дегтем, чтобы мошка не кусала. Увидев ранних гостей, улыбнулся.
– Пэтья-выла, – поздоровался по-хантыйски.
– Здравствуй, Никита Степанович, – ответил ему отец.
Тот, кивнув головой, зашел в ограду. Вскоре он вывел на веревке Музгарку и сказал:
– Ну, иди. Он теперь твой хозяин, не обижайся. С ним теперь на охоту пойдешь.
Подал веревку.
– А заговорное слово? – спросил Алексеи;.
– Сказал уже, – взял машинку из рук отца и пошел в дом.
Возвращались они той же дорогой, но уже втроем: мужчина вел на веревке черно-белую небольшого роста лайку со смешным, скрученным баранкой хвостом, а в другой руке держал ладонь дочери, – и лица их светились радостью.
Привязали Музгарку у крыльца на длинную веревку, чтобы собака могла в жару уйти в тень. Отец поставил в чашке воды и принес еду.
– На, покорми. Пусть к тебе привыкает, – сказал он и ушел на работу.
Музгарка лежала, положив морду на вытянутые передние лапы, смотрела грустными глазами. Люське очень хотелось с ней подружиться. Подошла, погладила по голове, приговаривая разные ласковые слова. Та смотрела на нее умными глазами и пыталась понять, что хочет эта девчонка и почему она здесь.
На другой день собака немного поела. С привязи ее пока не отпускали, хотя все собаки в деревне жили на воле. Прошла неделя. Музгарка жила в конуре на огороде и уже регулярно ела свой корм.
В деревне об этом обмене все говорили с удивлением: как дорого Алексеи; заплатил за Музгарку. Маленькая Люська не могла знать, что тогда, в пятидесятые годы, швейная машинка была для семьи целым состоянием.
Девочка и собака понравились друг другу и много времени проводили вместе.
Однажды, гуляя по улице, Люська встретила Вальку. Она была вредной, за что ей часто доставалось от девчонок.
«Ну, все, жди неприятностей», – подумала Люська.
И только хотела быстро прошмыгнуть мимо, как та тоненьким голоском спросила:
– Че, Музгарка-то живет у вас?
– Ага, – буркнула Люська.
– Как же, выкуси, – не стерпела Валька по своей обыкновенной вредности. – Я ее только что видела у Сороминых. Сердце Люськи екнуло: ушла!
Не обращая больше внимания на Вальку, побежала к дому Никиты Степановича. Собаку увидела издали – Музгарка играла со своими выросшими щенками.
– Музгарка, Музгарка! – покликала Люська.
Та подбежала, виляя хвостом. За ней – щенки, которые стали приставать и ласкаться. Поиграв с собаками, Люська позвала Музгарку за собой. Та не сразу, а немного погодя прибежала и улеглась в конуру. Люська принесла большую миску супа и тарелочку со сметаной, Музгарка съела все.
– Вот и хорошо, – сказала Люська, гладя собаку. – Ты только от нас не уходи, а я тебя сметаной буду кормить.
Время летело незаметно. Вот уже и кедровые шишки стали поспевать – орехи налились молочком. Это было одно из любимых лакомств ребятни из таежной деревни, и все, кто умел лазать по деревьям, занимались их сбором. Молочные шишки зарывали в горячую золу или варили над огнем в ведре с водой, после чего смола не пачкала руки, а орехи становились особенно вкусными.
Вот и Люська отправилась на край деревни, в ближайший лесок за шишками. Вдруг она увидела Музгарку в окружении щенков. Люська, прячась за деревьями, стала наблюдать, как та лапами вырыла нору под пнем, а затем, по очереди беря щенков зубами за шкирку, подталкивала к норе и заставляла совать туда мордочку. Один щенок не хотел, упирался и скулил. Тогда мать стала легонько покусывать его за задние лапки, и упрямцу ничего не оставалось, как подчиниться.
– Значит, правду говорили, что Музгарка своих щенков учит, – подумала Люська. Музгарка побежала вглубь леса продолжать собачьи уроки охотничьей выучки и воспитания щенков. Люська осталась – зачем мешать?
С тех пор, когда Музгарка исчезала из дома на весь день, Люська знала, где она, и не волновалась. Каждый раз к вечеру возвращалась собака в дом Алексея, признав его своим. А осенью она ушла с новым хозяином в тайгу на промысел.
Ящерка
Люська всегда просыпалась рано. Она любила это утреннее время, когда все звуки громче, а деревня пробуждается не торопясь. Над каждым двором струится столбик дыма от железной печки, на которой варят утреннюю уху. И жизнь начинается заново, без суеты и спешки.
В одно такое летнее утро Люська шла по тротуару вдоль улицы, грея озябшие от росы босые ноги о пропитанные солнцем доски, и чуть было не споткнулась о большого чёрного кота, сидевшего у неё на пути. Кот что-то трогал лапкой, как бы играя, но с опаской.
Любопытная девчонка, конечно же, не могла пройти мимо. Отогнав кота, она увидела ящерку, перевернутую на спинку. Ящерица лежала неподвижно, выставив ярко-жёлтый животик и раскрыв рот с торчавшими мелкими частыми зубками, похожими на щучьи. Люська подумала: «Раз не шевелится – значит, мёртвая».
И, пожалев её, решила похоронить. Взяв в руки щепочки, девочка стала перекладывать ящерицу на листик подорожника. Но как только ящерка перевернулась на бочок, она тут же закрыла рот и быстро встала на лапки. Её серенькая спинка сливалась по цвету с досками тротуара.
– Ах ты, моя хорошая, ожила. Сейчас я тебя в лес отнесу, а то на тебя здесь наступят и раздавят, – хлопоча, приговаривала Люська.
Ящерица затихла, как бы прислушиваясь, и поняв, что ей уже ничего не угрожает, юркнула под доски. Довольная своим поступком, девчонка побежала домой поделиться впечатлениями с отцом. Рассказав всё подробно, Люська тут же спросила:
– Папа, она что, в обморок упала от страха?
– Нет, дочь, – притворилась мёртвой, а сама момента ждала, чтобы убежать. И ужи так делают. Все думают – мёртвый, выбросят его в траву или кусты, а он быстренько, раз-раз, и уползёт. Хитрые они – от смерти спасаются. А ты молодец, вовремя её от кошачьих лап освободила. Без нужды да раньше времени никому умирать неохота, – добавил отец, как бы задумываясь о чём-то своём.
Под впечатлением от произошедшего у девчонки разыгралась фантазия. Может, это вовсе и не ящерку она спасла, а хозяйку Белой горы, что неподалёку от деревни находится, как в той сказке, что ей мама недавно прочитала про Хозяйку Медной горы, которая превращалась в ящерицу. Она чувствовала себя счастливой, еще не понимая почему. А счастье Люськино было оттого, что она впервые спасла чью-то жизнь, пусть даже маленькой желтопузенькой ящерки.
Мамина инспекция
Сегодня день не задался, Люське делать было совершенно нечего, а скучать она не привыкла. В поисках занятия зашла в больницу, там всегда было что-то интересное.
В ожидальной комнате стоял стол, на котором лежало много разных медицинских брошюр с картинками. На стенах висели плакаты. Один очень нравился Люське. На нем был нарисован чум, внутри которого за столиком сидел хант, похожий на Никиту Степановича, и пил чай. А внизу подпись: «Содержи жилище в чистоте!». Миновав эту комнату, она заглянула в другую, где мама вела прием больных. Там тоже никого не было. В перевязочной она укладывала медицинский металлический чемоданчик, который очень смешно назывался, – бикс.
– Мама, ты куда, на вызов?
– Нет, сегодня день обхода, и я иду на молоканку.
Раз в месяц фельдшер обходила деревенские предприятия с инспекцией на предмет гигиены и охраны здоровья. – Возьми меня с собой.
– Нет, дочь, ты мешать будешь.
– Не буду, мама.
– Сказала – не возьму.
– Ну, тогда я сама за тобой пойду, – произнесла Люська твердо и вышла. На молоканку летом, после утренней и вечерней дойки, молоко сдавали в большом количестве. Там и масло сбивали. А, как это все делается, Люське очень хотелось посмотреть. Ну, нет, такого интересного мероприятия она ни за что не
пропустит.
Люська медленно шла по улице, дожидаясь маму. Та ее догнала и сказала на ходу:
– Все-таки увязалась. Ну и настырная. Ладно уже, иди, только не мамкай и не мешай. Поняла? – Поняла, – ответила девочка, радостно улыбаясь.
А когда Люська улыбалась, на ее загорелых щечках появлялись ямочки. Глазки, похожие на спелую черемуху, блестели. Озорное, усыпанное веснушками личико обрамляли распущенные по плечам золотистые волосы. В такие минуты отказать ей было невозможно. Она вся лучилась радостью и задором. Подождав, когда мама войдет в дверь, Люська прошмыгнула следом.
Внутри пахло молоком, сывороткой. Посредине стоял большой блестящий сепаратор. На нем перерабатывали молоко. Из одного рожка вытекали сливки, которые потом превращались в сметану, а из другого обрат – обезжиренное молоко. Все сверкало чистотой. Мама беседовала с заведующей. Увидев вошедшую девочку, та, улыбаясь, сказала:
– А вот и Люся к нам пришла.
Явно стараясь раздобрить строгую фельдшерицу, которая требовала чистоты и все проверяла. Люська это поняла, потому что одну ее сюда никогда бы не пустили, и нахмурилась. Мама посмотрела на нее строго, но ничего не сказала, продолжая делать замечания. – Липучку от мух чаще меняйте. Зайдите в больницу, я побольше дам. Люська, помня данное обещание, бочком вышла на улицу.
Вскоре появилась строгая мама в сопровождении молоканщицы. Люське нравилось, как встречали ее мать – с уважением, а некоторые и со страхом – как бы чего не написала.
Закончив проверку, мама вернулась в больницу. А Люська помчалась на другой конец деревни к Томке – рассказать, что видела, да попеть песни. Девчонки, сидя на берегу и любуясь на реку, орали во весь голос жалостливые песни, услышанные от взрослых: «Маруся отравилася, в больницу увезли».
Но пели они редко, когда уже совсем было нечем заняться. А сегодня был как раз такой день.
Черёмуха
Незаметно подошел август. В лесу поспели ягоды. Грибная пора в самом разгаре. У Люськи было полно дел. Она бегала в лес. Приносила домой полный туесок маслят и красноголовиков. Других грибов она пока еще не знала, а эти ей показал отец и добавил:
– Бери, дочь, только такие, не ошибешься – они съедобные, а другие потом научишься отличать.
Вечером, когда сестры лежали в постели и Люська уже засыпала, Галина доверила ей секрет, что завтра старшие девчонки идут по черёмуху, она уже поспела. А из младших решили взять Люську, потому что она умеет хорошо лазать по деревьям и не боится высоты. Это сообщение Люську очень обрадовало. Старшие девчонки держались особняком и играли в другие игры, а младших не брали, чтоб не мешали. А Люська с Томкой однажды подглядели за ними. Как те, привязав тесемками к пяткам пустые деревянные юрки от ниток, учились ходить на «каблуках» и красили губы помадой, которую утащили в бане у местной портнихи – эвакуированной ленинградки.
После этого младшие при каждом удобном случае стращали их: «А вот расскажем, как вы губы красили», – и те быстро шли на уступки, потому что за такие вольности их ждало суровое наказание от матерей.
Люська засыпала счастливая. Ее берут с собой старшие, а это значит, что признали за свою. Где-то к обеду девчонки собрались возле люськиного дома, стоявшего посредине деревни. У всех с собои; были берестяные туески и набирки. Их обычно носили на длинной веревке и надевали через голову. Набирка висела на груди, и можно было брать ягоду обеими руками.
– Ну чё, девки, куда пойдем? – спросила Нинка. – За ручей или рыбозаводскую баню? Там и комара меньше – с реки дует, и ягода крупней.
С ней все согласились. Она была старшая и пользовалась авторитетом.
Девчонки пестрой стайкой побежали в сторону рыбозавода. Люська едва за ними поспевала.
– Галька, Галька, – дергая сестру за подол платья, спросила, – ты маме сказала?
– Нет, отстань.
– А отцу?
– Да говорю тебе, нет.
– Ругать будут.
– Если б сказала, не отпустили бы одних. А так черёмухи наберем, мама пирогов напечет.
Довод был веский, и Люська замолчала. Путь оказался неблизким. Они шли до излучины Ваха по вязкому илу. Там, на высоком месте, называемом гривой, стояла черёмуховая роща. Войдя в нее, девчонки увидели, что все деревья были увешаны гроздьями черной спелой черемухи. Каждый занял себе облюбованное дерево, и начали брать. Нижние ветки обобрали быстро, а лучшая ягода всегда растет на верхушках. Девчата стали звать Люську, наклонить ветки. Люська, ловкая как обезьянка, забиралась на тонкое дерево или хорошую ветку и повисала. Перебирая руками, достигала того места, где ветка под тяжестью ее тела сгибалась. Люська разжимала пальцы и прыгала. Если было высоко, девчонки ее поддерживали и снимали.
Увлеченная крупными ягодами, Люська не заметила, что ветка тонковата, и только повисла на ней, как раздался треск. Она полетела вниз, держа ветку в руках. Было невысоко, да и ветка попалась развесистая, поэтому приземлилась относительно мягко. Раздался дружный смех. Нинка кричала, хохоча:
– На парашюте Люська приземлилась! Ха-ха-ха!
И Люська, опомнившись от испуга, заливисто засмеялась. Потом, уже осмелев, она из озорства так же прыгнула еще несколько раз.
