– Ну вот когда случится…
– Лерка! – бабушка стучит пальцем по тумбочке, и Лера понимает, что та от нее не отстанет, пока не получит свое.
И Лера действительно одевается и идет в парк. Не для того, чтобы как Бэтмен всех спасти, если что. Нет. Хочется просто выйти, подышать и не слышать этого упаднического «а вот раньше» хотя бы полчаса. Ну и всякого для даров можно подсобрать, хоть в парке народа много, праздник – дело шумное, редко кто обращает внимание на странности.
Город будто недовольный пес, фыркает на Леру и отворачивается. Все светофоры гордо демонстрируют ей красных человечков, стоит только подойти к переходу. То, что она поскальзывается и удерживается на ногах, не попав под колеса мимо проезжающих машин, то еще чудо, на которое сама Лера уже не обращает внимания. Зациклившись на мысли, что Питер еще та вредная заноза, когда ему не угодишь.
Она чувствует неладное в воздухе, еще на подходе к парку. Слышит странное в хрусте снега. Облака складываются в страшные предсказания катастроф и войны. Лера хмурится.
– Бабка накрутила, – ей бы закурить сейчас да выдохнуть полной грудью, но Лера упрямо бросает уже которую неделю. Пятьдесят два дня, на самом деле. И восемь часов. И сорок три минуты. Лере стыдно признаться самой себе, что она так точно помнит, сколько прошло времени с приземления самолета в Питере. Настолько же стыдно становится, когда понимает, что каждую неделю стабильно срывается и курит.
В парке действительно много народа. Особенно родителей с детьми, что, вообще-то, не удивительно. Администрация многие годы работает над карнавалом, из всего на что бабушка жизнь положила. «Фу, Лера, что за пафос», – одергивает себя и осматривается. По центру небольшой площадки стоит чучело, но…
– Они совсем охе… – выдыхает Лера.
– Девушка! Не ругайтесь! Здесь дети! – тут же прилетает от чересчур обеспокоенной мамаши и Лера закусывает губу, чтобы не послать ту куда подальше. Пробирается через толпу поближе к гигантской игрушке. Зрелище не из приятных: тонкие синие ручонки тянутся к небу, треугольная голова, рассеченная зубастой улыбкой, глупые глаза…
– Мама-мама, это же хаги-ваги! – писклявым голосом кричит девчушка, закутанная с ног до головы в розовое, и тянет родителей поближе к чучелу.
– Точно. Именно так оно и называется, – желание закурить становится только сильнее, когда Лера представляет, как будет рассказывать бабушке о таком подходе к празднику. Но сигарет нет, поэтому остается только тяжело вздохнуть и пойти искать главного. При всем нежелании говорить хоть с кем-нибудь, проще предотвратить это позорище, чем с бабушкой потом разбираться.
– А вы здесь главный? – Лера натянуто улыбается при виде человека с огнеметом. Тот хмуро сплевывает себе под ноги и грязными ногтями чешет сизую щетину на подбородке.
– А кто спрашивает? – хрипит мужик.
– Я, – закатывает глаза Лера. – Вот это вот, – она тыкает пальцем в чучело, – сжигать сегодня нельзя, – как можно категоричнее. На что дворник, а это именно он, совершенно справедливо спрашивает «почему?» только, другими словами. В него требование не ругаться при детях почему-то не летит. «Огнемет решает», – отмечает Лера и продолжает настаивать: – Слушайте ну это не экологично, дети надышатся…
«Девушка, идите отсюда и не мешайте работать», – говорит дворник немного иначе и развернувшись, под обратный отсчет, запускает в чучело струю огня, не обращая на возмущение Леры никакого внимания. Через секунду и Лере становится не до того, чтобы разбираться в собственных эмоциях. Как только струя огня дотрагивается до хаги-ваги, улыбка расползается по лицу и изо рта страхолюдины на всю площадь летят отборные ругательства. В следующий момент все дети на площади кричат, плачут. Родители хватают их на руки, пытаясь убежать от чучела как можно дальше. Толкаются, кто-то падает, но чучелу все равно, оно отрывается от основы и шагает в сторону толпы. Шагает и горит. Вот только огонь, зацепившись за одну из рук, не распространяется по «телу».
Дворник бросает огнемет и улепетывает. Полицейские пытаются успокаивать людей, чтобы те не навредили друг другу, но некоторым офицерам все-таки достается локтями в нос, когда командир приказывает им остановить чучело. Незамедлительно люди в форме достают пистолеты и начинаю стрелять, но горящий хаги-ваги, в лучших традициях Годзиллы, просто продолжает переть на пролом через площадь.
– Черт-черт-чертчертчерт, – кусает губы Лера и все-таки решается, достает из рюкзака прозрачный елочный шарик, полный чем-то черным, что как клубок змей вьется. Ей совершенно не хочется палиться перед ментами. Ведь знает, к чему это может привести, но люди сбились в толпу у узкой калитки. Когда хаги-ваги доберется до них… Не факт, что обойдется без ожогов и переломов. Выдыхает и решается. Бежит, поскальзывается, и когда до чучела остается всего пара метров, она кидает в него шарик. Елочная игрушка разбивается. Вьющиеся в ней тени раскидываются в мощную сеть, накрывая чучело во весь рост. Монстр на секунду застывает, теряет равновесия и падает. Слава богам не на толпу.
Только Лера выдыхает с облегчением, как ей в спину летит: руки за голову! На землю! Рюкзак в сторону! Вы арестованы за незаконное использование артефактов.
Лера хочет спросить да с чего офицеры это решили, но, вообще-то, дары действительно незарегистрированные, а как известно из фильмов, в таких ситуациях лучше хранить молчание, чтобы адвокату было проще ее защищать.
– Погодите, у меня есть право на один звонок! – Лера только договаривает, а на ее запястьях застегиваются металлические браслеты, покрытые рунами для блокировки магии. «Кажется, я попала».
***
Воскресенье начинается не с кофе и не с дымящегося на тарелке омлета. А со звонкого, совершенно нехарактерного, мата Хухулева прямо в ухо.
– Дмитрий Серг… – Костя понимает, что это начальник, только глянув на экран смартфона.
– Я тебе дам «Дмитрий Сергеевич» по самые гланды! Что за бардак в твоем отделе? Почему город на ушах, а ты спишь? Одна дежурная бригада!
– Так обычно этого хвата…
– Замолчи и чтоб я этого больше не слышал. Мало тебе одной проверки? Под суд захотел? Быстро со всем разобраться, чтоб через два часа была тишь да благодать, ясно? Мне плевать как ты это сдела… Света, закройте свой рот и скажите журналистам, что профессионалы уже работают. Соболев, через три часа быть у меня в кабинете с докладом, понял? – и, не дождавшись ответа, начальник вешает трубку.
Костя, едва продрав глаза, открывает ближайший новостной канал. Поначалу все идет стандартно: холод, снег, масленичные гуляния в каждом районе. Но уже в следующих сообщениях появляются весьма пространные заголовки. И видео, Костя сразу включает первый попавшийся ролик: вроде бы Московский район, да, памятник Ленину мелькает где-то на заднем плане, пока люди водят хоровод вокруг уже стандартного за последние годы чучела Масленицы. Эдакая бабка на чайник, только огромная, из деревянного каркаса, обмотанного бумагой – чтоб горело быстро и эффектно. И вот когда к этой монструозной, по факту бумажной, бабе специально обученный человек несет факел, гуляющий народ, приоткрыв рот, жаждет шоу (и чтоб оно побыстрее закончилось, а то холодновато). Только одно существо на площади не устраивает праздник – само чучело Масленицы. Она, будто проснувшись, потянувшись и оглянувшись, хватается за голову и кричит на всю площадь «Батюшки, люди добрые, что ж такое творится!» И как завизжит «Убива-а-ают!» и как побежит.
– Что бл… – Костя резко садится на кровать, случайно скинув с живота Кота, тот ворчливо усаживается рядом и смотрит на него, мол «ну что опять, болезный?».
Вопреки традиции, Костя его игнорирует и включает уже следующее видео, на котором похожее чучело стоит и дует на факел в попытке затушить огонь, но это не спасает, и все оставшиеся 10 секунд видеозаписи чучело истошно кричит… Как говорится, как угорелое. Следующий ролик: разбегающиеся зрители, а за ними во весь опор несется чучело и ржет громоподобно. За чучелом несутся работники, которые всеми правдами и неправдами пытаются поджечь. Огонь будто облизывает бумагу, но отказывается ее поглощать.
– Это… Я просто… Аарргх, – Костя подрывается с кровати, чуть не задавив Кота, хватает ближайшие джинсы, натягивает свитер на голое тело, когда раздается звонок. – Если это опять Хухулев… – Костя сам не знает, какой угрозой продолжил бы. На экране светится лаконичное «Лера».
***
– Вокруг люди бегают, орут, чучело как курица без головы, а менты меня арестовывают, за незарегистрированные артефакты. Это нормально вообще?
– А они у тебя с собой? – спрашивает Костя.
– Сам как думаешь?
– Ну понятно.
Костя стоит по ту сторону решетки и сосредоточенно смотрит на Леру.
– Так по всему городу. Ни одно чучело полностью и не сгорело. Что пошло не так?
Лера жмет плечами, но вопреки жесту отвечает:
– Да все, Костик. У нас районная администрация придумала сжечь «заморскую» игрушку. Ну как символ борьбы, – и да она делает пальцами кавычки в воздухе.
– С кем?
– С теми, кто ее придумал.
– Это что-то значит? Выбор, хм, материалов для чучела?
– Ты обдолбался?
– Лера, я спрашиваю.
– Раньше чучело люди делали самостоятельно, из своих вещей. Сжигая чучело, они избавлялись от недостатков и проблем, которые сами и сотворили своими руками. Потом чучело начали делать за людей. Вот такие администрации. И проблемы стали чем-то, что с людьми случается будто б само собой, будто бы люди в этом и не виноваты. Но это ладно, Костик. Все это было нацелено на пользу, даже в таком усеченном варианте… – Лера частит, не успевает схватить глоток воздуха, задыхается, садится на скамейку и только успокоившись продолжает:
– По факту, даже в таком виде сжигание чучела было психотерапией. Ну и раньше это было социальным конструктом. Мол я признаю в себе пороки. Я такой же, как и все. А вы что сделали, Костик?
– Да я-то тут причем. Я вообще в первый раз услышал обо всем этом сегодня утром! – Костя не выдерживает, повышает голос. А Лера так устала, что даже в лице не меняется, просто продолжает его отчитывать:
– А вы Масленичное чучело использовали для казни. Да, символической, но все же. Вот как ведьм на костре сжигали, так и вы это чучело решили сжечь. Из ненависти. И вся суть праздника как бы перевернулась на сто восемьдесят градусов. Сказали тем самым «Мы не такие как те, другие. А другие плохие, достойны того, чтобы их сожгли», это плохой посыл. Темный. И я… Я, если честно не представляю, куда это все может привести.
Костя задумчиво кивает и уходит. Лера своим глазам не верит. От такой наглости остается только смеяться, нервно, надрывно, до слез. Если ее не отпустят, надо что-то решить с бабушкой, она с кровати не встает. Наверное, егеря присмотрят парочку дней, но потом точно придется что-то решать.
Сколько там дают за незаконное хранение? Лет пять. А если докажут, что она эти дары еще и делает… На все десять могут запереть. Лера не может сидеть на месте. Она подскакивает со скамьи и шагает из стороны в сторону. Барабанит по решетке и думает-думает-думает. Даже почти придумывает что-то, но мысль так легко ускользает за очередным скрежетом засова.
– Ну что, давай на выход, – сдержанно кивает Костя и выходит из коридора.
«Дышится так приятно, а всего-то и надо было за решетку попасть», думает Лера. Она потягивается, так, будто сидела в тесном коробе без возможности размяться не парочку часов, а минимум неделю. И только после этого смотрит на закуривающего Костю. Слюна тут же выделяется, хочется так невзначай попросить его одолжить сигарету, прикурить и заполнить легкие дымом.
– Что пробовали? – лишь бы отвлечься.
– Да все, в принципе. Как будто бы нет другого выхода, кроме как вручную отловить.
– Ясно.
– И ты думаешь, что это из-за…
– Все, что знаю, сказала, – жмет плечами Лера. – Всех привлекли?
– Полиция, омон… – Костя вспоминает о своей этой проверке, будь она неладна. Где-то между лопаток жжет, словно туда уже навели прицел. – Вообще всех, Лер.
Этот обреченный тон Лерке ой как не нравится, и она кивает:
– Нам всего лишь надо доказать, что мы здесь ни при чем и стараемся, помогаем.
Косте такой подход кажется наивным, но Леркина уверенность и не такое творила. Остается только довериться.
***
Краем глаза Костя замечает, как в тупике дворика закрывается портал, это значит только одно, Лерка с Михалычем уже готовы с сетью на перевес. Нужно только чучело до них довести.
– Загоняй его, там тупик! – кричит Костя егерям и самые простые искры пускает, пугает чучело, направляя.
Сеть из придуманного Леркой дара действует на чучело безотказно, только соприкасается с напичканной магией фигурой, как та падает и с места уже не двигается, не засыпает, но хоть что-то.
По уже отработанной схеме два егеря тут же открывают портал, хватают чучело и переносят в заповедник. Как только портал схлопывается, у них появляется минутка выдохнуть. «Перекурить», – сладко решает Костя и достает сигарету. Стоит в стороне, чтоб дым не летел в сторону скучковавшихся вокруг Леры егерей.
Это становится видно только со стороны, и Костя вдруг понимает: егеря принимают Леру. Егеря относятся к ней с почтением не меньшим, чем к большухе. Костя видит разницу. С ним они держат язык за зубами, как бы что лишнего не ляпнуть. И исключительно по делу. А с ней посмеиваются чего-то. Это дергает. Как бы он ни старался, что бы не делал, такого же отношения никогда не заслужит.
В кармане вибрирует и Костя тушит окурок о стену, ощерившуюся обломками старой краски.
– Аналитики пишут… Кажется, это было последнее.
– «Кажется» не звучит уверенно, – хмыкает Лера. А егеря, даром, что мужики все взрослые тут же начинают ей поддакивать.
– Ну, другой информации у меня нет. Давайте пока по домам, но на стреме. Если что вызову.
Отпустив егерей, Костя смотрит на часы, что-то подсчитывая.
– Ты не домой? – Лера подходит, и Костя удивляется, как не мерзнет в этих кожаных штанах. Наверняка без магии не обходится.
– Начальство вызывает, – качает головой.
– Взрослые дела, понимаю, ну я пой.. – но Костя перебивает. Этот день тянется бесконечно долго и после всего этого безумия, понимает, ему просто необходимо выпить. – Может, посидим где в баре после?
– Чего б нет. Мне с тобой пойти? – с сомнением тянет Лера и Костя хватается за это предложение, как за спасательный круг.
– Да, пожалуйста.
То, как Лера улыбается ему, как когда-то давно, в Академии. «Будто в прошлой жизни это было», с горечью думает Костя, но не может не улыбнуться подруге в ответ. И достает из кармана пуховика служебный портал, только с ним можно сразу в здании администрации оказаться.
– Держись крепче, – приобнимает Лерку.
– Не учи ученую, – фыркает она и крепко обнимает Костю.
***
Лера ждет Костю в кабинете. Осматривает явно дорогущий ковер и наступает на него с удовольствием оставляя след грязи, смешанной со снегом. Плюхается на такой же дорогущий диван и наконец-то хоть чуть-чуть выдыхает, мышцы спины постепенно расслабляются и это, кажется, настолько забытое чувство, что она, не сдержавшись, стонет, когда приоткрывается дверь и в кабинет заходит затянутая в узкое платье футляр секретарша. Аккуратная словно модель, она заносит чайник и пару чашек на подносе.
Лера следит за каждым движением секретарши, прикидывая причину недовольного выражения лица. А варианты все такие вкусные, колышутся между версией о туго завязанном на затылке пучке волос, и версии о том, что она знает кому приносит чай, чухонскому отродью. В любом случае Лера с усилием давит в себе желание подскочить, сесть, чтоб хоть немного прилично.
– Константин Евгеньевич распорядился, – цедит сквозь зубы, а улыбка натянутая-натянутая. Лере даже нравится.
– А Константин Евгеньевич не сказал, что я чай пью только с конфетами? – звучит по-детски, Лера знает, но не может себе отказать и совершенно точно кайфует, когда замечает оторопь девушки. – Очень жаль. Очень жаль, – тянет Лера и давит смешок. – У вас наверняка много дел.
Секретарша поспешно ретируется и Лере остается только мучительно ждать. Она садится и ложится обратно, потом снова садится, и таки наливает чай в фарфоровую с синим ажурным узором чашку. Аромат жасмина разносится по всему кабинету, и Лера с удовольствием отпивает. Проверяет новости, пишет бабушке, что сегодня будет поздно, прикидывает: ну сколько может продолжаться отчет? Минут двадцать? Но дело серьезное, вроде.
То, что выволочку Косте устроили знатную, становится понятно сразу, как открывается дверь. Нет, еще до этого по обеспокоенному голосу секретарши. Она задает какой-то вопрос, он не отвечает, резко дергает ручку и запирает дверь тут же, пока помощница не сунула нос в кабинет. Что все плохо понятно по сжатым до скрежета зубам, по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев, по тому, как Костя пытается вдыхать глубоко, а выдыхать медленно. Лера знает это его состояние. Знает, что не расскажет, если не спросить. И знает, что будет, если спросить.
– Ну что? Как? – осторожно, будто из-за угла подглядывает.
– Никак, огреб по самые гланды, – Костя не садится, как будто не может, как будто все тело напряжено настолько, что если попытаться согнуть колени и опуститься на диван, то кости скорее треснут.
– Бывает, – Лера честно пытается сказать это как можно более сочувствующе, но Костя все равно взрывается:
– Но не у тебя, правда, Лерочка? Всегда с тобой все носились, за каждый пук хвалили и сюсюкались. И давай честно, сейчас ничего не изменилось. Лерочка такая самоотверженная! Лерочка вернулась из Европы только ради бабушки… Ты думаешь им есть дело, что ты там пустое место в этой своей Франции? Нет, егерям до этого дела нет. А я отвечаю за защиту города, меня уже второй месяц и в хвост, и в гриву за всю эту чертовщину. Но нет, давайте спросим, что Лерочка думает…
Стук в дверь. Нет сомнения, помощница слышала каждое слово, да Костя и не пытается быть тихим. Лера, закусив губу сдерживает злые слезы обиды. Ловить понимающий взгляд секретарши для Леры как-то слишком. Она снова делает над собой усилие и осторожно ставит чашку на стол, не разбив, не швырнув ее в голову старого друга. Подобных усилий слишком много за этот день, но одним больше, одним меньше, уже в целом без разницы. Лера кивает Косте, мол «окей, услышала» и прикрывает глаза в попытке успокоиться.
– Константин Евгеньевич, вам просили передать, что патруль нашел еще одно чучело, – она совершенно жалко, как думает Лера, семенит на каблуках поближе к Косте и дрожащей рукой протягивает ему бумажку, на которой аккуратным почерком выведен адрес. – Просят поторопиться. Оно детей на детской площадке держит и не выпускает.
Лера моментально подскакивает:
– Защитничек, – фыркает и, забрав записку, выходит из кабинета. Плечом о плечо бьется с секретаршей. Костя чертыхнувшись, хватает куртку и бежит за ней.
