Магдалина Шасть "Все люди – животные"

Все люди – животные
Магдалина Шасть

Муж старше Веры на 15 лет. Он настоящий хищник: жёсткий, агрессивный и беспринципный. Отказать ему невозможно. Он считает Веру слабохарактерной овцой, поэтому ежедневно её воспитывает. И однажды жестокие уроки дают неожиданные плоды. Вера наконец понимает, что она… животное.

Магдалина Шасть

Все люди – животные

Пролог

Невыносимо чесался большой палец на левой ноге. Всё тело вибрировало и звенело, словно перетянутая гитарная струна. Вера окончательно проснулась. Зуд. Невыносимый. Жуткий. Мучительный. Хотелось завыть. Одним решительным взмахом женщина скинула с себя одеяло и резко встала с кровати. Щёлкнул выключатель. Неуютную маленькую комнату осветило тусклым жёлтым светом. Некрасивые, деформированные культи в болезненных мозолях смотрели на свою хозяйку снизу вверх, как издевательство. У Веры уже 5 лет, как нет пальцев на ногах. Но…

Как же чешется! Невыносимо! Это невыносимо!

Откуда-то из тёмных глубин частного сектора завыла собака. Протяжно, тоскливо, жутко. Верины мышцы пронзил кратковременный, осязаемый каждой клеточкой тела нервный спазм. На секунду перед глазами вспыхнули миллионы бенгальских огней. Зубы судорожно клацнули, прикусывая внутреннюю поверхность щеки. Вера почувствовала во рту металлический, ни с чем не сравнимый привкус крови.

– Бля…

Мать всегда говорила маленькой Вере, что собаки воют к покойнику. Хрень. В тот год все собаки мира выли, вместе с Верой, каждую ночь, но никто из тех, кому следовало бы, так и не сдох.

Как же чешется!

В окно заглянул огромный лунный блин. Вот, и разгадка. Полнолуние. Все псовые воют на полную луну, а Вера – лишь одна из них. Блохастая, трусливая шавка.

– А-э-э, да заебало!

Каждую осень проклятые пальцы чесались. Особенно ближе к ноябрю, когда небо начинало хмуриться, а погода сопливиться. Ноябрь. Самый мерзкий и невесёлый месяц в году. А ведь когда-то это был её любимый месяц. Месяц, когда она познакомилась с Ромой.

– Ы-э-о!!! – послышалось из соседней комнаты надсадно-резкое.

Вера подумала, вдруг, что в тишине полнолунной октябрьской ночи от такого возгласа можно и в штаны наложить. И рассмеялась от своих мыслей глухим, прокуренным басом, тут же жестоко закашлявшись. Чёртов бронхит. Сраная осень. Женщине уже пару недель нездоровилось, но времени на себя не оставалось. Всё её время съедал ЭТОТ: вонючий, огромный, густо заросший рыжей шерстью, похожий на медведя, обломок человека. Вернее, животного… Бешеного и потихоньку угасающего.

Единственное предназначение Веры на этой земле – следить, чтобы этот кусок говна больше никогда не встал с этой пропахшей испражнениями и потом постели! Выхаживать лежачего инвалида Вере никогда не хотелось, но ей очень нравилось за ним наблюдать. В этом был весь СМЫСЛ.

– Чё орёшь, животное? Пизды захотел? – заглянула она в душную, невыносимо зловонную комнату, затыкая нос, – Обосрался? Твои проблемы. Лежи смирно.

Вера включила свет и неодобрительно уставилось на существо, жалко скрюченное на резиновой пелёнке, подстеленной прямо под обтянутые кожей кости. Постарел, сморщился, высох весь до скелета, но глаза всё такие же злые и кровожадные. Из-под костлявого таза сочилась и хлюпала мерзкая коричневая жижа.

Когда-то она жалела его. Жалела. Видали вы такую дуру? Он тогда сильным был: метр девяносто, плечи в дверной проём не пролезали – приходилось боком поворачиваться, чтобы в помещение войти. А она, Вера, жалела и… слушалась. Нет, слушалась не потому, что боялась. Потому что уважала. Рома всегда дело говорил. Ну, почти всегда. А жалела, потому что неприкаянный он, угрюмый, ни с кем общего языка найти не мог, сразу в драку лез и… философия эта его странная… все люди, мол, животные.

Хм.

А он узнал, что она его жалеет, и разозлился.

Да.

Сейчас бы и пожалеть, но то место, которым жалеют, у зверей напрочь отсутствует. А Вера теперь зверь. И кормит она его лишь потому, чтоб быстро не подох. Ведь, если он быстро подохнет, то так ничего и не поймёт!

– Знаешь, одно отличие между мной и собакой всё-таки есть, – беззлобно ухмыльнулась Вера, брезгливо разглядывая тощие, судорожно сведённые конечности некогда любимого мужа, – Если б я была собакой, твои мучения давно бы закончились. А так… Терпи, тварь.

Часть 1. Люди

Глава 1. Начало нулевых. Девятиклассницы

Верочка Иноземцева, симпатичная светловолосая девушка, уже минут пять пряталась за гаражами и заметно нервничала. Сколько можно ждать? Договорились же! Одноклассница Машка обещала угостить Веру какими-то особенными, очень дорогими сигаретами из элитного сорта табака. Не то, чтобы спортсменке и отличнице Вере хотелось курить, а просто разбирало любопытство. В чём прикол курить такой дорогой табак? Это же просто дым. Разве дым может быть вкусным?

– Наконец-то! – выдохнула она, когда из высокой, давно пожухлой травы показался куцый и русый Машкин хвостик, – Ну, где ты ходишь?

– Я не со зла. Охранник привязался. Думала, вообще на территорию кооператива не пустит. Уродливый хам. Куда, к кому, зачем? Еле отвязалась.

– Ну, у него работа такая.

– Ага. А ты как зашла?

– Там в ограде дырка в полметра. Пролезла.

– Блин. Точно!

В начале ноября стояли неожиданно солнечные, погожие деньки. Последнее ласковое солнце этого года. Обе девчонки стояли в куртках нараспашку и без шапок. Машка выглянула из укрытия, тревожно озираясь.

– Маш, чё, как маленькая? В нашем возрасте уже все курят. Даже за школой вон, не стесняются. А ты, как дитё, – принялась смеяться над трусливой подругой Верочка.

– Ты моего батю не знаешь. Да он мне голову отвинтит, за эти сиги, – испуганно произнесла Маша, почёсывая высокий лоб, – Да и нельзя за школой, там халявщиков до чёрта. А эти сиги не для всех, для избранных. Их Алла Пугачёва курит. Батя убьёт.

– Зачем спёрла тогда? Ты нормальная, эй? Давай вернём, пока не поздно, – встрепенулась Вера, опасающаяся, что в ситуации непримиримого конфликта с суровым родителем Маша сдаст и её, – Не настолько я курить хочу. Могу и L&M покурить, на крайняк. Могу вообще не курить. Я профессионально волейболом занимаюсь, ты же знаешь. Спортсмены за здоровый образ жизни. И я за здоровый. Я же спортсменка.

– Не ссы, – коротко бросила Маша, оперативно рыская по карманам, – Зажига есть? – было заметно, что гнев папы больше её не беспокоил. Подумаешь, папа? Папа свой, он любопытную дочь поймёт.

– А если отец узнает? – всё ещё сомневалась боязливая Вера, – Есть спички.

– Как узнает? Ты сдашь? – Маша достала изящную серую пачку с изящной надписью «Cigaronne lights» и жадно облизнулась, – Армянские, с мундштуком, – пояснила она уже про сигареты.

– Зачем мне тебя сдавать? Только самой палиться, – не поняла подругу Вера.

– Ну, и всё. Эти сигареты только зажигой подкуривать. Спичками из балабаева как-то стрёмно, – повела носом Маша, ковыряясь с незнакомой упаковкой.

– Балабаново, – поправила подружку умная Вера, – спичечная фабрика в Балабаново находится. Качественные спички. Нормальные, короче. Не письди. Дай сюда! Неправильно. Не рви, эй, Маш! Чё дура? Ты так всё порвёшь! Дай мне!

После дружеской потасовки прилежные ученицы изрядно изорвали изящную пачку элитных сигарет и достали, наконец, каждая по красивой «сигаронне». Закурили, глубокомысленно вздыхая.

– А и ладно. Это всего лишь бумажная упаковка, – произнесла слегка расстроенная своей неопытностью Маша, – Картонка.

– Ага, – согласилась Вера, размышляя о чём-то своём, – Слушай, а чё ты меня именно к этому гаражу отправила? – поинтересовалась она вдруг, – К шестому?

– Ну, тут удобнее, как раз тропинка сворачивает и что-то вроде полянки маленькой. И в траве нас не видно. А ещё, – она затянулась сигаретным дымом и задумалась.

– Чё ещё?

– Только не говори никому, – было заметно, что Маша чем-то удручена и колеблется, – Ну, может, и врут, конечно.

– Маша! Говори уже. Ща обоссусь от любопытства!

– Короче, Верка, тут два года назад голую бабу нашли, – затараторила Маша горячо и неестественно радостно, – Совсем голая, вообще-вообще! Как раз мороз был, а она голая… В общем, тут замёрзший труп нашли… Голой бабы.

– Бля, Маша. Вот, умеешь ты настроение поднять. Пойдём нахер отсюда! – ужаснулась Вера, перехотевшая и курить, и стоять здесь, и даже разговаривать, – Какая ты глупая. Это невесело, от слова совсем, и ничуть не смешно! Зачем мы сюда притащились?

– Э, вы тут чё делаете, девки? Пожар мне устроить хотите? – от волнения Вера слишком громко закричала, чем и привлекла внимание какого-то местного мужика, видимо хозяина шестого гаража, – А ну, туши сиги! Малолетки грёбаные. Пошли вон! Живо, говорю!

– Извините, пожалуйста. Мы уже уходим, – примирительно произнесла умная Вера, выступая вперёд и не давая более простодушной подруге вступить в ненужный конфликт. Иногда Маша грубила взрослым, за что регулярно огребала.

Внимательные, серо-зелёные глаза молодого мужика разглядывали Веру с откровенным интересом. Девчонку даже жаром обдало от его пристального внимания. Было в этом взгляде что-то, с одной стороны, пугающее, но, с другой, будоражащее и приятное. Что-то типа того, когда на качелях качаешься и собираешься «солнышко» сделать, но потом понимаешь, что зассышь, и отступаешь.

– Какая козочка, – улыбнулся мужик приятной белозубой улыбкой и подмигнул, выпрямляясь во весь рост, – Не кури, а то урода родишь, – он вальяжно потянулся всем своим огромным фактурным телом, отчего у Веры пробежали мурашки в районе живота, зевнул и скрылся, освобождая курильщицам дорогу.

– Пойдём быстрее, – дёрнула застывшую от чувственного потрясения Веру за рукав подруга, вытаскивая к выходу, – Вера, пойдём! Какой мужик страшный. Просто медведь-визли.

– Гризли, – поправила подругу начитанная Вера, встряхнув светловолосой головой, чтобы избавиться от наваждения.

Глава 2. 2022 год. Районная поликлиника

Участковый терапевт Калинина Инна Степановна засиделась этим неуютным осенним вечером на своём рабочем месте допоздна – оформляла посыльные на инвалидность. Глаза, уставшие весь день смотреть на монитор, жутко чесались. Инна приподняла очки с переносицы, но тут же водрузила их на место. Чесать глаза грязными руками – последнее дело, а мыть руки некогда, надо дело доделать.

Сохранить.

Инна с облегчением кликнула левой кнопкой мыши два раза.

Монитор покрылся противной, полупрозрачной, беловатой плёнкой и слабо завибрировал.

– Блядь! Ёбаная сука! Сука ебучая, уёбищная! А-а-а! – Инна швырнула на рабочий стол очки и принялась жадно тереть уставшие глаза немытыми пальцами, – Блядская программа! Блядское мудачьё! Зависло. Вся работа насмарку, блядь!

Совсем молоденькая участковая медсестра Вика стояла в дверях и смотрела на всегда вежливого и спокойного врача-терапевта с испугом и восхищением.

– Инна Степановна? Я, наверное, не вовремя, – произнесла она робко, переминаясь с ноги на ногу, – У меня просто дело к Вам.

– Ой, Викуля! И давно ты тут стоишь? – близоруко прищурилась Инна, шаря по столу в поисках улетевших чёрт знает куда очков. Неудобно получилось – девчонка наверняка её подзаборный мат услышала, – Я тут, это, посыльные писала, а оно…

– Зависло, – дружелюбно закивала кучерявой головой Вика.

– Ага.

Сорокалетняя Инна относилась к Вику, как к дочери. Бог почему-то до сих пор не дал ей детей, а беременеть после сорока она и сама опасалась. Да и не от кого было, если честно. После недавнего развода с хамом, мудаком и тираном смотреть на мужиков не хотелось.

Бывший Иннин муж работал психиатром, и этим всё сказано. Не то, чтобы все врачи-психиатры конченые мудилы, но профессиональная деформация конкретно этого доктора выходила за рамки всех социально приемлемых норм человеческого поведения. Он отчитывал жену за каждую копейку, регулярно проверял телефон и запрещал общаться с людьми, которых считал недостойными. К слову, недостойными он считал всех Инниных родных и друзей. А ещё проводил над Инной свои психологические опыты.

Да, так живут многие, но…

Однажды Инна просто не вернулась домой и уехала к маме, оставив второй половинке квартиру и всё имущество. Объяснить этот свой поступок она могла только одним словом «устала», ведь её «золотой» муж не пил, не бил, и никогда не ходил налево.

С разделом имущества она, конечно, подсуетилась. Чуть позже. Судились года два. Столько говна о себе, как о женщине, хозяйке и работнице, она не слышала за всю свою жизнь.

– Инна Степановна, помните у нас на участке лежачий больной Польских? Роман, кажется, – начала свой рассказ Вика, взволнованно облизывая пухлые губы. Судя по выражению её лица, сказать ей хотелось что-то действительно важное.

Одна из ламп дневного света над Викиной головой погасла и прекратила гудеть. В кабинете стало тихо и по-осеннему уныло.

– Помню, конечно, – приподняла левую бровь доктор, не понимая, к чему клонит Вика. Видимо, сердобольная девчонка опять что-то там себе надумала. Дитё совсем, хочет весь мир от скверны очистить, наивная.

– Так вот. Романа Польских жена избивает и голодом морит, – выплеснула, наконец, терзающую её информацию, медсестра, – Это сто процентов! Я давно за ними наблюдаю.

Так Инна и знала. Нет бы домой идти, поужинать и книжку хорошую почитать, Вика об обречённом больном беспокоится. А их на участке Калининой много. Если так о каждом душу рвать, то и души не хватит. Врач-терапевт многое в своей жизни повидала.