью и буркнул себе под нос: