Глава четвертая
Утро 3 октября оказалось штормящим, независимо от погоды.
– Зря вы так, кэп, – выговаривал Джон, доставивший вчера начальственное тело домой из ресторации. – Привычку надо иметь. Даром что вы русский, хоть и немец.
Подводники пропустили мимо ушей путаные речи товарища, мешающего русские и английские слова. Им было плохо.
Морской кронштадтский ветерок отрезвил компанию. «Щука» встретила хозяев немым укором – вы резвились, а я осталась одна. Берг выбил трубку, извиняющимся движением погладил релинг и скользнул в люк.
За время постройки темное и тесное нутро стало ближе родного дома. Запахи смазки, мазутной гари, теплого металла, шумы механизмов, шипение воздуха и гул воды создавали на борту неповторимую атмосферу. Миниатюрность лодки придала ей особый шарм. На огромных океанских кораблях человек чувствует себя маленьким винтиком: людей много, и они теряются в бесконечных отсеках и переходах. Здесь капитан лично контролирует каждый кубический фут пространства.
Протиснулся Том, распространяя незабвенный аромат перегара. Заскрипели вентили в машинном. Пока котел наберет давление, еще раз оговорили задачу.
– Парни, для начала промеряем глубину и ярдах на десяти-двенадцати ляжем на дно, потом всплывем. Проверяем дифферент на застопоренной машине. Далее добиваемся плавного погружения заполнением дополнительной систерны. Учимся аккуратно уходить на перископную глубину одними рулями в движении на двух узлах. Понятно?
– Чего тут не понять, – Джон икнул и извинился.
Берг сделал запись в судовом журнале и отправился наверх отдавать швартовы. По соседству суетилась команда Александровского.
На этот раз отвалили подальше и чуть в сторону от судовых маршрутов. Как только манометры показали нормальное давление в котле и воздушных баллонах, Берг скомандовал «приготовиться к погружению» и «погружение». Лодка опять пошла вниз с уклоном на корму. Как только иллюминаторы затянуло полумраком, в машинном отсеке раздался звонкий удар, и в корпус хлынул целый водопад.
– Продуть главные! – заорал Берг, бросившись вниз отдавать аварийный балласт.
«Щука» ткнулась носом в дно, корма высоко задралась. Дышать стало невыносимо – часть воды мгновенно вскипела, попав на горячую топку. Хуже, чем если вылить целое ведро на камни в русской бане, а вода продолжала прибывать.
– Где Джон?
В полумраке отсека, освещаемого двумя лампадками, из затопленной носовой части вынырнула голова ковбоя, на которую сверху полилась теплая соленая вода из машинного.
– Передние вентили открыты, лодка не всплывает!
– Кэп, давайте все трое в корму, дождемся, когда давление выровняется, и выплывем через задний люк, – предложил Том.
– Обождите. Джон, обе захлопки закрыл?
– Дьявол! – вместо пространных объяснений ковбой снова нырнул.
– Не поздно ли? – засомневался Том. – Весь сжатый воздух он мог в Балтику выдуть.
Американец выскочил на поверхность и хрипло схватил воздух.
– Левого борта закрыл. Отдышусь только.
И точно, лодка начала всплывать кормой вверх.
– Оставаться здесь, – рявкнул капитан, набрал полную грудь и нырнул в ледяную черноту.
Когда «Щука» высунула рубку из волн, вода в миделе плескалась по колено, нос был затоплен до подволока.
– Качать ручной помпой!
На осушение ушло часа четыре. Наконец кормовой отсек избавился от воды, Том развел пары. Помпа с машинным приводом живо вытолкнула остатки воды за борт.
На обратном пути «Щука» поднялась из моря на фут сверх обычного и кренилась с борта на борт из-за малого балласта. С берега никто ничего не заметил. Подумаешь – отошли, погрузились, всплыли. Только морячок, бросавший швартовочные концы, удивленно промолвил:
– Мокрые все.
Разбор причин отложили до завтра. Джон пытался было шпынять «уголька», но тот вышел невиновным. Сломался стопор захлопки вентиляционной трубы, сиречь заводская недоделка. Объяснения – почему самый удалый член экипажа не завернул носовые захлопки и чуть всех не утопил – у ковбоя не нашлось.
– Не знаю, что и сказать. Страшно стало, как никогда в жизни. Когда с «кольтом» против пятерых ходил и то не боялся. А тут – темень, пар, теснота, сверху жарища, внизу ледяная сырость. Под водой в носу холодно и вообще черно, как в заднице Тома. Ну и того… Короче, подвел я вас.
– Делаем выводы. – За неимением лучшей обстановки Берг восседал на пустой бочке в пяти ярдах от «Щуки». – Их много. Первое и главное. По пьяному делу да с похмела к кораблю и близко не приближаемся. Что в обычном флоте не гоже, на подлодке – смерть.
Соучастники потупились и пожали плечами. Возразить нечего.
– Далее. Моя и Бурачека ошибка, да и вы не подсказали. Люки открываются наружу, а обе захлопки внутрь. Рано или поздно их непременно должно выдавить. Духовую трубу режем. Герметизироваться она будет на рубке с открыванием наружу. На дымовой трубе клапан ставим подобным же образом. Обязанность их закрывать переходит ко мне. Отныне общее правило – все люки, лючки, клапана прочного корпуса открываются наружу и прижимаются давлением.
– Мастер, вы обещали выхлоп в воду организовать.
– Помню, Том. Газы после топки придется охлаждать и вентилятором отводить. Пока не будем усложнять. Третье. После погружения захлопки главного балласта закрывать немедля. Чтобы воздух при всплытии зря не расходовался. И четвертое. Мы достойно себя показали. Лодку не бросили, в истерику не впали, разрешили аварийную ситуацию. Сами справились и своим ходом вернулись к причалу. Джон, не страшно снова под воду отправиться?
– Доверите? Больше не подведу. Только просьба есть.
Джон ковырнул сапогом брусчатку, словно нашкодивший отрок.
– Вы нами по-русски командуете. Пока соображу…
– Просьбу понял. Отказано. Я обещал тебе службу на флоте. «Щука» – русский корабль, хоть пока не военный. На его борту отныне будет только русский язык. Это я говорю тебе как немец англосаксу.
Американец ленился. Он вполне прилично понимал и говорил, иногда вставляя английские слова и не в силах освоить русское построение фраз. Том продвинулся гораздо дальше.
Переделка клапанов заняла у умельцев Кронштадтского пароходного завода две недели, заодно поспели баллоны. До середины ноября учились ходить под водой на сжатом воздухе, получая насмешки от экипажа Александровского. Дважды рвало трубу высокого давления, на глубине сорока пяти футов открылись новые течи. День в море – два-три дня в ремонте.
Когда над Балтикой закружились первые белые мухи и даже настырная команда фотографа начала готовиться к зимнему подъему на кильблоки, Берг сообщил Якоби о готовности к длинному переходу под электричеством.
Академик примчался незамедлительно, прихватив с собой электротехника. Осмотрев начинку лодки и проверив приборами гальванические элементы, пришел к неутешительному выводу, что они пострадали от воды.
– Господа, предлагаю сделать выход на том, что есть. Пару узлов минут пятнадцать-двадцать батарея выдержит. Перед комиссией установим новые.
Хмурым и ветреным утром в «Щуку» втиснулось пятеро. В ее крохотном пространстве, укрытом от ветра и согретом теплом машины, оказалось куда уютнее, чем на причале. Кораблик двигался на запад, уходя от мелей Маркизовой лужи. Там электродвигатели впервые отсоединились от паровой машины. До этого их якоря вращались вхолостую как маховики.
Академик подмигнул Тому и повернул рубильник. Моторы дружно загудели. Чуть запахло озоном.
– Три с половиной узла над водой, – откликнулся Джон, глядевший на циферблат лага. – Под парами мы разгонялись до семи.
– Пока достаточно.
Якоби остановил движки, гудение стихло. Остался лишь шум воды за бортом. Он кивнул капитану – ныряем.
– Приготовиться к погружению!
Как и в любом деле, постепенно приходит опыт. Привычные движения руками, и лодка за пару минут полностью отрезана от атмосферы.
– Погружение!
Ничто не может быть противоестественнее для моряка, нежели пустить забортную воду внутрь судна. Разве что развести костер в пороховом погребе. Четыре двадцатидюймовых люка, именуемых захлопками, выпускают воздух из систерн, с бурлением выходящий по обе стороны легкого корпуса. Снизу вместо воздуха через большие незапираемые отверстия-шпигаты вливается Балтийское море. Лодка опускается по иллюминаторы рубки.
– Борис Семенович, поехали! Джон, носовые рули минус десять. Держать глубину девять футов. Закрыть захлопки главного балласта.
«Щука» набирает малый ход и медленно скользит в глубину. Волны скрывают рубочный люк, только три трубы скользят над ними, как иглы плавника неведомого чудовища.
– Осмотреться в отсеках.
– Носовой, течи нет.
– Машинный, течи нет.
– Два с половиной узла под водой на полуразряженных батареях. Это успех, господа, – довольно прогудел Якоби. – Ныне обе электрические машины отдают на валу не более пятнадцати сил. На свежих аккумуляторах, полагаю, получится три с половиной узла.
– Так-то лучше, – отозвался Берг. – Ежели меньше двух узлов, лодка плохо слушается рулей. Пробуем погрузиться пониже.
Джон стравил половину воздуха из уравнительной систерны и снова повернул маховик носовых рулей. «Щука» полностью исчезла с поверхности моря. Внутри раздался скрип сдавливаемого остова.
– Не раздавит?
– Не должно, Борис Семенович. На шестьдесят футов спускались, расчетный запас прочности до сотни.
Мерцающие лампадки осветили напряженное лицо академика. Слово «расчетный» неприятно слышится, когда находишься в подводном, то есть практически затонувшем корабле, над тонким стальным листом подволока мириады тонн воды, а жизнь зависит от исправности нового и доселе весьма несовершенного механизма.
– Как только решим дело с аккумуляторами, нужно электрическое освещение пробовать. В лодке душно, лампадки тоже кислорода требуют.
– Вы правы, академик, – Берг уловил нервические нотки в голосе Якоби. – Погружение краткое, мы даже химические патроны не распаковывали. Скорость снижается, всплываем.
– Стоп! – непочтительно перебил капитана Джон. – Что есть этот звук?
Туф-туф-туф-туф… Прерывистый гул постепенно усиливался.
– Я слышал такой звук много раз, – заявил Том. – Когда машина застопорена, а мимо пароход проходит. Далеко еще.
– Право руля, держать на север. Всплываем под перископ. Томас, распечатай патрон, дышать нечем.
Механик смочил оксилитовую шашку, буквально через минуту воздух несколько посвежел. Берг прильнул к перископу.
– Мимо идет. Вовремя с его пути убрались. Курс – десять градусов. Всплываем.
Осталось неизвестным, что подумал вахтенный парохода, когда впереди и слева по курсу на поверхность вынырнул черный рукотворный кит. Берг, разглядывая громоздкую тушу и высокие мачты на ней, на секунду предположил, что судно могло идти под парусами. Все три трубы обломали бы о его киль, а то и рубку снесли. Нет, в толкотище Финского залива ходить вслепую – себе дороже.
– Том, духовая и дымовод открыты. Заводи машину.
Как только заработала топка, воздух в «Щуке» быстро очистился до конца. Приточный нагнетатель забирал его из машинного отделения, на смену которому засасывался свежий забортный, быстро нагреваемый жаром из топки. Одна напасть – лодку начало изрядно кидать на короткой волне.
Тем временем кораблик закончил поворот на восток и нагонял медленно плетущийся пароход, который прокладывал маршрут по Петровскому каналу в Кронштадт. Когда до его кормы осталось около полутора кабельтовых, Берг внезапно спросил ковбоя:
– Если погрузимся на перископную, удержишь ровную глубину, чтобы не залило трубы?
– Буду очень стараемым, Алекс. О'кей, рискнем. Вы стойте у захлопок, если я не справлюсь.
– Том, слышал? Уходим на глубину при работающей машине. Будь внимателен.
– Как у черта в зубах, сэр!
Якоби с помощником не сказали ни слова, хотя прекрасно поняли необычность положения. Трубы назначены к плаванию на поверхности во избежание захлестывания, но никак не на глубине, пусть такой малой. Не задраивая приточку с дымоходом, «Щука» приняла главный балласт и ушла под воду. Джон притопил ее до верхушки люка одними лишь рулями, которых на пяти узлах лодка слушалась сказочно, не трогая малые систерны. Иногда трубы накрывало, рифленый настил под рубкой собрал изрядную лужу. Но топку не залило, видать, попадавшая в нее вода мигом испарялась. Качка унялась.
– Нужна еще пара клапанов, сэр, чтобы перекрывать доступ воды, когда волна набегает. Но и так хорошо идем, – отрапортовал Томас.
Вблизи от Котлина «Щука» отпустила пароход, всплыла и неспешно отшвартовалась на привычном месте. Академик схватил Берга за обе руки.
– Благодарю тот день, когда вы появились в моем кабинете! Для меня честь работать с вами.
– Полноте. Без ваших электрических машин сам замысел «Щуки» обречен на провал.
– Не скромничайте, Александр Маврикиевич. Когда намерены Краббе удивлять?
– Уж не знаю, успеем ли в этом году. Им представительно нужно – с кораблем сопровождения, с комиссией.
– Набор гальванических батарей имеется. Мой человек и ваш механик их установят за день. Жду-с.
Нетерпение адмиралтейства оказалось столь велико, что публичный показ начался в студеных декабрьских водах, не дожидаясь весны. Морской министр не пустил Попова, рвавшегося в «Щуку». Свита разместилась на борту канонерки «Единорог», и в первых лучах скудного декабрьского солнца пара кораблей вышла в Финский залив.
– Шесть узлов даем, не отстает Берг, – одобрительно отметил министр. Он перегнулся через леер правого борта и с пристрастием наблюдал за «Щукой», следовавшей в кильватере.
Непривычный к зимним переходам, тем более на открытой палубе, Якоби трясся от холода. Горячие отсеки подлодки казались раем по сравнению со стужей на канонерке.
– Ваше высокопревосходительство! Со «Щуки» семафорят сбросить ход до четырех узлов.
– Снижайте, коли просят.
Субмарина догнала канонерку и двинулась параллельным курсом в кабельтове на правом траверзе. Берг нырнул в люк.
Академик, единственный в свите министра имевший опыт погружения, оказался в роли конферансье. Понимая нелепость положения, когда штатский рассказывает военным о новом, в перспективе – боевом корабле, Якоби начал так:
– Обратите внимание, господа, даже в надводном положении «Щука» малозаметна. Дым от скипидара серый и не столь приметный, как угольный чад.
– На сжатом воздухе вообще нет дыма, – едва слышно произнес соперник за спиной. Он переживал неприятнейшие минуты. Его судно вообще не добралось бы своим ходом в район испытаний.
– Конструктор со временем надеется отвести дым в воду, – добавил ученый, сдерживая дрожь во всех членах. – Обратите внимание, господа, лодка погрузится на глубину восьми футов, счисляя ее от отметки надводной ватерлинии. Паровая машина продолжает работать.
