***
Их порталы одновременно открываются рядом с детской площадкой. Портал Кости – четкость линий, простой и функциональный. «Казенный», – мелькает мысль, и Лера прикидывает, что она со своим собранным собственноручно из питерских грозовых туч и молний действительно может сойти за чухонскую дикарку. И понимает – вообще-то, ей нравится. Нравится, как эффектно выглядит портал, как он мягко с тихим удаляющимся громом схлопывается и остается на притоптанном снегу аккуратным рисунком с тучкой и молнией. Лере нравится, как тяжело Косте закрыть рот, открытый в удивлении.
– Ты ж наверняка уже не помнишь, как и что делать? – она убирает значок в сумку.
– Если массовое производство выдает такое же качество, то навык становится бесполезным. Зачем тратить время? – они делают вид, что ничего не произошло. Оба. Осознанно. Как настоящие взрослые.
– Что будете делать с чучелами? – как ни в чем не бывало интересуется Лера.
– Пока не знаю. Они не горят, так что…
Лера внимательно смотрит на огромную, трехметровую фигуру бабки, похожей накрывали заварочный чайник в детстве. Только эта в несколько раз больше и пытается дотянуться до парочки ребят, забившихся в угол домика, пока к ней со спины подбираются егеря, вооруженные веревками.
– Надо решать и побыстрее, – Лера хмурится, когда слышит грудной стон чучела. Веревка, брошенная егерями, затягивается петлей на горле бумажной бабы. Вторая летит следом и делает то же самое. Не договорившись, они тянут в разные стороны и тут же матерятся.
Костя тяжело вздыхает и больше не в силах смотреть на эту картину, поворачивается боком к площадке и закуривает. На Леру не смотрит. «Все-таки чувствует вину за то, что наорал?» Раньше, в Академии с их ссорами явно было проще. Затянувшись, Костя выдыхает дым.
– Их пока вывозят за город, – он слегка морщится, когда снова слышит совершенно душераздирающий крик. Чучелу не больно, по крайней мере не должно быть, – чего же оно так кричит, – не выдерживает и выдает себя.
– Заповедник «Ваша кошмарная Масленица» ждет всех желающих обосраться от страха… – качает головой Лера. Чем больше времени проходит, тем меньше она понимает. Остается только иронизировать, шутить и раскидывать сарказм во все стороны.
– Прекращай, – мучительно выдыхает Костя.
– Если б знала как.
***
Костя собственноручно запирает последнее чучело в загон к другим таким же. Те как сумасшедшие в клинике, понимает Лера, ходят, бьются головой в решетку не в силах ни угомониться, ни упокоиться.
Вокруг шум и гвалт. Магической живности, обитающей в заповеднике, такое соседство явно не нравится. Жар-птицы орут как резанные, Сирин и Гамаюн угрожают улететь, если нечисть не уберут как можно дальше и только Конек-горбунок молчит. Молчит и забившись в дальний угол испуганно смотрит в сторону таких соседей.
– Э, ты! Ты ж большухина внучка! Может, как-то порешаешь? – Гамаюн, несмотря на по-настоящему красивое лицо, ведет себя скорее, как быдло-голубь. Лере не нравится, и она игнорирует норовистую дамочку, молча открывая портал. Через штормовой ветер и раскаты грома она слышит несущееся ей вслед какое-то странное даже для Гамаюн пророчество. Мотнув головой, чтобы выкинуть из головы противные слова скрипучим голосом она скидывает верхнюю одежду и одним щелчком пальцев нагревает воду для чая, пока Костя выходит из портала.
«Ты уже встретила смерть, только не знаешь. Ну ничо, ничо, скоро все узнают», – выкинуть пророчество Гамаюн из головы не получается. Что значит уже встретила смерть? Тогда? У Сфинксов? Ну да. Но я о ней не знаю? Это про…
– Тебе с ромашкой? – Лера задает вопрос не поворачиваясь, просто чтобы не додумать эту страшную мысль.
– С ромом, – Костя тяжело опускается на стул, спинкой приставленный к стене, в эту стену он затылком и упирается. И часто-часто так бьется. Тук. Тук. Тук.
Лера кивает и просто наливает ром по низким стаканам. Выпивают молча, до дна, одним глотком.
– А теперь, я пойду и расскажу все большухе, – криво улыбается Лера. – Это быстро, налей пока. Она кивает ему и уходит.
***
Костя честно не собирается подслушивать. Он как можно медленней берет бутылку и открывает ее, потом наливает на два пальца алкоголя, пахнущего корицей и гвоздикой. Потом снова медленно ставит бутылку на стол. Но на это уходит слишком мало времени. По крайней мере, мало по меркам Леркиного «быстро».
На самом деле Костя долго не думает. Шаг, другой, и он уже в коридоре. Еще столько же можно пройти и остаться незамеченным, даже если Лера как она это умеет, внезапно выйдет от бабушки.
«Надо проверить, что они здесь ни при чем», – Костя уговаривает даже не себя, а копошащуюся за правой ключицей паранойю. «Потому что, если это они», – голос поразительно похожий на бабушкин, – «ты поручился за нее перед гэбэшниками, Костик, в лагеря и за меньшее отправляли».
Он не хочет спорить с давно умершей бабушкой, тем более выдуманной его тревожным мозгом. Нет, ему просто надо знать, что Лера не устраивает… Он не хочет даже мысленно произносить слово «теракт», поэтому настойчиво исправляет себя – «бардак».
– Столько людей в давке пострадало! Какого лешего ты свою большуху не слушаешься, девка? – от мощи в ее голосе у Кости волоски на руках дыбом встают. Хочется убежать и спрятаться, либо опуститься на колени и принять любое наказание. – Уж если я тебе сказала связаться с официалами, значит, наверное, все серьезно? Я не слышу!
Лера молчит.
– Могла бы ходить – выгнала бы обратно к родителям. Иди отсюда, разочарование.
Костя торопливо возвращается на кухню. Получается. Что Лера действительно понимает, каково ему сегодня было? А он наорал за просто так?
– Ну, как я и сказала, это было быстро, – Лера улыбается так по-настоящему, что это пугает. «Сколько еще я себе про Семью придумал?» – поражается Костя и наблюдает, наблюдает. Ждет, пока эта маска на Лере как корочка молодого льда треснет, со смачным хрустом, а за ней вода. Но Лера и бровью не ведет, поднимает стакан, выпивает залпом.
– Что ж, поздравляю тебя. Никто не знает, с чем тебе придется разбираться, – и ставит со стуком стакан на стол.
– Нам?
– Не втягивай меня в это, хватило разборок с тайной полицией.
– Они поверили?
– Что я здесь ни при чем? – Костя кивает. – Не знаю, это ты мне расскажи.
Костя жмет плечами и цедит ром мелкими глотками. У Леры всегда с интуицией было все в порядке, неужели и сейчас что-то почувствовала? Столько вопросов, понимает Костя и нет ни одного ответа. Но он точно может сделать хотя бы это. Решившись, он выдыхает:
– Прости, что наорал. Я на самом деле так не думаю. Ну… Что с тобой носились и сюсюкали.
Лера примирительно улыбается и кивает: – забыли.
Глава 3
Леру вырывает из сна грубо, с корнем, так резко, что она даже не понимает, почему проснулась. То ли на улице громко проехала машина, то ли что-то упало у соседей наверху, а с их паркетными полами звук разлетается сразу насквозь по всем этажам.
Стук в дверь бескомпромиссный, будто заявляет: дверь остается на месте только чудом, замок уже просит пощады. Лера хмурится: «зачем стучать, если есть звонок?», поскорее встает. Атласный халат холодит голую кожу, отчего ее передергивает. «А может быть, от предчувствия», – уже потом думает она, когда открывает дверь, а человек в костюме тычет в лицо бумагой с печатью и какой-то корочкой с фотографией.
– Юрова Валерия Дмитриевна, правильно понимаю? Шахов. Подполковник Третьего Отдела.
Лера мысленно чертыхается, вот что толку иметь обостренную интуицию, если все равно тебя из раза в раз застают врасплох.
– И вы здесь чтобы? – голос дрожит, и Лера надеется, что этого неслышно.
– Обыск, вот разрешение. А бабушка ваша…
– Она не может встать. Перелом шейки бедра. Не трогайте ее, пожалуйста, я… я покажу справки, рентген, выписки. Все, что надо.
– Надо, надо…
Высокий, узкий, толком не приложив усилий, он сдвигает Леру в сторону с прохода, пока та изучает испечатанную бумажку. В дверном проеме тут же появляются не мужчины, а шкафы. Прямоугольные, будто та книжная стенка, что стоит в кабинете. Упрятанные в бронежилеты, щитки и шлемы они расползаются по квартире словно клопы. Кто на кухне шурует по полкам, кто идет к ней в спальню, ну а кто-то сразу в кабинет.
В бумажках Лере бросается слово «изъятие».
– А в чем… – слова собираются в осмысленные вопросы так сложно. Все норовят сбиться в узлы и колтуны. – Что случилось?
– А вы что? Не хотите вызвать адвоката?
– А меня в чем-то обвиняют?
– На самом деле очень даже. Что вы с Юровой Анной Васильевной, 1925 года рождения, находясь в сговоре, обучаете детей без разрешения на работу и лицензий. Практики, говорят, тоже нелегальные. Создаете самодельные магические артефакты, которые потом применяете на людях в различных экстренных ситуациях.
Из кабинета выглядывает один из клопов и подзывает подполковника. Лера идет следом, только на полпути спохватившись, а можно ли. В руках у клопа коробочка с амулетами «на удачу». Те безделушки, что ведьмы через знакомых продают в интернете.
– В этом магии нет, – качает головой Лера, – можете проверить.
– О, не сомневайтесь, обязательно. – Кивает Шахов Лере и тут же отдает приказ описать содержимое. – Отправь на экспертизу.
Ведьме остается только зубами скрежетать. Это целый день работы креветочкой в кресле. А она и так отстает от графика из-за своих экспериментов с дарами. Злится и злость в голос выпускает.
– О, удачи, их там штук пятьдесят и все нет-нет, а разные. Описывайте повнимательнее, а то вдруг настоящую магию пропустите.
Клоп словно мстит ей и тыкает пальцем-колбаской в ящик: – А здесь что?
– Кристаллы, камешки, бусины. В этом тоже нет магии, – устало выдыхает Лера.
– И это тоже на экспертизу, – кивает подполковник и вмиг Лера понимает: они мстят. Мстят за то, что никак не могут ее подловить. Собрались ее обчистить. Всем давно известно, что если из квартиры ведьмы что-то взяли для экспертизы, то все, с вещами можно попрощаться. А ей не хочется, чтобы полквартиры сейчас под опись вынесли, поэтому прикусывает язык и замолкает. Только на прямые вопросы отвечает.
– Лерочка! – треснутый бабушкин голос пугает даже подполковника. Представил, наверное, те заголовки, что могут появиться во всех пабликах, если кто-то из его подчиненных насмерть испугает старушку.
– Пойдите, успокойте Анну Васильевну, Валерия. И документы ее больничные заодно принесите.
Она семенит по коридору, запахивая халат под горлом, чтоб ни кусочка обнаженной кожи не было видно. У двери в бабушкину комнату стоит покрасневший как светофор клоп и мнется, не зная, куда себя деть. Задание явно заключалось в обыске комнаты большухи.
– Нашли утку с сюрпризом? Или смутили голые коленки старушки? – ее настолько трясет, что она сама не замечает, как ехидничает. Лера залетает в комнату и тут же подсаживается к бабушке на кровать. Та лежит неподвижно, словно статуя и ровно дышит, можно сказать величественно. Разве что слеза, стекающая из уголка глаза, выдает ее с потрохами. Испугалась. Испугалась, что в коем-то веке не может за себя постоять. Врачи над этим неделю голову ломают, куда магия большухи делась, ту будто выкачали разом и бабушка едва восстанавливается, очень медленно, по капле.
Лера ложится на нее, обнимает, но вес на локтях держит, чтобы не придавить.
– У них ничего нет, вот и бесятся. Мастерскую вынесут и уйдут. Корвалол, капель тридцать накапай, – кивает бабушка. – Ты только им не перечь, пусть, что хотят, забирают. Главное, чтоб у тебя проблем не было.
– Так точно, бульбуль, – Лера улыбается ободряюще через силу, а сама трясущимися руками сначала капли в маленький стаканчик набирает, потом воду из кувшина. И едва ли успокаивается, когда перебирает папку с документами, чтобы только самое необходимое показать. Папка на весу тяжелая, чуть не падает. У Леры уже перед глазами картинка, как все бумажки по полу разлетаются и она плюет, решает отнести Шахову всю папку, пусть почитает.
Со стопкой справок, рентгенов и анализов подмышкой ведьма выходит из спальни, порог которой все также обивает тот краснющий от смущения клоп.
– Ну что сильный здоровяк напугал старушку? Гордишься? Доволен? – Лера знает, что ей бы помолчать, как бабушка сказала, ведь она ни черта несмелая.
– У меня приказ, обыскать комнату чухонской ведьмы. Главной ведьмы чухонцев, – зачем-то уточняет.
– И что ты собираешься найти в комнате старой женщины? Схему как собрать бомбу? План захвата заложников? – ее несет и она распахивает дверцы шкафа, петли скрипят от натуги. На вешалках едва колыхаются ритуальные одежды, вышитые, с геометрическими узорами, да несколько костюмов на особый случай, которых, справедливости ради, уже давно не происходило.
– Валерия Дмитриевна, прекратите истерику. Пока я вас за нападение на представителя власти не арестовал.
– За какое такое нападение? Я до вас даже не дотронулась.
– Психологическое.
Она не сдерживает смешок.
– Лерка! – строго окрикивает бабушка. – Покажи молодому человеку все ритуальное. Мы ничего не скрываем.
Бабушка права сейчас они не в том положении, чтоб характер показывать. Но и терпеть такое отношение к себе невозможно. Где это видано, чтобы просто так с обыском… злится Лера, показывая бубен, колотушку, перья всякие.
Клоп остается равнодушным к вещам пропахшим дымом костров, так давно, что сколько ни стирай, сколько ни вымораживай, из этого дыма ткань отчасти состоит, на нем и держится. Лера, сколько себя помнит, ни разу бабушка новые не шила, да и эти толком не подшивала. Настолько крепкие.
– Здесь закончили, – кивает клоп и выходит из комнаты.
– Скоро это закончится, – кидает Лера бабушке в надежде успокоить, но сама как будто в это не верит и торопиться с документами в кабинет.
«Скоро это все закончится», – думает большуха, и она, в отличие от внучки, многим пожертвовала ради этой уверенности. «Не обмани, пожалуйста», – мелькает мысль в засыпающем после стресса мозге. Она даже не знает, кому адресовать свою молитву. Поэтому просьба остается без имени.
***
– Знаешь, а я ведь раньше думал, что у нее дома рай. – глянув на Кота, Костя уточняет: – У Леры…
Сам Соболев может неделями не звонить родителям или многочисленным дядям и тетям. Кажется, будто единственный с кем он привык разговаривать чуть ли не каждый день – это Кот. Тот поднимает свою, без преувеличения, массивную морду от миски с ошметками фарша и смотрит рыжими глазами так пронзительно, будто дает понять: «я тебя слушаю» и возвращается к еде.
– Думал, как же ей повезло, никаких стремных открытий о себе. Всегда знать, что ты ведьма, с детства осваивать потихонечку, знания, которые мне потом пришлось нагонять за пару месяцев, чтобы не отстать в Академии. А потом…
Вилкой гоняя по тарелке кусок жареной картофелины, Костя так и не доносит его до рта.
***
Костик рассеян. Он выходит из общежития забыв почистить зубы и понимает это только у двери в аудиторию, приходится справляться заклинанием и это дергает нервы весь день. Он рассеян в понедельник, вторник и среду. К четвергу он точно знает, что дело в Лере, точнее, в ее отсутствии. Он заваливает лабораторную, так и не получив гирлянду, работающую без электричества и без батареек. Он пропускает пару по магическим тварям, потому что засиживается в библиотеке.
Последние сообщения от Леры были странными. Не потому, что она писала сбивчиво, мимо букв и иногда о смысле слов приходилось догадываться по контексту. Нет, такое с ней случалось частенько. Странным было то, как мало она рассказала. Мол инициация, буду в лесу, как выйду, напишу. И вот уже неделя, как от подруги нет новостей, да даже смайлик подошёл бы или те дурацкие стикеры, которыми она может по-настоящему общаться, порой целыми сутками не притрагиваясь к буквам.
Костя закапывается в монографии по инициациям и уже через сутки готов писать по ним если не курсовую, то доклад как минимум. Практически во всех культурах ритуалы инициации проводили в связи с новым этапом взросления. У девушек – первая менструация и ритуал, связанный с изоляцией. Во время которой девицу в первую очередь держат подальше от матери. А старшие женщины племени посвящают в сакральные знания. Кажется, это объясняет, почему Лера не пишет и примерно обрисовывает, что с ней может происходить. Когда Костя понимает это, становится чуть спокойнее. Змеиный клубок за солнечным сплетением засыпает будто бы готовясь к зимней спячке.
«Да, Лерка наверняка вернется с новыми историями и снова будет дразниться, что знает больше меня», – кивает самому себе Костя, пообещав в выходные зайти к подруге, вдруг та вернется.
