Джек нервно провел рукой по волосам, сделал глубокий вдох и принял самое многострадальное выражение лица.
– Мам…
– Джек.
– Она ненавидит меня!
– Так переубеди ее.
– Мама.
– Не обсуждается. И выведи Эрика из запоя, а то он опять наворотит дел, а потом даже и не вспомнит об этом. Отчет через неделю.
– Об Эрике? – угрюмо спросил Джек.
– Об обоих! – тоном, не терпящим возражений, ответила миссис Рэнтон и, грациозно развернувшись на каблуках, принялась готовить реактивы и концентраты к предстоящему уроку.
В дверь робко постучали, и Джек, не успев сказать больше ни слова, спрыгнул со стола и быстрым шагом вышел вон из аудитории. Громко хлопнув дверью прямо перед носом растерянного студента.
Выйдя на улицу и сделав несколько глубоких вдохов, достал из кармана куртки пачку сигарет и провел обреченным взглядом по пробегающим под мелкими каплями дождя студентами. Недолго постоял на улице, глядя в серое бездушное небо, выбросил недокуренную сигарету и тяжелой походкой направился к корпусу «В».
«Ну и в какое же дерьмо ты вляпался теперь, друг? Нет, надо все-таки сказать спасибо своему деду, который двадцать три года назад усыновил годовалого сына одной из служительниц ордена «Гардия
» трагически погибшей при исполнении задания. А спустя несколько месяцев удочерил новорожденную девочку и дал ей имя Сабрина и свою фамилию Вентерс. Ах да, я забыл упомянуть, что эта девочка по совершенно случайному стечению обстоятельств оказалась потомком одной из старейших французских семей, женщины которой слыли в народе ведьмами. И начиная с девятнадцатого века жили в Нью-Йорке. Помимо своей внешней красоты, ведьмы были одарены своеобразными и необъяснимыми, с точки зрения обычного человека, талантами.
В течение многих веков орден «Гардия» следил за родом де Маншанд. По крупицам собирая историю этой необычной семьи, а зачастую и вмешиваясь в ее дела, дабы избежать всевозможных бед и трагедий. И длилось это до тех пор, пока Мишель, мать Сабрины, не сбежала с новорожденным ребенком из дома, узнав, какую судьбу готовит для девочки Мари. Бабушка этой самой девочки. И тут-то дед и не смог устоять. И тут он умудрился переплюнуть всех в ордене. Я имею в виду тех, кто когда-либо влезал в историю этого злосчастного семейства и вносил свои так называемые «коррективы». Он предложил помощь Мишель. И она с радостью ее приняла. Они спрятали новорожденную девочку в секретном логове ордена в Нью-Йорке, а затем дед тайно вывез ее в Ливерпуль. Сама же Мишель вернулась домой. Она хотела поставить точку в непростой истории де Маншанд. С тех пор ее никто не видел.
Тем временем девочка прекрасно росла в семье Вентерс, состоявшей из моего деда и, как она полагала, ее брата близнеца Эрика. Я же играл роль лучшего друга Эрика, который со своими родителями в возрасте десяти лет перебрался из Ливерпуля в прекрасный город Новый Орлеан, что в штате Луизиана, США. Куда моя неуемная мать и пассивно-активный отец перетащили и «своего старого друга», а по совместительству моего родного деда Алекса Вентерса, и его новоиспеченную родню. Они поселились в небольшом, но внушающим уважение двухэтажном домике неподалеку от Садового квартала, где и жили до тех пор, пока… Пока дед не скончался. Это случилось полтора года назад и стало сильнейшим ударом для всей нашей семьи. Особенно для Сабрины. Но и Эрик тоже не подвел! Он начал пить так, что было трудно понять, то ли у него от природы такие синие глаза, толи от выпитого? А потом он связался с чудаковатой девчонкой по имени Сара. Она была «свободным художником» или что-то в этом роде. Что за картины она писала? Одному черту известно. Ситуация усугублялась и становилась все хуже с каждым днем. Они стали напиваться вместе, а тем временем Сабрина не находила себе места, переживая за брата. Высокая, когда-то поджарая фигура которого стала походить на скрюченную вешалку, на которую напялили растянутую футболку не первой свежести.
Сабрина упорно названивала мне и пилила за то, что я, такая гадина, не обращаю внимания на своего друга и позволяю ему губить свою жизнь. Я был бессилен, потому что Эрик меня совершенно не слушал. А Сабрина плакала, забившись в угол на кухне. В итоге однажды, когда терпению моему пришел конец, я схватил Эрика за шиворот и потащил его на прием к нашему семейному психотерапевту, который по совместительству является еще и моим отцом. После длительного и, на мой взгляд, чересчур заумного разговора с ним, Эрик стал немного адекватней. Но привычек своих не поменял. Тем не менее, пить он стал заметно меньше. Однако уменьшение алкоголя в крови повлекло за собой и побочное действие. Он стал чаще ругаться с Сабриной, а она опять принялась за свое. Названивала мне и высказывала все, что до этого успела выслушать от брата. Напомню, что мы с ней никогда не испытывали особой симпатии друг к другу. Я пару раз рявкнул на Эрика, а заодно и на его подружку, которая переживала очередной «творческий кризис» и стал злейшим врагом своего лучшего друга на долгие и долгие годы. А именно на целых пять дней. Пока в субботу, двадцать восьмого августа, в одиннадцать часов вечера не раздался голос моего сотового, и в ответ на мое «алло» я услышал пьяное невнятное бормотание. Все, что я сумел понять из того странного монолога, так это то, что Эрик был в каком-то баре на Бурбон-стрит и ему было очень и очень плохо и грустно. Он поругался с Сарой и решил утопить свое горе в старом добром «Черном дикси вуду
». В общем, ничего странного, все как обычно.
Я представил бешеное лицо Сабрины, когда ее братец заявится домой со всем звуковым сопровождением, без которого он никак не сможет обойтись. И… И мне ничего не оставалось, кроме как броситься на спасение утопающего в алкоголе друга. Я нашел его в одном из баров на Бурбон-стрит. Мне несказанно повезло, ибо Эрик был практически в сознании. Пьяный в хлам, но в сознании. Какая-то девчонка-хиппи повесила на его шею бусы с Марди-Гра
и украсила левое ухо ярко-розовым искусственным цветком. Эрик с трудом поднял голову, когда я подошел к нему, и даже умудрился выдавить жалкое подобие улыбки.
– Жизнь – дерьмо, – обреченно констатировал он, дыхнув на меня таким перегаром, что я ощутил острую резь в глазах. Да, зрелище было как минимум скорбным, когда я тащил его к выходу под плачевные звуки музыки, доносившейся из колонок.
Всю дорогу до его дома я молил Бога лишь о двух вещах. Первая – чтобы его не стошнило в моей машине. Вторая – чтобы Сабрина была на работе. Она работала барменом в одном из баров во Французском квартале, и я смутно припоминал ее жалобы на то, что во время наплыва туристов работы у нее прибавилось вдвое. На крайний случай я желал, чтобы она спала так крепко, что мы с ней не успели бы столкнуться в вечной словесной баталии, конца которой не наблюдалось и не предвиделось. Эта красивая девчонка не просто не любила меня. Она ненавидела меня! Вот только за что? Так как ответа на этот вопрос я не находил, то старался отвечать ей взаимностью, но получалось как-то не очень. Точнее, совсем не получалось. По ее словам, я был чем-то вроде настоящего посланника Сатаны, который пришел на Землю отравлять жизнь ее брату, а заодно и ее жизнь тоже. Проблема состояла еще и в том, что ее брат придерживался совершенно противоположного мнения и видел во мне своего спасителя.
Когда мы уже почти подъехали к Садовому кварталу, я заметил, как Эрик резко открыл глаза и в ужасе прижал пальцы к губам. Это был верный признак того, что он экстренно нуждается в свежем воздухе. Я высадил его рядом с домом, дабы избежать порчи салона своего любимого и еще совсем новенького автомобиля, и отъехал, чтобы развернуться. Пока я парковался, этот болван не просто вошел в дом, он сделал это с таким грохотом, что было слышно даже на улице. Я мгновенно замер. Тишина. Никаких воплей, криков или нравоучений. Начало неплохое! Значит, наша маленькая фея еще не вернулась с работы. Нужно свалить это пьяное существо подальше от нее в его спальне и успеть ретироваться до ее возвращения.
Дальнейшие события, я думаю, Вы хорошо помните. Она была дома.
Джек достал новую пачку сигарет и снова закурил.
Только сейчас он начал понимать, что в ее поведении тогда на кухне было что-то странное. Она почти не накинулась на него, не стала говорить гадости и даже почти молча взяла ключи, когда он помогал Эрику «дойти» до его комнаты. Он стал вспоминать, как она стояла там, глядя пустыми уставшими глазами в окно. Такая хрупкая и миниатюрная, а еще очень бледная и задумчивая и…Такая беззащитная. Длинные темные волосы спутанными локонами лежали на тонких ссутулившихся плечах. А когда она обернулась и посмотрела на Джека, в ее огромных синих глазах было столько всего… И не в усталости было дело. Вся печаль и боль, которые она переживала после смерти своего деда, отразились тогда в этом взгляде. То, что читалось в ее глазах, больно кольнуло Джека. Он тоже тяжело переживал смерть старого Вентерса. Он был его родным дедом, чего Сабрина, конечно же, не знала. И Джеку не хотелось бы дожить до того момента, когда вся правда выплывет наружу.
И вот теперь его мать, его родная мать, не просто просит, а велит ему «присматривать» за этой девушкой. Конечно, этот приказ был дан свыше, и он никак не может его ослушаться. От этого зависит не только его материальное благосостояние, но и вся дальнейшая жизнь. Однако Джеку всегда было неприятно, что орден вот так манипулирует судьбой другого человека, хоть и в благородной попытке спасти его. И тот факт, что он был частью этого ордена, подразумевало то, что и он будет вовлечен в эту ложь, причем с самого дня своего рождения.
Но под указанием присматривать за Сабриной значилось кое-что другое. Он должен следить за развитием ее сверхъестественных способностей. А с этим определенно существуют немалые проблемы.
Может быть, благодаря своему воспитанию или чему-нибудь еще Сабрина в свои двадцать три года не подавала признаков какого-либо сверхъестественного таланта или даже намека на его проявление. Хотя все ее предшественницы или, точнее сказать, родственницы «показывали характер» уже с раннего детства. У Джека же на этот счет была своя теория, суть которой укладывалась в одно единственное слово – бездарь.
Хотя определенными способностями, даже сверх способностями доставать и выводить его из себя, она обладает точно и владеет ими в совершенстве. Он что же, своеобразный катализатор ее худшей стороны? Джек встряхнул головой, пытаясь выкинуть из головы мысли об опытах и экспериментах, поплелся в сторону университета.
Горько вздохнув, он зашел в здание «В» и направился в сторону аудитории, на двери которой красовалась табличка с именем Миссис Престон. Заведующая кафедрой литературоведения. Отлично. Будет время поспать и даже увидеть какой-нибудь сон. Джек уселся в самом темном углу аудитории в надежде, что никто не заметит его присутствия.
– Мистер Корнэлл! – пропела миссис Престон звонким высоким голосом, и ее полные щеки тут же залились алым румянцем.
– Да, миссис Престон? – Джек одарил преподавателя одной из своих самых обаятельных улыбок и пристально посмотрел прямо в карие глаза миссис Престон. Полная женщина мгновенно еще сильнее залилась краской, и на ее щеках заиграли ямочки.
– Мистер Корнэлл, я надеюсь, что вы не забыли подготовиться к сегодняшнему занятию? – поинтересовалась женщина, пряча смущенный взгляд где-то на доске.
– Конечно, миссис Престон, «Убить Пересмешника
». Я прочитал книгу от корки до корки и должен признаться, я очень заинтригован. Такой интересный и захватывающий сюжет, а главное, с таким глубоким смыслом.
Джек снова улыбнулся своей фирменной улыбкой. Единственное, что он вынес для себя из этой книги, «готовясь» к сегодняшнему занятию по литературе, было название и имя автора. Миссис Престон удовлетворенно кивнула и вернулась к перебиранию сочинений, мятой стопкой лежавших на ее столе. Отлично. На сегодня с литературой было покончено. Миссис Престон, как и всегда, больше его не спросит. Сегодня, по крайней мере. Так что можно смело расслабиться и вздремнуть. Прозвенел звонок, значение которого расценивалось как полтора часа беспробудного дрема и спутанных мыслей. Все расселись по своим местам, а Джек закрыл глаза и приступил к своему самоанализу.
Глава 3
Джек Эллиот Корнэлл. Это я
Итак, что мы имеем?
Меня зовут Джек Эллиот Корнэлл. Мне двадцать четыре года. Я являюсь членом древнего ордена «Гардия», в который меня определили мои дорогие родители еще задолго до того, как я появился у них в проекте. Ах да, забыл! Мои родители тоже являются частью этого ордена, так же, как и все мои немногочисленные родственники.
У меня есть безумная семейка. Странная, выходящая далеко за рамки понимания обычного человека работа. И даже свой собственный то ли теплица, то ли все-таки дом. Мое тайное убежище и моя гордость. Когда-то это было нечто вроде теплицы, которая тщательно возводилась на протяжении неопределенного времени моей неуемной матерью. Она проводила там свои опыты по выращиванию непонятных гибридов из таких же непонятных растений. Это продолжалось до тех пор, пока у меня не наступил переходный возраст, и я не начал бунтовать. Это случилось ровно десять лет назад. Тогда я решительно заявил, что хочу жить один и ухожу из дома. Мама закатила жуткую истерику и сказала, что я могу делать все, что хочу, лишь бы не доводил ее до припадков своими уходами. Так в моем ухе появилась первая серьга. Потом я все-таки сбегал, и не один раз. Но великий и ужасный «Гардия» всегда находил меня и возвращал в семейное гнездо. В итоге, когда отцу надоели мои бесконечные выходки и постоянные мамины истерики, он вызвал меня к себе на ковер.
– Джек Эллиот Корнэлл! Мне неприятно об этом говорить, но придется. Ты меня достал! – прогремел он. – А если быть точнее, достали твои глупые ребяческие поступки!
Отец гигантскими шагам мерил офис так называемой «строительной компании», которой он «заведовал» и прилагал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не отвесить мне волшебного пинка. Я же тупо смотрел на него из-под полуопущенных бровей. Правый глаз у меня был подбит, так как пару дней назад я со своим лучшим другом Эриком ввязался в драку за первенство в прыжках с тарзанкой в Миссисипи. Тогда это казалось просто необычайно круто.
– Так вот, мой бестолковый сын. Мы решили, что тебе пойдет на пользу пожить отдельно.
Мое сердце екнуло так, что я подумал о том, успею ли поймать его, когда оно выпрыгнет из груди. Наконец-то! Я добился своего! Еще чуть-чуть и я буду свободен! Я затаил дыхание и уставился на своего не на шутку рассерженного отца.
– Тебе уже шестнадцать лет.Ты уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки, – гремел он, и, судя по его голосу, буря была еще впереди.
– Мы решили отправить тебя в Джексонвиль, – деловито произнес отец и выжидающе уставился на меня. Ну а я? Мне стало дурно. Я, конечно, ничего не имею против Флориды и даже с легкостью освоился бы там. Ведь я знал, что кто-нибудь из ордена обязательно всегда будет рядом. Но то, что мне придется расстаться с друзьями и с дедом, который, как это ни странно, всегда поддерживал меня, этот факт вернул меня в реальность.
– Все, что угодно, только не Флорида, – еле дыша, проскрипел я и умоляюще уставился на отца, который в непонимании изогнул бровь.
– Если возможно, я бы хотел остаться в Новом Орлеане. Ну, или хотя бы в его пригороде, – отец все еще подозрительно смотрел на меня.
– Я хотел бы жить здесь. – Флорида в мои планы категорически не входила и я решительно стоял на своем.
– Я не собираюсь идти у тебя на поводу, – рявкнул отец.
– А у мамы? – в сердцах выкрикнул я.
– Что? Это еще что за новости? О чем это ты? – отец недоуменно уставился на меня.
– Ты же выстроил ей эту теплицу! Или что ты там выстроил для «развития ее садоводческого таланта», как ты говоришь, – я с вызовом посмотрел на отца, и мой правый глаз, который начинал затекать, больно передернуло. Я знал, что отец не одобряет маминого увлечения «огородом» как он это называл. И мне нередко приходилось становиться свидетелем их перебранок, возникавших на этой «почве».
Отец же был главным и одним из самых ценных исследователей явления, имя которому «полтергейст». И в ордене его за это очень высоко ценили. А он, в свою очередь, хотел, чтобы его жена проводила больше времени с ним, пытаясь найти причины появления полтергейста с биологической или какой-либо другой точки зрения. А не тратила время на непонятного рода растения, которые она с успехом выращивала везде, где только находила свободную землю.
Отец долго пытался вдавить меня в пол своим тяжелым взглядом, как вдруг на лице его появилась улыбка, не сулящая ничего хорошего.
– Отлично! Кажется, я только что нашел решение всех наших проблем, – задумчиво произнес он и, схватив меня за шиворот, потащил вон из душного офиса.
– Нет! Я категорически против этого! – в ужасе, хватаясь за голову, кричала мама, когда отец сообщил ей о том, что собирается переоборудовать ее теплицу в не что иное, как жилище для меня.
В итоге, после двух недель сильнейших душевных терзаний, переживаний и страшнейших мучений она согласилась.
Из-за уважения к чувствам матери и к ее сорнякам я попросил отца оставить теплицу на месте и пристроить небольшой домик к задней стене. Так что теперь, чтобы попасть в гостиную, приходится пробираться сквозь своеобразные джунгли. Ну а со временем я и сам научился разбираться в биологии и теперь выращиваю свои собственные «сорняки». Мама же нашла утешение в преподавании химии и биологии в университете Нового Орлеана. Куда ее пригласили работать сразу же после того, как «строительная компания» отца заключила с университетом договор на строительство и полное оборудование новой лаборатории в здании «А». Естественно, за счет компании.
Я же после окончания школы поступил на факультет психоанализа в Университет Нового Орлеана. Но из-за постоянных воплей родителей о том, что я, несмотря ни на что, должен находиться радом с нашей ведьмой, спустя год был переведен на факультет литературоведения. Причем без моего личного ведома. Когда же я, узнав об этом, в бешенстве ворвался в офис своего отца в центре города, чтобы высказать на этот счет все, что думаю, то и рта не успел раскрыть, как он, сверкая самодовольной улыбкой, вручил мне ключи от машины. Моей машины! Новенького черного «Шевроле Камаро» последней модели. Подарок от ордена в благодарность за «самопожертвование». Я, как и любой другой, кто бы оказался на моем месте, недолго думая, взял ключи и мгновенно стал самым яростным поклонником литературы. Это оказалось несложно. Читать мне всегда нравилось.
