Группа крови здравого смысла
Камиль Нурахметов
«Группа Крови Здравого Смысла» позволяет забрать из информационных полей полезную информацию и сделать ее частью себя, понимая антагонизм между логикой личных намерений и логикой Божественных обстоятельств.Медленное погружение в обстоятельства не преподают нигде. Эти знания предупреждают, спасают и уникалят их носителя. Эти знания можно передавать собственным детям, без вмешательства современных школ.На обложке книги картина “Портрет нежены” – холст, масло. Художник Камиль Нурахметов, 1981 год.
Камиль Нурахметов
Группа крови здравого смысла
Взгляд из нарисованного колодца
… он не захотел самостоятельно строить дорогу в свои будущие заблуждения …
«Фотография Жар-птицы» (1991 г.)
Андрей стоял у широкого окна, тихо обдуваемым искусственным сквозняком от японской системы «Taze». Прохладный поток с запахом полевой ромашки аккуратно передвигался по стеклу сверху вниз, слегка теребя пену тяжелых итальянских портьер и распространяясь по кабинету невидимым шлейфом. Сорок пятый этаж бизнес-центра давал возможность внимательно разглядывать вечерний мир огромного города, освещенный миллионами ламп. Держа коньячный бокал в руке и ощущая большим пальцем ноги очень удобную замкнутую капсулу новеньких итальянских туфель, хозяин большого кабинета внимательно рассматривал тысячи вечерних огней ближайшей цивилизации. Дневные картинки большого города Андрея не интересовали, во время дня он всегда прятался за осознанно сформулированной причиной, он прятался за фразой:
«Я чертовски занят!»
Хотя на самом деле это была очень мягкая ложь, даже пятая ее половинка, как аккуратный отрез от круглой сущности бельгийского сыра…
Старые часы с красивым боем, заключенные в дубовый гробовидный шкаф с резьбой, купленные в самой западной части Немецкой страны за приличные деньги, тихо шевелились тяжелым серебряным маятником за толстым стеклом. На круглом маятнике кабинетных курантов было написано по-немецки:
«Я – Время! Я значу больше, чем ты – маленький человечек!»
Миловидное лицо мамы самого Бога умиротворенно смотрело со стены в пространство кабинета и на спину стоящего у окна Андрея, поблескивая крупным морским жемчугом и дорогой инкрустацией желтых индийских сапфиров. Мух в кабинете не было, потому что они никогда не долетали до такого высокого уровня, где у окна стоял обыкновенный удачный мужчина, над которым сам Всевышний проводил свой медленный и качественный эксперимент. Андрей смотрел с большого верха в маленький и очень широкий низ и разглядывал чьи-то передвижения, мигающие огоньки, тусклые проблески человеческой деятельности и множество обыкновенных оттенков искусственного света. Для него свет был похож на всплески маленьких орхидей, хотя он глубоко сомневался, что его мнение кто-то может разделить… Стоя на самом верху большого бизнес-центра он ловил собственные вибрации, отдавая их огромному строению. Хозяин кабинета молча ловил отголоски самого здания, ничего не ощущая, но искренне веруя в сросшийся узел железобетона и десятков километров его нервов. Арматура, скрепившая здание, была там же, где и маленькие нервные струи, где-то под кожей…, под лимфой и бетонными мышцами небоскреба.
Он стоял как хозяин…, широко расставив ноги, разглядывая пустую вертолетную площадку здания ниже и четыре огромных окна напротив, где спортивная женщина с прической Чиполлино и с указкой в руке объясняла грустной аудитории какие-то схематические догмы, знакомые только ей… Она ни столько рассказывала какой-то загадочный материал, как занималась демонстрацией собственной персоны, выгибая туго облегающие бедра черной юбки, расстегнутую на три пуговицы белую блузу, высокие каблуки и очки с ярко накрашенным ртом. Эффект – «всё внимание мне» был достигнут изобилием мужчин в большом помещении и ненавистью трех молодых женщин на галерке. Андрей улыбнулся своему пониманию происходящего там…
Вечер заполнял пространство между небоскребами, оттеняя окна от света и свет от окон, как это делали толстый и романтичный Сезанн, пьяный от запахов полей Камиль Коро, болезненный молчун Ван Гог и вечно простуженный красивыми мыслями Камиль Писсарро. Высотные строения напоминали красивые чемоданы на фоне неба, которые никто никогда не возьмет в путешествие. Люди сами путешествовали внутри этих чемоданов по лестницам и в лифтовых кабинках, изменяя чужие судьбы, свою веру в будущее и даже очертания настоящей любви, толкающей на поступки чьи-то счастливые и красиво-отстраненные мысли.
Андрей медленно пробовал объяснить для самого себя утомительные гирлянды недавних кадров своей жизни, но вовсе «не жизнь», пристальные взгляды завидующих и шорохи чужих повествований, чужую желчь сквозь яблоки глаз и горькую зависть сердечных аритмий, которые он постоянно ощущал на совещаниях своих подчиненных. Он стоял на высоте огромного города и думал, анализируя свою шелковую жизнь на самом пике нагроможденного стекла и бетона. Андрей был слегка счастлив, разбавив тяжесть ушедшего дня коньячными парами высокого качества. Он пытался осветить и связать свою главную идею, навязчиво всплывающую уже целых пять дней и не дающую его голове покоя…
Он анализировал себя, сделав умопомрачительное открытие, что он вовсе не живет на этом свете, а просто функционирует. Он, имея всё, кроме самолёта, существует для других, исполняя тысячи чужих перемещений, желаний и выгод. Он размышлял, разглядывая бортовые огни новенького вертолета, поднимавшегося с крыши соседнего здания…
… Лиза хотела петь. Она страшно хотела и хочет петь, окруженная зудом десятка мерзавцев, чующих совершенную добычу и запах конопляной целлюлозы долларовой текстуры с секретной краской MZLК55. Сластолюбцы и негодяи похожи на перламутровых мух и вьются возле неё, рассказывая, какая она талантливая певица… вашу мать! Ей всегда и всего было мало и любое её появление напоминало восход не среднего солнца и не целой указующей звезды, а обыкновенного пыльного прожектора, раздражающего своим назойливым световым потоком. Она хотела квартиру и её получила, она заламывала руки и билась в истерике выдуманной клаустрофобии и получила дом на семь комнат с внутренним бассейном. Джип, «Бентли», колье с какими-то камнями из кимберлитовых труб, пять шуб, кокаин, чужое Бали, виски, продуманный Амстердам, канабис в коробочке, истерики, оранжевые депрессии, зависть к большей яркости чужих картинок, много лака на голове, золотые браслеты, бессмысленные глаза с долларовой зависимостью, конвейер, дрянь…, змеиная сука…, ненавижу…
Так больше не может продолжаться, и что-то нужно обязательно делать… Я просто хочу пирожок на собственной кухне, приготовленный не девушкой в трусах с сигаретным тампоном во рту, крутящей ключи от «Бентли» на пальчике с наглым пузырем жвачки и презрением к прислуге, а совсем адекватной и нормальной женщиной с теплыми глазами. Как же…, все-таки, медленно я был вовлечен в этот теплый навозный паровоз чужих жизней? Это разве я? Мама меня познакомила с такой невероятной девушкой, а я даже не перезвонил ей. Кухонный джентльмен! Какую тему она поднимала за столом? Ах, да…– «детский синдром Моцарта». Я же не знаю об этом ни хера! Вопрос – а зачем мне знать? Этот вопрос, Старина, не прокатит больше по моей жизни в отношении Риты. Лиза будет пробивать себе голову, рвать мои нервы на басовые струны для черных роялей ее желаний, она будет меня использовать до конца… Она даже не сука, она не ведьма, она страшней, она помесь Вальпургиевых полуночных плясок и качественных метлищ с дистанционным управлением. Это её схема и нормальной жизнью с домашними пирожками здесь не пахнет. Где мое слабое место? Мое слабое место- это моя вина за ее аборт. Гинеколог Абрикосов сказал, что никто не знает от кого был ребенок. Абрикосов прав, он пеленгатор всех женских антенн и тертый калач с влагалищным мышлением открытых дверей чужого страха. Это мог быть не мой ребенок и моей вины там может не быть, а меня пилят тупым рашпилем желаний, вампирят крашенными глазами, высасывая результаты моего труда.
Хватит…! Сегодня же я положу этому конец… Может…, не может…, нужно разобраться со своей совестью в ближайшие двадцать минут и принимать решение. Я не желаю больше так жить. Не же-ла-ю! Мой мир будет наполнен запахами Риты, я это заслужил, она это заслужила, так будет правильно…
На столе загудел мобильный телефон, оповещая кабинет странным позывным очень тревожного мужского голоса, который нравился Андрею.
«Товарищи, внимание! Воздушная тревога! Все в бомбоубежище! Внимание, товарищи!»
Слушая этот позывной времен Великой Отечественной войны, он понимал, что для его бабушки это были слова жизни, а для сегодняшнего народа – это «… прикольненько!». Слово это омерзительное и граничащее с дегенератизмом, не несущее никакого смысла, выражение ничтожных эмоций по отношению к спасению жизней целых городов. Он любил этот позывной. Он его отрезвлял и возвращал в мир анализа, трезвого реализма и правды. Андрей подошел к телефону и провел пальцем по дисплею.
– Чувак, бодрый привет! – раздалось в трубке задорно, весело и навязчиво с пьяными нотами кутежа, смеха и тупой музыки, дубасящей по грудным клеткам задвинутых молодых алкашей.
– Добрый вечер, Углерод! Что надо? Я занят! – сухо бросил Андрей.
Это был Углерод, человек – мажор, ищущий в свои 29 лет новые виды экстрима и восхищения Смертью. Он давно стоял в воображаемом гробу по самые ребра. Оставалось только правильно подвинуться стрелкам всех часов на земле, чтобы Углерод получил своё и, истекая кровью, покинул этот «скучный мирок», как он всегда выражался.
– Проснись, чертов миллионер, хватит работать. Уже утренний вечер, мы зависаем в «Крематории», приезжай, красивый худой хомяк… ха-ха-ха-ха! Слушай новый информационный узел от экстремала номер один в Москве. Я тебе хочу сказать, что один Мэн рассказал мне про совершенно новый экстрим… Это просто песня монгольских сталеваров… Он летает на дельтаплане…, прикинь!
– О, да, уже прикинул… Это очень круто летать на дельтаплане…, и что? Он приземляется в пасть аллигатору- человекоеду на Карибах, разбивает башку о камни Эльбруса или прыгает голой жопой на ядовитые иглы африканским дикобразам в районе Буркина Фасо?
– Не иронизируй, офисный ослик…, ты какой-то злой сегодня… Этот Мэн летает на дельтаплане, но не на лямках, а на крюках. Его подвешивают на пять крючьев, продетых в кожу спины. Во какой звиздейшн, прикинь! Летающий йог на дельтаплане с крючьями в спине…! Это же байконурским космонавтам в страшном сне не снилось… Вот это я и называю – экстрим! Вот это, твою мать, коматозная Смерть, а?! Что скажешь, чертов миллионер? Мы послезавтра улетаем в Индию, ты с нами? Я буду летать на крюках в спине, Андрей – держи рашпиль бодрей! Ха! А ты со мной или будешь проводить свои идиотские совещания с голодным планктоном в своём проклятом офисе, где даже мухи не летают из-за презрения к вашей компашке?
– Углерод, не обессудь. Когда тебя будут хоронить после того, как ты отравишься мясом снежного человека или тебя укусит за кончик члена шаман вуду из Азузузы, можешь быть совершенно уверенным, что я скажу красивую речь над свежей дыркой в земле, куда опустят твой дорогой инкрустированный стразами и лакированный гроб. Речь будет полна фразами героики, пафоса и я буду нагнетать до такой степени, что все твои дамы заплачут мятными слезами, потом зарыдают плачем наемных египетских плакальщиц, а затем будут реально глотать глазные капли и напьются до состояния картофельного пюре в ближайшем кабаке. Обещаю тебе никуда не ехать, крюки себе в спину не вставлять и на дельтапланах не летать. Ты…, на самом деле, давно унесенный ветром. Я не скажу тебе – «Углерод, береги себя!». Потому что для тебя эта фраза по кукурузе. Береги себя, Чеканаторий! И когда будешь продвигаться в тесном и забитом людьми зарубежном транспорте, не забывай второй закон рюкзака в автобусе, а то люди морду набьют. И напоследок рекомендую твой полет на дельтаплане усугубить, надев на голову шапку полную вшей и блох, это будет яркий штрих к общей идее идиотизма. Помни самурайский закон «фуцуно моно». Не забыл еще?
– Не забыл…, офисный ты индюк… Ты очень злющий человек и мне больше не товарищ… Не добрый совсем, тебя деньги испортили, очень ты богатый и собрался жить триста одиннадцать лет, а это всегда чревато, от слова – червь… Мои девчонки тебе привет не передают. Да? Мои блошки, а ну-ка споем песню про дрозда, потерявшего компас на верхушке Эйфелевой башни… «Ах, дрозды, распутники дрозды…, эээй, эй…, вечные изгнанники из Ада…!»
Андрей отключил телефон, проведя пальцем по дисплею и понял, что там, где Углерод, там уже лестница, ведущая в глубины мажорного маразма. Парень искал эмоций на смертельном уровне, гоняя на японском мотоцикле по ночному городу. Его ждал конец, которого он искал все свои 29 лет. Настоящий самурай смертник, как говорят сами японцы в своих загадочных исторических и поэтических письменах – а на ну ко гэ, ака ро та ни ва, та ка ри ки ри (или как то так). И перевод этого японского эскиза не обязателен, потому что он справедлив для всех думающих мужчин, загадочен и исполним.
– Андрей Борисович, к вам Айболит пришел! – раздался четкий информативный блок от секретаря Лены.
– Запускай! – ответил Андрей и бросил взгляд на часы.
Айболит приехал вовремя, как всегда. Не врач, а пунктуальный заместитель Шелленберга по вопросам здоровья немецкой агентуры за рубежом…
– Исполняю! – прозвучал тот же женский приятный голос.
Айболитом назывался искусный доктор, не ужившийся ни в одной больнице Москвы с наглым, оборзевшим и совершенно бездарным начальством. Он терпеть не мог толстяков дилетантов в высоких кабинетах, которые мало знали, мало умели, много курили и пили, раздавая ахинейские советы самому Бирштейну, и же Айболиту, отработавшему в морге, на скорой помощи, в реанимационном автомобиле, пропустившим сквозь свой мозг и руки тысячи окровавлено –поломанных, но выживших тел. Бирштейн был реаниматор по воле Бога и всегда знал, что нужно делать в любом пиковом случае с больным.
Однажды, по вызову скорой помощи в Бибирево, он реанимировал старушку, которой по паспорту было 94 года. За что она ему была очень неблагодарна и поносила его плохими словами времен НЭПа, добавляя, что сам доктор идиот и дурак, прервавший ее милую беседу с бородатым дядей, стоявшим на выходе из светлого тоннеля. Айболит был многоуважаемый профессионал, сумевший развить свою тайную сеть медицинских услуг для представителей богатого и извращенно- модного мира. Мало того, он нигде не числился, не платил никаких налогов, обильно плевал на всех главврачей от малых больниц до самого сытого, давно сошедшего с ума, мафиозного и зажравшегося Главка. Он зарабатывал неприлично много, был умным и думал на пять шагов вперед, хотя всегда хотел на шесть или даже на восемь с половиной. Еще он имел фонтан юмора и руки, мытые небесными родниками с мылом. Его услугами каждый день пользовалось столько людей, что он не знал, когда отдыхать и куда прятать заработанные деньги. Свои его звали сокращенно и просто – «Ай», потому что приставка «болит» при его появлении уже была не актуальной. Он всегда знал, что делать без советов Гиппократа и разнообразных клятв, сформировавшихся столетиями от разных проходимых мимо докторов. Доктор Бирштейн шутил сам над собой, что закончил Тибетское медучилище у монаха Энна, которое не заканчивал ни один жирный начальник и главным его лекарством есть сиреневое плацебо или (плэйсбо…), это кто как захочет поиграть трактовкой очевидных просветлений…
– Добрый вечер, Андрей Борисович, скорая помощь, которой нет даже в Кремле, уже здесь! Пардон, исполню ритуал омовения рук, но не как Понтий Пилат, я мою руки всегда хозяйственным мылом, которого у него не было и в помине.
Ай нырнул в огромную ванну, держа в руках старый саквояж, точно такой же, как у доктора Чехова на Сахалине и в Ялте. Через 4 секунды оттуда послышался звук воды.
– Друг мой, я снова виноват и после вчерашних утех мой парень сигналит мне, что я идиот и придурок. Я снова попал в колебания собственной энтропии. Я очень неправильно себя вел вчера на расслабленном рауте винных фей и фейерверков, опрометчиво…, я шёл сквозь березки красивого тела, как одинокий крупнорогий бычок…, а оказалось, что это был красивый винегретный бурелом, прошу прощения за некую театральность моего повествования… Это от отчаяния и раскаяния, старый я придурок…
– Ага! Все понял, можно продолжать через пятнадцать секунд! – быстро перехватил инициативу Айболит. – Мне любые махания белыми флагами и внутренние изыскания истин с прожекторами очень знакомы. Готов выслушать в процессе подготовки обряда экзорцизма. Имею в моем волшебном чемоданчике совершенно новое лекарство производство Швейцарии, супермозг сделал виртуозное соединение купритинола, истамицинина и ступиназола пятого поколения. Не смесь, – а драконья слюна для любого рыцаря без доспехов… Совершенно безвредно, но, сказать, что укольчик очень болезненный – это не сказать ничего. Цена по кругу с моим вызовом – 800 американских портретов хитрого Франклина. Действует быстро, выбивает всю дрянь из пораженной текстуры, моет кровяные тельца и чистит лимфу, а послезавтра смело можно будет пить пиво и виски без провокации четвертого Иуды.
– Как это…, я не понял?
– Я вам, Андрей Борисович, всегда говорил: одевайте резину, как только вы почувствовали позыв на любовь к новой неизведанной Фее, пахнущей лепестками чистой артезианской мечты. Сейчас время продвинутое…, вперед…, но на колесах старого велосипеда, презервативы продаются везде, даже в туалетах, а для миллионеров еще и с огромной скидкой в 2 % каждые тысяча штук…
Ай быстро щелкнул и раскрыл свой саквояж, выложил на стол одноразовый шприц, красивую красно- розовую ампулу, похожую на зуб очень большой змеи, пакетик запечатанной ваты и пакет новых медицинских перчаток, которые он натянул на ладони очень быстро, щелкнув тонкой резиной, как вор перед вскрытием денежного замка.
– А вот от меня лично вам скидка 30%, по случаю большого национального праздника в нашей стране.
– Какой такой праздник…? – с удивлением спросил Андрей, расстегивая крокодиловый пояс на брюках и щелкая золотой пряжкой с оттиском «SKAVOLINI».
– Да вы что, Маэстро, вся страна гудит по деревням, селам и весям, а вы тут сидите и не отмечаете? Позор каменным джунглям офисных катакомб… Позор людям, потерявшим фольклорную силу предков! Где водка, где закусь с кренделями, где караси со сковородки, оладьи, пельмени, блины, фаршированные щеки судаков, расстегаи, бражий кураж и задушевные песни про Волгу матушку реку с обязательно опасными порогами?
– Не томи, Айболит! – крикнул хозяин кабинета, ложась на диван и оголяя третью часть ягодицы номер 2 слева.
– Сегодня, и именно сегодня исполняется триста лет русской балалайке! – выпалил доктор и заржал на весь кабинет.
– Ну, ты…, хороший человек! – засмеялся Андрей.
– Ну все, аут…, шутки в сторону. Займемся разгоном чужих молекулярных подарков, попавших в организм для отрезвления и торможения тестостероновых отключателей головного мозга. Ваша новая червоточина сейчас начнет крутиться вокруг своей оси, как шариковая ручка на МКС.
– Извини, не понял…, что такое МКС? – спросил Андрей, подготавливая себя к настоящей экзекуции.
– Это – Международная Космическая Станция. Как в прошлый раз иглу справедливого наказания ввожу медленно, дабы вы ощутили всю прелесть возмездия за бесшабашность, глупость, не мудрость и еще пятьдесят эпитетов внутренней расхлябанности. Чувство незабываемое, равное раскаленному электроду, медленно заходящему в анус под напряжением святого электричества под звуки хорошо темперированного органа товарища Баха.
Доктор зубами рванул упаковку, набрал и продавил воздух из новенького шприца, присоединил иглу, набрал адскую жидкость из стеклянной колыбели, быстро вонзил «торпеду» в ягодицу Андрея и медленно стал заводить напалмовую справедливость во внутрь тела.
– Ай, б…ть !!! – очень громко взвыл Андрей.
Хозяин личного заднего места искривил лицо и стал морщиться от нарастающего дикого жжения в районе ягодицы номер 2. Боль пришла быстро откуда-то изнутри, расширяя ткани и нанося целенаправленный ядерный удар по подарочной заразе трипироидного типа. Это была симфония того самого хорошо темперированного клавира…
– За все в этой жизни надо платить! – с ожесточением застонал Андрей, – я был пьян и совершил новую ошибку, за что и расплачиваюсь, как уродливый похотливый козёл! Ай-ййййй, ай…, сука, стыд и позор…! Какой я аморфный придурок, стыдно даже перед насекомыми!
Приговаривал Андрей, отвлекая себя от дикой боли.
– Сука-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Как больно, б…ть! Ты где такую жидкость взял, это же напалм преисподней, падла? – причитал Андрей, закусывая губу от дикой боли.
– Это вопрос несложный, я взял это на Олимпе мудрости. Там жалеют мужчин после соития с блудницами древней профессии. Слова мудрые прозвучали сейчас, осознанные, такой высокий стиль не каждый и оценит пока не почувствует агрессивное жжение в заднице, ибо такова природа глупых мужских человеков. Андрей, одевайте презы в следующий раз! Такие слова приводят к отрезвлению и пониманию своих поступков, а самое главное и дорогое, что через пару дней вся ваша мораль выветриться к чертовой матери, вы забудете о боли, и у вас хватит денег на покупку нефти и никеля, а на презервативы снова денег нету… Абсурдо – имбицилло! Это же парадокс вашего времени. За что я вас и люблю, как работодателя, как неугомонного человека, для которого собственное здоровье стоит дешевле, чем оргазм с подготовленной куклой. Ваше отношение к вашему дорогому и единственному члену напоминает мне мыслительный поток медведя, поджигающего собственную пасеку с пчелами. Аминь…, экзекуция в Бухенвальде закончена, вот и всё…
Айболит быстро выдернул пластмассовый шприц и, проведя рукой по воздуху, как дирижер, бросил его на пол. Это был его личный изысканный стиль, потому что в душе доктор был музыкант. Он слышал музыку молекулярных нот, приливы кровяного давления, звуки хрустящих сухожилий, трения кожи, барабанные удары сердечных, не хозяйственных сумок, веселые звуки переломанных костей, запах эфира и постукивания от страха зубов мудрости. Айболит был редким музыкантом без музыки, таким редким статусом не мог похвастаться даже гениальный сэр Пол Маккартни, знающий все ноты и купающийся в любви миллиардов людей. Пластмассовый шприц упал на ковер и застыл в позе использованной пулеметной гильзы, ему было горько от приговора доктора и перспективы мусорных баков. Шприц думал, что люди дураки, но люди не задумывались, кто такой шприц…
Получив деньги, Айболит крепко пожал руку и, оставив на столе пачку лабрикантовых резин с запахом маракуйи, с улыбкой ушел в лифт ночного здания. Андрей Борисович быстро взял телефон и набрал номер с пометкой «Рыбалка на акул».
На том конце эфира быстро ответил человек:
– Ой, я все знаю…, прости меня, Андрюша, прости…, не углядел…, стою на коленях в кабинете перед телефоном, клянусь…, моя вина в этом есть… Но каждый имеет право на ошибку, не казни, Боярин, строго не казни? Зело я виновен перед тобой, батюшка- кормилец! Прости, Андрюшечка, недоглядел! – сразу раздалась в трубке плаксивая, талантливая и очень торопливая плутовская исповедь.
– Зашей себе рот колючей проволокой, гад, и слушай меня, торговец триппером и хитрожопый муравьед! – железобетонным тоном начал Андрей.
– Да-да, я весь слушаю, Андрюшечка!
– Тебе привет от моего плачущего члена, который получил укол в задницу только что от Айболита! Твоя вчерашняя VIP сука берет не только деньги, но и раздает бесплатно шоколадные конфеты с крокодильими зубами. Значит так, трубчатый ты садист, я заплатил доктору 2000 долларов за новейшее швейцарское лекарство и страшный укол, плюс моральный ущерб, итого – 3000,– улыбался Андрей и продолжил, – деньги завтра завезешь лично мне в кабинет в 9 утра. Ты очень, очень безответственный человек, я тебе морду набью, понял, коровья твоя рожа?
– Конечно же, всенепременно же, дорогой Андрюша, это наш косяк, и я отвечу деньгами, как скажешь, дорогой! Ты пойми, ты наш золотой клиент и наша ассоциация бедных Дюймовочек всегда готова предоставить тебе самых рукодельных, рукоблудных и талантливых орхидей из нашего батальона. Но, конечно же бывают сбои, а где их нынче не бывает в наше сложное время, Андрюшечка, наша золотая подушечка…
Вот ты только осмысли…, куда не глянь – везде одни сбои и нервотрепка, страну лихорадит от строительства новых банков с идиотами во главе. Но…, если, между нами, Андрэ, скажи, тебе понравилось, а? Какой станок, это же эллинский мрамор, а Жанкины глаза- это же гильотина на площади Согласия… Ей уже напихали в задницу новых лекарств и повезли на Варварку в офис к очень уважаемому семейному человеку. Что делать, Андрюша, от клиентов отбоя нет, все хотят Жаннэт- поэтессу ночных грез с магнитными притяжениями морского дельфина и радугой оргазмических снов. Спасаем миллионеров от разводов, спасаем неблагополучные семьи с фригидными сучьими женами без мозгов, но с дико-товарными аппетитами…, делаем святую работу, дорогой! Она тебе шептала стихи на ухо? Мне шептала, это же не стихи – это операция на гланды в антисанитарных полевых условиях. Она настоящая гетера, а Таис Афинская – просто шлюшка и рядом с ней не лежит… Работы впереди, дорогой, как строительства дорог на Руси, а еще грядут праздники, боюсь за Жанкино здоровье, купил ей шубу, не девочка, а клад Веспасиана. Не обижайся, Андрюша, это издержки профессии, деньги завтра завезет мой мотоциклист, прямо твоей Леночке секретарше в красивые маникюры.
– Гендос! Когда ее вылечишь, я имею в виду до самого надежного конца, с медицинским подтверждением и позолоченной справкой из частной больницы, пришлешь ее ко мне еще раз… Да, уж… Я таких баб не видел никогда, от нее свет льется, нет, не льется, он струиться потоками, она какая-то волшебная что ли…, такое впечатление, что нажрался кокаина и плаваешь в животе у большой женщины в сладком анабиозе. Где ты взял эту фею, мать её на здоровье? Не девушка, а реальный светоноситель!
– Андрюша, ты совершенно прав, она дипломированная Фея. Земля русская рожает такие цветы на нашей территории, приехала она откуда-то из Сибири. То есть, гены немешаные, вековые, чистяк на овощах и фруктах, на кедровых орехах девку растили на свежем воздухе из полевых цветов и полезных дождей, на медвежьем меду, на родниковых отварах… Фея! Как ты правильно выразился, Андрюша! Ты видел эту кожу? Это же монументальное создание природы, это ж создано во внеземных лабораториях. Она сияет, как Антарктида. Нрав у нее покладистый, грация такая, что балерины Большого Театра курят анашу и запивают шмурдяком за кулисами. А ноги, это же не ноги- это черти что, чему даже сравнения нет.
– Да…, ноги там просто немыслимые. И размер стопы тридцать пятый, ух! Точеные на божьем станке, ухоженные, тренированные, пальцы, как миниатюрная расческа, мустанг позавидует. Я вообще подозреваю, что она ведьманосное создание. Таких колированных Фей я давно не ощущал! – отметил Андрей, присев в кресло.
– Ты снова прав, дорогой, мистика какая-то, бля буду! Её кто попробует, так по второму кругу и ещё, и ещё…, телефоны кипят, все просят пирожное еще раз откусить. Подтверждается моя теория того, что у Дюймовочки не было времени читать книги, но у самого времени всегда была своя Дюймовочка. Однажды, года два назад, в день международной солидарности трудящихся позвонили сразу семь уважаемых людей, имеющих прямое отношение к полнейшей солидарности нашего народа, ну ты понимаешь… Я испугался и сразу соврал, что у нее сентиментальные дни, так эти миллионэры, как один, заказали её с тройной оплатой. Я сидел и думал, какую симфоническую флейту потеряли оркестры нашей страны? Ты знаешь, наша Родина очень богата талантами невыносимо яркими и редкими. Жанка- это наш фирменный знак, это наше качество, англичане заказывают её, ещё не выйдя из самолета в Шереметево 2. Она моя золотая жила, нет, не жила, целый прииск, нет, не прииск, она кимберлитовая труба моей ассоциации, вот… Спасибо Андрюша за понимание, в любое время звони…, обниманто, здоровья твоей маме! Штрафные санкции принял и завтра же оплачу…, не казни, исправлюсь, верь мне, я честный человек.
Тихий гудок оповестил об окончании работы телефона. Гена растворился в закоулках огромного эфира, продолжая качать деньги с чужих слабостей и пороков. Андрей подошел к окну и снова начал думать о своей жизни в чужих пространствах, сверяя мысли и поступки. Перед его глазами в далеком мамином доме стояла обложка книги Герцена «Былое и думы». Глядя сквозь темный вечерний город, сливая световые пятна окон, он думал о своем былом. Андрей был счастлив, что мог мыслить в тишине кабинета на тему Института собственных врагов, взращённых на ниве этого офиса. Он был счастлив сейчас в своем высотном одиночестве, посетившим эту комнату. Он знал, что очень скоро, уже через несколько минут, Лена скажет, что снова кто-то пришел и кому-то что-то будет нужно. И начнется путаница обыкновенной паутины и узоров Оренбургских пуховых платков; отроется дверь и, как всеми дверьми в мире, будет порожден сквозняк чужого прихода. А пока он стоял у широкого окна, уже замечая черточки воды, падающие сверху под углом и стекающие вниз. Где-то на окраине горизонта мелькнула молния, кому-то нужно было шуметь и освещать нижний мир, напоминая ему о том, что он совсем не главный на этой планете.
Андрей сопоставлял поступки бывшего проходимого знакомца Скуратовского и его странную, закономерную смерть, к которой он шел, насыщая себя ненужными вещами и иллюзией управления судьбой в воздушной среде. Он сопоставлял его физическую смерть со смертью духовной, которой он умер еще при жизни, постоянно в разговоре ковыряясь в носу и никогда этого не замечая. Привезти из Эмиратов коня за миллион долларов, поселить его под Москвой, чтобы на первой же конной прогулке упасть и сломать себе позвоночник… Браво миру идиотов! Какая мудрая закономерность, какая коллекционная смерть, сколько пронзительного намека в этом для остальных. Аве, Мария! Андрей вспоминал, как Фонд выпрашивал у Скуратовского деньги на Новогодние праздники для четырех детских домов. И как этот повелитель информационных полей, воюя пальцем с волосами в носу, кричал во все отравленное ложью горло:
«Я не сладкий! Я не рожал четыре дома детей- идиотов!»
Его услышали там, наверху…, поставив галочку на полях напротив его блудливой изуродованной временем фамилии. Затем вырвали листок и отправили по почте туда, где ставят штампы справедливости, согласованные с настоящим Хозяином Мира, которому не нужно 11 мерседесов и арабских лошадей. Ему было всего сорок один! Сорок один раз эта планета прокатила его вокруг Солнца. Сорок одно лето полное Солнца и бесполезных шансов что-то сделать для Земли. Но он воровал её недра и ставил одутловатые понтовые подписи для производства особого внимания к себе. Мудрый намек для людей в черном, молчащих на кладбище возле инкрустированного гроба. Какая дьявольская трёхмерная человечья чушь… Сколько бесов живут в их грудной клетке, питаясь остатками утреннего кофе, круассанами, красными яйцами убитых рыб и утренней ложью вчерашних оттенков.
Похоронный тамада – идиот, перепутавший имя покойного, сглатывал сухую слюну после спиртовых полосканий не мог сказать ничего внятного, потому что где-то рядом стояла справедливость, внимательно наблюдавшая за обрядами глупых людей, укравших всё. Кто-то стоял у тёмной дырки в земле и тихо обсуждал карамельный цвет обивки салона, кто-то жевал результаты американских заводов, прослушивая аннотации слов о покойнике. Там было не грустно, там было безразлично, и маленькая группа бывших знакомых была похожа на говорящие крошки на ресторанной тарелке с инвентарным номером на дне. Все знали глупость конца и мудрость Творца, жизнь покойника была запаролена свыше в назидание стоявшим. Но всем хотелось кофе, уюта, виски и подальше от засыпанных чужих дыр в земле. Это же чужие дыры, без малейшего намека на будущие свои…
Андрею хотелось на Марс в тишину аллей, которых никто не видел, где эхо никогда не возвращается, утопая в вертикальных песках тишины. Он решал, что ему делать с огромным контрактом, когда на карту было поставлено всё, даже больше, чем всё. От его глубинного анализа зависел завтрашний день и все последующие дни его жизни. Поэтому он вызвал к себе «Златоуста», человека, который умел убеждать, видеть, не ошибаться и выбирать единственный правильный путь, среди густых асфальтных распутий, похожих на черточки смертельных штрих кодов. Вся современная жизнь, напоминала ему штрих код с жирными и тонкими палочками, цифрами и магнитными барьерами для других магнитных барьеров. Андрей понимал, что в новом контракте он имел дело с людьми, для которых голубое небо всегда было вредно для глаз. Решать нужно было немедленно, решать остаток жизни, обойдя минные поля, обильно засеянные металлическими ошибками и сволочными плакатами – «Добро Пожаловать!».
– Андрей Борисович, снизу доложили, что к вам Лиза! – раздался судьбоносный сигнал. – Андрей Борисович, уже давно мой рабочий день… – продолжила секретарь.
– Лена, спускайся, мой шофер отвезет тебя в Фили, не волнуйся, завтра в девять ты на работе. Лизавету пусть пропустят! – ответил Андрей и глубоко вздохнул с облегчением, взглянув на часы.
Он знал мотив чужой мелодии, нотную тетрадь и даже дирижеров за кулисами, он был готов к дисгармонии чужих требований. К нему шла его уже бывшая Лунница, планета безразличия матового света и требований исполнений всех желаний. С ней он никогда не ел пирожков и вкусных салатов, он не знал ее кулинарных изобретений и каминных уютов, чистых полотенец и искренних слов, с ней он ощущал себя прищепкой на дорогих мокрых джинсах. Андрей был снова счастлив, она понятия не имела, что у него в голове и какими категориями он собирает урожаи «пшеницы» и строит мысленные небоскребы. Они были чужими встречными пылинками в мире пылесосов и мокрых тряпок. Пришло время собирать разбросанные псевдожемчуга вместо камней.
