Пришла упитанная девушка, со щеками цвета померанца, с грудями, которые так и рвались наружу из кофточки.
– Добро пожаловать, Алые Губки! – поприветствовала ее тетя.
– Волосы у тебя, как ножевые удары! – сказала ей вполголоса одна из женщин, и с восхищением, и в то же время насмешливо.
– Не смейся надо мной, матушка!
– Какая чувствительная! Яйцо ее укололо!
– Ну же, мои милые, давайте беседовать ласково! – сказала тетя.
– Ласки нам хватает. Или не хватает? – сказала первая женщина, прикоснувшись к колену девушки.
Спифурена заговорила о своем первенце Или?асе, который был на фронте, в одной роте с Левтерисом. Она очень настрадалась при родах, и перенесенные мучения, казалось, сделали этого сына самым дорогим ее сердцу. Про второго своего сына, Миха?лиса, которого тоже призвали для прохождения армейской выучки, она пока что словно совсем забыла.
– …Так больно было, что я кусала свою косу, чтобы не закричать. Ребенок не выходил! Родственницы и подруги распахнули все окна и двери, распустили себе волосы, развязали все узлы, которые только были, раскрыли сундуки, выпустили птиц из клеток, вынули ножи из ножен… И все кричали: «Выходи, дракон[9 - Дракон, т.е. «добрый змей», – восходящий к античности образ греческого фольклора, изначально хранитель домашнего очага, обычно – человек, наделенный особой телесной и духовной силой.], выходи! Земля тебя приглашает!». Но ребенок все медлил, пока я не дала обет святому Элевферию, помощнику рожениц.
– Твои муки пошли ему только на благо! Какого молодца родила! – искренне, от всего сердца сказала тетя.
– Так пусть же он живет тебе на радость! Чтоб ты встретила его счастливо! – добавила одна из женщин. – Чтобы все мы встретили наших сыновей счастливо!
– Аминь! Аминь!
– Только бы увидеть его у двери родного дома, а там и умереть не жалко! – взволнованно сказала Спифурена.
– Не накликай беды! – с укоризной сказала тетя. – Лучше дай обет, а дурных слов не нужно.
– Правильно. Поставлю святому лампаду в его рост… А для вас, за ваши добрые слова, накрою стол, да такой, что вы и не слыхали. Тарелок понаставлю в три круга!
– Ждать уж недолго осталось, – сказала старуха, у которой была куриная слепота, и поэтому она видела ночью лучше, чем днем. – Богородица открыла мне во сне, что война закончится к сентябрю нынешнего года.
– Ах, дай то, Матерь Божья!
Мирена была задета за живое, слушая, с какой гордостью Спифурена говорит о сыне, и потому принялась расхваливать своего:
– … Мой Спи?рос, когда в один день бывало две гулянки, – к примеру, в Лу?тра и в Пиги?, – плясал без устали на обеих. Он, как орел, летал из села в село, и никто даже не замечал, когда он исчезал, а когда возвращался.
– Эх, умели они и бегать и прыгать, бедняги! – сказала еще одна женщина. – Моего вот однажды обручили насильно в Месаре?, когда он отправился туда на конскую ярмарку продавать нашего мула. Днем и ночью держали его запертым в доме, не позволяя и носа высунуть. Девушка поставила вокруг его кровати горшки с цветами, сидела у его ног и все пела. А он накануне венчания говорит им: «Разве жениху можно идти под венец, не искупавшись? Пустите меня попариться в бане!». – «Нет! Нет! Ты и так хорош!». Тут молодец как прыгнет из окна прямо на улицу, и только его и видели!
– Разве так порядочные парни поступают?
Это сказала молоденькая девушка, которая вот-вот должна была выходить замуж и была сильно влюблена в своего жениха.
– Когда я была обручена с Костанди?сом, однажды его оставили ночевать в нашем доме. Мать постелила для нас в комнате рядышком две постели, а между ними положила дощечку. На другой день мы пошли гулять. Ветер сорвал у меня с головы платок и унес в сад. Костандис, не раздумывая, перепрыгнул через стену и принес мне его. «Ну и ну, – говорю я ему. – Через дощечку перепрыгнуть не сумел, а теперь показываешь удаль тем, что оседлал высокую стену?». А он отвечает: «Это же – вопрос чести!».
– Ну, будет! Разве кто тебе поверит? – сказала одна из соседок.
– Клянусь страхом, которого я натерпелась в первую ночь в его объятиях, все было так, как я рассказываю!
– Животное своей силы не знает. А человек знает и сам ею распоряжается. Вот что значит «человек»! – сказала тетя.
Она задумалась на мгновение и добавила, сделав вид, будто не замечает меня:
– Парень должен быть безупречен, как соловей, а тот, кто сразу же ступает по собственным нечистотам, – дохлятина.
Мирена собралась было что-то ответить…
«Бррр!..». Ах, что это было! Нам показалось, будто ворота рушатся.
Чертополох толкнул мордой верхнюю створку ворот и просунул голову во двор.
– Добро пожаловать! – сказала тетя, и лицо ее прояснилось. – Я дала его твоему мужу, – обратилась она к Каридене, – чтобы он не будил ревом моего племянника, а ему захотелось в старый хлев!
Рядом с ослиной головой пролезла волосатая рука и схватила животное за уши. Пространство в верхней части ворот опустело, но тут же в нем появилась другая голова. Мы тут же узнали кир-Фотиса и приветствовали его как победителя.
– Постой! Да постой же! На, возьми пучок сена! Пусть полакомится! – крикнула тетя.
Все засмеялись. На какое-то время воцарилось молчание.
– Ну, вот!.. – сказала Алые Губки. – Зорби?на пожаловала!
Босая, смуглая, как цыганка, женщина вошла во двор. О ее приближении догадались по звуку шагов: ее загнувшиеся ногти стучали по мостовой, словно камушки.
– Добрый вечер, почтенные женщины! Удачи вам!
– Добрый вечер! Присаживайся, – ответила тетя.
Пришедшая опустилась на колени в углу, прислонившись спиной к водоему.
– Это правда, Зорбина, что ты выпила вино, которое нашла в могиле своего мужа, когда переносила останки?[10 - В Греции практикуется обычай перезахоронения.] – спросила, посмеиваясь, Мирена.
– Так оно же в бутылке было, не испортилось!
– А молилась ли ты за покойника, Зорбина?
– А то как же? «Добрая душа, белые кости!» – говорила я за каждым стаканчиком.
– Любят тебя, потому и дразнят, – сказала сострадательно тетя.
Я думал о другом и не слышал, что ответила Зорбина. Взгляд мой был устремлен к зеленой ящерице, прильнувшей к стене над светильником. Она застыла там неподвижно, выпучив глаза, а ночные бабочки сами залетали ей в рот.
– Тетя Русаки! Смотри! Она ест бабочек!
Я ожидал, что она возьмет свою сандалию и прихлопнет убийцу. Разве жизнь не прекрасна даже для муравья? Но нет, тетя этого не сделала.
– Оставь ее. Пусть делает то, чему научил ее Бог. Разум есть только у человека.
И она вернулась к прерванной беседе. Я все так же смотрел на стену. Я услышал, как тетя втянула что-то в себя обеими ноздрями, а затем чихнула. Я повернулся и увидел, как она закрыла деревянную коробочку и сунула ее в карман нижнего белья. На эту коробочку я обратил внимание уже несколько раз.
– Дай и мне понюшку, горемычная, – сказала одна из соседок.
Тетя вынула табакерку из кармана:
– На, возьми!
Они втянули в себя табак раз, другой. Стены содрогнулись от чихания. Они думали, что таким образом прогоняют из головы тяжесть, которую чувствовали под межбровьем.
Спифурена развязала платок под подбородком, чтобы затянуть его потуже, в знак того, что она собралась уходить. Она поднялась и ударила ладонями по юбке, распрямляя складки.
– Пойдемте, хозяюшки! Спокойной ночи, Русаки.
– Спокойной ночи. И доброго рассвета…
Двор опустел. Тетя поставила скамейки на место, задвинула засов на воротах.
– Пора и нам на покой, Йоргакис. Теперь увидишь, какую комнатку я тебе приготовила.
Деревянные ступени поднимались вдоль стены от низа и до верха. Там, где голова касалась потолка, нужно было толкнуть вверх крышку и подняться на мансарду. Вокруг люка находилась решетка, над ней – полка. В комнате было два окна, выходившие к виноградным лозам, маленькое окошко на северной стороне и дверь на плоскую крышу.
– Сними башмаки. Впредь будешь оставлять их внизу.
Я обратил внимание, что она ходила в носках. Уже эта незначительная деталь свидетельствовала о том, что я вступал в другой мир.
Кровати не было видно нигде. Моя постель лежала прямо на полу, а рядом – тюк с постельными принадлежностями. Пол вокруг блестел, как янтарь.
– Вот твоя кроватка. А я буду спать внизу… Ты перед сном молишься?
Я почувствовал себя как-то неловко. Молитва, которой меня научили, была очень короткая: «Боже, храни отца и мать моих…».
– Я научу тебя молитве:
С крестным знаком спать ложусь,
Но с ружьем не расстаюсь,
Рабом Божьим называюсь,
Никого не испугаюсь!
Я хотел было стать на колени.
– Ну, это не обязательно. Мужчины разговаривают со Всемогущим, стоя в полный рост.
Я произнес молитву, а затем повернулся к тете:
– Но ведь у меня нет ружья.
– Видишь эту палочку? Эта палочка Левтериса. Положи ее рядом: Белолапый может прийти сюда и стащить у тебя что-нибудь.
Она отворила дверь на крышу дома. Луна расстелила свой золотой ковер до самой моей постели.
– Видишь, красота какая? Я тебе и лампадку зажгу, потому что месяц может уйти ужинать.
На полке над люком стояли три или четыре иконы, стакан с маслом и лампада. Полная луна поглощала ее свет.
– А в этом сундуке что, тетушка?
– Там я храню одежду моего Левтериса.
– Может быть, и талисман там?
– Там, сынок. Спокойной ночи.
Она спустилась на несколько ступеней и закрыла люк у себя над головой.
Я остался один. Здесь было теперь мое царство.
6.
– Ты это и вправду сказал или мне послышалось, что будешь помогать мне работать?
– Сказал! Сказал!
– Тогда пойдем сегодня в сад, посмотрим, как там наши деревца.
Она бросила в мешок мотыгу и нож, а мне дала корзинку, в которую положила наш полдник.
Мы отправились по дороге, которая идет у источника к масличным деревьям и баштанам, а оттуда – к деревне под названием Ай-Дими?трис[11 - Деревня Ай-Димитрис (Агиос-Димитриос) получила свое название от византийской церкви святого Димитрия XI века.]. Там у тети был небольшой садик, оставленный ей отцом в приданое.
Мы поздоровались с девушками, которые шли, держа кувшин на плече, и миновали две кофейни в Пиги. В конце деревни мы увидели в загоне охваченного похотью козла. Шедший от него смрад осквернял воздух. Козел тянул веревку, на которой был привязан, и блеял, задирая верхнюю губу, глядя на козу, которую держал за рога старик.
Тетя искоса глянула на меня:
– Пришла им пора совокупляться. Принесут нам козлят в начале зимы.
– Совокупляться?
– Животные совокупляются, птицы спариваются… А как же иначе возрождается мир?
