Алексей Травин "Леший"

Железное сердце

– Витя умер, – услышал я голос владельца особняка, и открыл глаза. Я лежал на огромном диване в центре комнаты, и сразу вспомнил, что еще недавно сидел за столом. – Да и хуй с ним! Ты себя как чувствуешь?

Я сел на диван и оглядел комнату. Чувствовал я себя очень странно, как будто меня телепортировали из другого места. Но из какого? Я снова закрыл глаза и вспомнил, как развивается полог на чердаке дачи, и пахнет морским ветром. Как будто я был там несколько мгновений назад. Вдруг раздался звонок в дверь, и хозяин побежал открывать.

На пороге стояло несколько мужчин в черных куртках.

– Владислав Георгиевич, кого оформить-то?

– Да Витя дурак, закинулся коксом, и сразу после этого аукнул. Перекайфовать меня решил, сука! Как был полным долбаёбом, таким и помер. Да я любого перекайфую!

– А, Витёк? Так он еще и бухал, как чёрт. Гореть значит хорошо будет! – пошутил один из людей, и сразу же получил одобрительный гогот в ответ.

– Ну пройдите вы без обуви, проявите уважение к погибшему, еб вашу мать! – ругался и размахивал руками Влад, когда люди направились к трупу.

Витя лежал звездой на полу недалеко от стола, и на его бледном лице застыла блаженная улыбка. Люди в черных куртах обступили тело и небрежно бросили его в мешок, сразу же застегнув молнию.

– Бля, а это кто? – чуть ли не подскочил на месте от неожиданности один из гробовщиков, увидев меня на диване.

– Это глубокоуважаемый анчин, – ответил Влад, – между прочим, доставил мне Ауку в наилучшем виде. Смотри вот, как Витька ушатало.

– Ооо анчин, очень приятно! – вежливо поклонился один из чёрных курток, и я кивнул головой в ответ.

Когда они ушли, я всё еще находился в некотором оцепенении и смотрел на ситуацию как будто со стороны. Казалось, что я сижу у себя дома и смотрю на ноутбуке снафф-трансляцию из богатого особняка.

– 

Ох, анчин-анчин… – протянул Влад, наливая себе виски в стакан, – Сам-то как кайфанул?

– Зачем вы налили мне это?

– Угостить анчина – это показатель хороших манер, – улыбнулся хозяин, почесывая свой зад, – А я человек благородный.

– Я пойду.

– Не смею тебя задерживать! Но если будет еще заказ в мой дом, я буду рад угостить. Где ты еще попробуешь Лихо или кикимору? Я знаю, что вам на работе нельзя. Кстати, возьми вот, так сказать, за причиненные неудобства. А то Витя этот сдох прямо перед тобой, нехорошо получилось, нехорошо.

Влад положил на стол несколько пачек со стодолларовыми купюрами. На несколько секунд я задумался, но всё-таки взял деньги и убрал в свой рюкзак.

Несколько дней я не брал новые заказы, думая о случившемся. Я всё видел мертвые глаза Ауки, которому вспарывают живот. А на моих губах все оставался привкус позавчерашнего сока, я запомнил этот вкус и никак не мог избавиться от желания попробовать его снова. Основой моей работы оказалась наркотическая зависимость от сказок, с которыми поступали совершенно зверским образом. Но моя совесть оказалась намного слабее денег, которые оставил Влад. Он дал мне несколько тысяч долларов чаевых. В итоге я выбрал самый неправильный и обманывающий самого себя вариант: поработать еще какое-то время и уйти, когда много заработаю.

– А как ты думал, Пушкин свои сказки от балды придумывал? – сказал мне Распорядитель, когда я поведал ему о своих сомнениях, – Золотая рыбка – это та же Кикимора. Каждое крылышко по желанию исполняет! А Лукоморье, дуб этот зелёный, где леший бродит – он верил, что дух леса именно в этом дубе и живет. У Пушкина даже личный анчин был, поставлял для него лучший товар.

– Что за анчин?

– Ванька Скороход. Легендарная личность, между прочим. Всех сказок переловил. Ну кроме Лешего, разумеется. Вот тебе и быстрый способ стать легендой – поймай Лешего! Но как это сделать – да хуй знает, – Распорядитель мечтательно задумался и выдохнул облако сигаретного дыма, – А еще, завтра у тебя прививка. Норвежская разработка! Хватит тебе уже только на ауков ходить, пора серьезную работу брать.

К моему удивлению, укол я делал не в заброшенном, темном подвале на промзоне, где обитает подпольный доктор, а в обычной поликлинике. Я даже взял номерок на прививку от дизентерии и сидел в очереди с бабушками. Когда загорелась лампочка над дверью, и я вошел в кабинет, там сидел тощий усатый дедушка с седыми кудрявыми волосами. Медицинский колпак был явно мал для его роскошной шевелюры, и небрежно висел на боку, каким-то чудом удерживаясь на голове.

– Так-так, – Прищурившись, посмотрел на меня доктор, и начал рыться в бумажках на столе – Алексей Юрьевич, хм…анчин. Проходите в комнатку на койку, пожалуйста.

Доктор зашел следом за мной в небольшой кабинет и закрыл кабинет на ключ.

– Это для атмосферы секретности, – усмехнулся Нестор Петрович, имя которого было написано на бейджике.

Он подошел к койке и достал из-под нее небольшой красный чемоданчик, который приятно щёлкнул после того, как доктор набрал код. В чемоданчике на мягком ложе из лесного мха красовалась капсула с жидкостью бордового цвета. Доктор с восторгом достал лекарство, поднес его на свет и покачал головой в знак одобрения.

– Вот норвежцы сукины дети, качественный продукт делают!

– А на кого они охотятся?

– Как на кого? – усмехнулся Нестор Петрович, – На троллей конечно! Только они их используют как афродизиак. Так сказать, тролли норвежские – для каменного стояка, а сказочки русские -для широкой души.

– Вы работаете на Лукоморье?

– Лучше сказать – сотрудничаю. Это у меня вроде подработки.

Доктор вставил пробирку в шприц и сказал мне закатать рукав. Поднеся шприц к моему плечу, он на мгновение остановился:

– Блин, совсем забыл тебе официальную часть рассказать. Ну так значит, данный препарат содержит натрия дигидрофосфат дигидрат 0.015 миллилитров, фенол 0.75 миллиграмм, полисахариды, натрия хлорид, рыбий жир и норвежский секретный ингредиент. После введения препарата в …организм, на тебя перестает действовать сказочное колдовство низкого уровня, а еще у тебя изменится присущий человеку запах, и соответственно животные и сказки перестанут тебя чувствовать и бояться. Он их даже будет в какой-то степени привлекать, мда. Ну что, продолжаем?

– Не томите, доктор. Или вы хотите, чтобы я понюхал себя напоследок?

– Ну тогда погнали.

Игла болезненно вошла в моё плечо, и доктор надавил на поршень. А разве роботы могут чувствовать боль? Конечно же, нет. Поэтому я закрыл глаза и представил, как бордовая жидкость растекается по моему телу покалывающим теплом, и смазывает каждую деталь заржавевшего механизма. Добравшись до моего двигателя в желудке, она растворяется и напитывает горячим паром железные легкие, превращая меня в искрящийся энергией, горячий металлический клубок. Я встаю и делаю шаг, такой тяжелый, что все предметы на полках вздрагивают, а вода в стакане переливается через край. Сразу делаю второй, после которого все горшки с растениями на подоконнике подпрыгивают и трескаются, а резиновый Куклачев падает на пол и с писком закатывается под чугунную батарею. Я выбиваю дверь, монотонно и со скрежетом произнося одну из своих стандартных фраз:

– Спасибо, доктор!

На залитой солнцем улице меня обступают дети, но в ужасе убегают, заметив ярко-красное свечение моих глаз. Жидкость бурлит во мне, распирая энергией изнутри, вызывая желание бежать и не останавливаться.

Весь следующий день пролежав с температурой под сорок градусов, вечером я всё-таки выбрался на улицу. Солнце уже садилось за горизонт, когда соседский кот спрыгнул с балкона первого этажа и отправился на прогулку. Он гордо прошел мимо меня, покачивая своим роскошным пушистым хвостом. Вечно он дразнит меня этим хвостом и сразу убегает, как только я подхожу его погладить! Но испугается ли он робота? Я сделал шаг вперед, и кот остановился, прислушиваясь к моим движениям. Подойдя почти вплотную, я вытянул руку вперед и вскоре дотронулся до мягкой шерстки. Кот заурчал и прилёг на бок, позволяя мне гладить его дальше. Удовлетворив свою потребность в кошачьей любви, я направился в лес.

Мне показалось, что птицы садятся ближе ко мне. Раньше я разглядывал соек только на верхушках деревьев и сквозь сплетения веток, а сейчас они садились на самую обочину тропинки, позволяя мне разглядеть синеву их изящных крылышек. Конечно, сойки улетали, когда я подходил совсем близко, но садились на ближайшую ветку и с интересом наблюдали за мной. Белки оказались более дружелюбными: одна даже забралась мне на плечи, когда я сел отдохнуть под широкой сосной. Она забралась в нагрудный карман моей рубашки и начала в нем копаться, почуяв крошки от печенья. Я старался сидеть неподвижно, но белка замахала своим рыжим хвостом прямо перед моим носом, и я громко чихнул. Тут прививка была бессильна: белка мигом выпрыгнула из моего кармана и вытянувшись в струну полетела на ближайшее дерево. В лесу раздался шум веток и топот множества маленьких ножек, как будто я спугнул много живности, которая пришла посмотреть на странного человека.

На самой вершине сопки еще лежал снег. В наступающих сумерках он чувствовал себя спокойно, наслаждаясь прохладой ночи. Сегодняшняя жара сильно потрепала его чистую, ровную поверхность, изрезала солнечными лучами и пустила журчащие ручейки. Мне стало даже немного жаль эту тающую кучку снега, но лес так прекрасно звучит и пахнет в конце мая, что умирающий снег стоит признать оправданной жертвой. Пока я сидел и наслаждался весенним лесом, справа от меня кто-то пробежал. Решив, что это белки, я продолжил смотреть с холма на огни города, стараясь отыскать свет настольной лампы из моего окна. Так и не добившись своей цели, я снова посмотрел направо и замер от удивления.

Рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки, сидели 3 странных существа. Они свесили тоненькие ножки с небольшого холмика, покрытого мхом, и стучали копытцами. Их детские тела были покрыты комками шерсти, из которых торчали веточки, а голову венчала блестящая залысина, как у моего учителя информатики в школе. Над маленькими остроконечными ушами росли небольшие скруглённые рожки. Только у одного существа они были целые, а у других надломились и были как будто погрызены. Я сразу вспомнил заметку из книги «Сказки. Пособие для Анчинов», которая считалась чем-то вроде главного справочника для моей работы: «Анчутки (они же черти, бесы) – Собрать рога. Содержимое растереть в порошок, продавать в герметичной упаковке по 5-10 грамм». Дальше шло описание эффекта: «После употребления порошка человек становится очень энергичным и агрессивным, возникает ощущение эйфории, связанной с ощущением вседозволенности и отсутствием сомнений в достижении своих целей, какими бы фантастическими они не казались». Видимо, эти чертята и сами любят кайфануть, откусывая рожки друг у друга. Настоящие анчутки были не совсем похожи на свои иллюстрации из книги: они выглядели куда более неопрятными и побитыми.

Один из анчуток посмотрел на меня своими желтыми глазами без зрачков, издал забавный писк и схватился костлявыми пальцами за шею своего друга. Все они уставились на меня и начали о чем-то оживленно спорить, так что шум стоял на всю опушку. Затем началась драка: один анчутка вцепился в другого прогнившими зубами, и они кубарем покатились по мокрому мху. Третий анчутка со смехом побежал принять участие в дружеской ссоре, и сразу же получил копытцем по своим идеальным рогам, от которых откололся небольшой кусочек. Он заревел и тоже стал частью клубка, который смял всю траву на опушке и неожиданно остановился. Подняв свои остроконечные ушки, анчутки мигом бросились врассыпную, и тут же из леса выбежала рыжая лиса. Все произошло так быстро, что я успел заметить лишь один взмах ее великолепного хвоста, и она скрылась в лесу вместе с анчутками.

Подняв отколотый рожок, я направился домой и подумал, как же необычно складывается эта прогулка. Я шел и чувствовал себя частью этого леса. Но меня сделали таким только ради того, чтобы обмануть эту потрясающую природу и навредить ей. Я всего лишь робот, в железных легких которого испаряются остатки энергии, и которому очень хочется спать.

Пусть всё горит

Мы шли вниз аккуратно, проверяя каждый камень перед тем, как на него наступить. Богдан спустился чуть ниже меня и что-то кричал, но шум Эльзы заглушал любые звуки. Вода падала, с грохотом разбиваясь о камни и создавая сферу из капель вокруг водопада, так что я промок насквозь, оставив свой дождевик в рюкзаке. Доставать его сейчас было очень опасно, потому что я мог сорваться вниз от любого неловкого движения. Смирившись со своим положением, я ступал осторожно, стараясь повторять движения Богдана Ивановича.

Вот бы пройти сквозь эту неприступную стену воды! Спрятаться за ней и слушать шум водопада, пока не настанет зима. А когда он замерзнет, стучать по этой огромной ледяной массе, пока она не отколется и упадет. Какой же будет стоять грохот, его будет слышно даже в Рейнмуре! Наверняка организаторы выставки из ледяных фигур в центре города приедут и соберут весь ценный для них материал, сделают их него русалок и водяных. Как же забавно будет мне смотреть на эти фигуры, зная настоящий облик всех этих отвратительных сказочных созданий. Но разве сейчас время мечтать, балансируя на шатающихся камнях над пропастью?

Оказавшись примерно на середине скалы я понял, что попал в тупик. Впереди еще были камни, но выглядели они очень ненадежно и двигались при малейшем прикосновении. В поисках какого-то выхода я посмотрел вниз и не сразу увидел там Богдана Ивановича. Он зацепился за торчащие из скалы корни и карабкался вниз. Узлы мышц на его руках сливались с корнями деревьев, поэтому он выглядел почти как хамелеон на заросшем кустарником склоне скалы. Поняв, что это единственный выход, я прошел немного обратно и тоже начал спуск по корням.

Цепкие руки японского робота явно не были рассчитаны для такой работы. Вскоре все мое тело начало дрожать от нагрузки, и я отвязал рюкзак. Он полетел вниз и наверняка упал прямо на камни, раздавливая все банки с консервами. Без рюкзака я смог пролезть в небольшой образованный корнями гамак и даже немного подремать там, убаюканный шумом воды. Оглядевшись вокруг, я снова нашел каменистую тропу и легко спустился по ней к подножию водопада.

Богдан Иванович уже сидел внизу. Едва завидев меня издалека, он закричал:

– Ты ебнутый? Чуть не прибил меня своим рюкзаком!

Мне повезло, что рюкзак попал в скопление деревьев, которые смягчили его падение. Все повреждения ограничились треснутой линзой на запасных очках, которые лежали в боковом кармане. Богдан еще долгое время был недоволен моей выходкой и постоянно ворчал, когда мы отошли от реки и начали путь к болотам.

Здесь начинался настоящий лес, в котором кипела жизнь. Густые ветви высоких берёз почти закрывали солнце, а пропитанные смолой широкие сосны скрипели и бросали нам под ноги старые шишки. Лес словно укрывал нас своими ветвями от внешнего мира, чтобы мы не отвлекались на проплывающие мимо облака, угадывая в их причудливой форме разных животных. Они ведь все здесь, только посмотрите вокруг! Белки носятся по стволам деревьев, совы ухают с верхушек сосен, глухари токуют возле гнилых пней, куропатки шумят в зарослях дикой малины: новый мир сразу окружил нас оркестром звуков природы.

– Вот расшумелись, – сказал Богдан Иванович, – Видно, давно никто в этот лес не заходил».

Звуки леса убаюкивали. Когда мы присели отдохнуть возле черничной поляны, листья берёз зашелестели от свежего ветерка, и я задремал. Этот лес совсем не такой, как на Белом море. Здесь даже без тропы мы можем идти спокойно, находя большие просветы между деревьями. А там царит бурелом: поваленные деревья быстро зарастают мхом, превращая дорогу в настоящее мучение. Однажды я зацепился за те прогнившие ветки, и они схватили меня как когти Лешего. Может, это действительно был он? В очертаниях пня я видел пустые глазницы, образованный сломанной веткой кривой нос и скривившийся в ухмылке рот из треснувшей коры. Я даже был не в силах закричать и позвать на помощь собиравшую рядом ягоды маму, потому что меня сковал страх. Но Леший разжал свои пальцы и отпустил меня, прошептал «Беги…» и я вскочил на ноги, с треском ломая мохнатые ветки. Выбежав на тропу, я увидел спину мамы и успокоился. Она собирала чернику и махнула мне рукой, показывая на несколько пеньков. Они поросли опятами, а мой папа так любит жареные опята со сметаной! Я начал срезать грибы и бросать их в корзинку, обнажая очертания пеньков и боясь, что я снова увижу ужасную гримасу Лешего. Но выглянуло солнце, которое освятило какое-то подобие улыбки на складках старой коры. Даже если Леший здесь, он рад, что мы пришли в его лес! Я продолжил срезать опята, представляя, будто делаю Лешему модную прическу. «Вот эти поганки на макушке мы вам оставим, а опята на височках срежем. Сморите, какие у вас великолепные усы из отсыревшего мха! Немного подравняем и…Вуаля!» Судя по улыбке, Леший был доволен моей работой. А опята со сметаной получились такие вкусные, что папа попросил добавку.

– Хорош дрыхнуть блядь, надо успеть к дереву до темноты, – разбудил меня голос Богдана Ивановича. Кажется, он тоже немного подремал и шел, периодически громко зевая.

Лес становился все менее густым, и вскоре лишь редкие тоненькие сосны выглядывали из раскинувшихся перед нами бугров Вяземских болот. Полотно болот игралось всеми оттенками зеленого и желтого, только в отличие от освященных солнцем березовых листьев и травы на черничной поляне этот цвет был очень неприятен для глаза.

– Болотистый цвет, есть ведь такой? – произнес я свои мысли вслух.

– Наверное есть, а что? Вот мои штаны болотистые, – ответил Богдан Иванович. – и блевал я еще таким цветом, когда хоботок кикиморы попробовал.

– А здесь много кикимор водится?

– Дохуя! Сейчас сам увидишь.

Он оказался прав. Как только мы ступили на мягкий торф, с разных сторон раздалось шипение и писк. Болото заволокло туманом, и такое неожиданное изменение погоды казалось действительно сказочным.

– Вот тыж ёбтыж, еще и туман наколдовали, – выругался Богдан, и протянул мне свою походную трость, – Не отпускай, понял?

Я кивнул в ответ, но старый анчин вряд ли это заметил. Нас окутал туман, и я мог видеть только на расстоянии своей вытянутой руки, которая сжимала деревянный посох. Не знаю, как Богдан Иванович находил дорогу в этой окружившей нас непроницаемой дымке, но он ступал уверенно и тихо, полностью сконцентрировавшись на своём пути. Шипение вокруг становилось все сильнее, и вскоре я увидел кикимор. Они повылезали из гнилого торфа и медленно ползали почти у меня под ногами. Кикиморы извивались и как будто пытались взлететь: недоразвитые крылья на спине, тяжелые от налипшей от них грязи, отчаянно двигались, но вызывали лишь судорогу тоненьких тел. На фоне слабого туловища головы кикимор были огромными и как будто раздутыми от долгого пребывания в болоте. Их лбы выпирали вперед, практически свешиваясь на глаза, а длинный хоботок нетерпеливо двигался: возможно, они не могли видеть и находили дорогу с помощью этого хоботка, как многие насекомые. Из маленького рта стекала слизь бирюзового цвета, которая тут же вытиралась тонкими крысиными лапками и отправлялась обратно в рот.

Увлеченно рассматривая эти отвратительные создания, которые я видел впервые, я совсем забыл смотреть под ноги. Наступив на скользкую кочку, моя нога поехала в сторону, и я шумно упал в мерзкую жижу, выпустив трость из рук. Вокруг меня сразу послышалось оживление: кикиморы побежали врассыпную от неожиданности, но резко остановились и уставились на меня. Кроме того, кочка оказалась головой одной из кикимор, и она была в бешенстве, шипя и запрокинув голову назад и смотря на меня бешеными глазами, которые горели красным светом где-то в глубине, под козырьком нависшего тяжелого лба. Хоботок кикиморы пришел в движение, и начал бить по выделившийся из торфа болотной воде. Это подействовало как сигнал для других существ, и они набросились на меня.

Из окружавшего меня тумана появились десятки крысиных лапок и схватили меня за одежду. Я изо всех сил старался встать, но не мог найти точку опоры, барахтаясь в массе гниющего торфа. Кикиморы погрузились в болото и начали слабо, но верно тянуть меня за собой. Испугался ли я смерти в тот момент? Конечно, мне даже показалось, что я уже мертв. Я медленно погружался в болото и представлял, что всего лишь через минуту я скроюсь в этой зловонной темно-зеленой жидкости, что делало меня уже мертвецом. Ведь что такое одна минута по сравнению с целой жизнью человека? Когда я плавал в бассейне и на меня упал один мальчик с вышки, я тоже был мертвецом, погружаясь на дно бассейна от сильного удара. «Как же обидно, что я так неожиданно умер» – думал я тогда. Но даже робот может быть животным, когда находится на грани смерти, и отдается инстинктам самосохранения. Тогда в бассейне моё тело просто отказалось соглашаться с такой ранней смертью, и само всплыло на поверхность, где меня встретили шокированные взгляды тренера и других детей. Погрузившись наполовину в болото, я испытал похоже чувство, когда с удивлением для себя, несколько секунд назад ставшего мертвецом, перевернулся на живот и засунул руки в чрево болотного торфа. Я нащупывал холодные тельца кикимор и вытаскивал их из болота, бросая под колени и локти, с животным азартом слушая хруст их нежных костей вперемешку с предсмертным визгом. Бросал и наступал на их недоразвитые крылья, ломая хрящи, наступал на головы с тонким черепом, которые прогибались под моим весом и лопались как воздушные шары, стреляя в туман темно-бирюзовой слизью. Когда подо мной набралось достаточно искалеченных тел и я понял, что площадка из трупов стала довольно прочной, я сделал попытку подняться. Первая попытка оказалась неудачной, и я упал на кикимор, снова слыша предсмертные стоны и визги. Тогда я широко развел руки в сторону и обхватил всю массу безжизненных тел, образовав перед собой небольшой холмик из кикимор. Взобравшись на него, я наконец встал на ноги и оглянулся по сторонам. Немного впереди из болота, погрузившись примерно наполовину, торчал мой рюкзак, а вдалеке за легкой дымкой рассеявшегося тумана можно было различить одинокую фигуру Богдана Ивановича.

Достав свой рюкзак из густого торфа, я начал ступать очень осторожно, чтобы снова не упасть. Смотря на силуэт Смурова, я не переставал думать о том, почему он даже не сделал попытку помочь мне. Мне казалось, что этот поход за Лешим уже немного нас сблизил, и в тот момент я по-настоящему обиделся на Богдана Ивановича. Даже если отбросить надуманные человеческие отношения и сентиментальность, неужели я совсем не нужен ему для работы, и его чудесные руки-якоря сами со всем справятся? Я представил, как Богдан обхватывает дерево и вырывает его с потрохами, как оно перелетает через весь лес и падает на болото, запуская волну из болотной слизи. Странно, но эта мысль не казалась мне такой уж фантастической.

Внимательно ступая по торчащим из болота бугоркам, вскоре я добрался до леса. Богдан Иванович сидел на поросшем можжевельником холме и курил сигарету.

– А, ты живой? Хорошо – Сказал он.

– Я правда мог умереть, их было много! Вам стоило просто помахать этой корягой, и они бы разбежались.

– Подожди, я ведь сказал тебе не отпускать трость? А ты отпустил.

– Да, но… – Я понял, что начинаю злиться на Богдана, и замолчал. Подняв свой рюкзак, я подошел к небольшой луже отмыть его от болотной тины.

– Мы с тобой не друзья. Хотя кто такой друг? Тот, кого мы используем для собственного развлечения, когда нам скучно. А мне как правило, не скучно с такой работой, – сказал Богдан Иванович и бросил окурок в болото, – Но иногда так хочется послать все к чёрту. Вот сколько ты убил сейчас кикимор, чтобы выбраться из трясины?

– Я не считал, да и какая разница? Моя жизнь явно ценнее.

– И что в ней ценного? Те же кикиморы хоть и уродины, но они часть этого леса. А мы просто тени, твари, бегущие за своими желаниями, все в слюнях, соплях, и говне. Самые настоящие паразиты, которые постоянно чего-то хотят за счет других.

– А вы разве не такой?

– Я хочу поймать Лешего, значит для меня уже заготовлено самое главное место в аду. Хочу поймать, чтобы не выебывался, будто он лучше других. Как видишь, все лучшие человеческие качества прочно сидят во мне, и постоянно требуют, чтобы их кормили и ублажали.

– То есть вы бы хотели, чтобы я умер?

– Нет, ты хороший парень. Но мне все равно, что ли. Без обид.

Дальше мы шли молча, сохраняя неприятный осадок после недавнего разговора. Мне сложно было понять характер Богдана Ивановича. Он как будто идеализировал картину мира и ненавидел жить в окружающей его реальности. Мне казалось, что он наслаждается полной противоположностью между так близкой ему любовью к природе и своей грязной работой, которая направлена на разрушение всего, что ему так дорого.

Сделав небольшую остановку на сбор грибов, мы постоянно перебрасывались фразами и восстановили пошатнувшийся баланс наших отношений. По крайней мере, мне так показалось. Богдан Иванович радовался каждому найденному грибу и набрал целую жестяную банку морошки. Он даже не ругался, когда нашел в найденных мною грибах несколько поганок, и просто выбросил их «на корм анчуткам». Когда солнце уже начало спускаться за горизонт, мы вышли на большую опушку, в центре которой росла высокая и тонкая сосна, окруженная небольшим леском из елей и берёз. Собрав много сухих дров, мы разожгли костер и поставили палатки на ночлег. Наступила темнота, в которой освященное языками огня лицо Смурова казалось маской лесного идола, вырезанной с потрясающей точностью: каждая складка на испещренном морщинами лице отбрасывала выразительную тень. Маска оставалась неподвижной до тех пор, пока не закипел котелок с грибным супом, и тихая опушка наполнилась звоном ложек о металлические миски и громким чавканьем.

– Наверное, с вершины этого дерева можно увидеть весь лес, – сказал я, – и даже Эльзу.

– Видеть ее больше не хочу, эту тварь. Так и хочет тебе все ноги переломать.

Суп в наших тарелках быстро закончился, и тут очень кстати пришлась найденная Богданом Ивановичем морошка. Мы сидели на мягком ковре из лишайника и наслаждались лесным десертом.

– Богдан, а расскажите про Жар-птицу?

– Хули там рассказывать, посмеяться опять надо мной хочешь?

– Это очень известная история среди анчинов. Мне просто всегда хотелось услышать ее именно от вас.

Богдан Иванович задумался и закурил сигарету. Я улыбнулся, потому что это был хороший знак, и устроился поудобнее на лишайнике, приготовившись слушать рассказ.

– Короче, поехали мы в Вокнаволок. В компании нам просто сказали – езжайте, там все объясним. Ну мы приехали, заселились в дом, а там стоит ящик. Открываем – а в нем противопожарные костюмы американские, пиздатые. Мы с Романычем переглянулись и сразу все поняли: на Жар-птицу нас отправляют. Вроде как и заебись, ну заработать можно нормально, а с другой стороны – хуй знает. Ловить ауков или анчуток это верняк, точно с голой жопой не останешься. А эту курицу ты хер найдешь, по лесу месяц пробегаешь и ничего не получишь. Но выбора у нас особо не было, нужны были бабки серьезные обоим, и мы согласились. А это ведь Карелия, нам в сторону Финляндии идти, понимаешь – у них там Мумий-тролли эти бешеные. Мы вообще не понимаем, что от них ожидать – знаем только, что нашего анчина Матти там нашли всего в слизи, старого, скукоженного, и без глаз. А в руках крестик держал наш, православный. Он ведь Максимом звался до того, как в Финляндию уехал…но не суть. Понимаем, что Мумий-тролли это твари редкостные, они тебя там высушат, потом глаза вытащат и в пустые глазницы выебут. Нет уж, спасибо! Но что делать, накупили продуктов и пошли.

Мумий-троллей в итоге мы так и не встретили, а вот медведи оказались настоящей проблемой. Романыч как-то забыл еду из палатки убрать, оставил в тамбуре, и несколько медведей ночью пришли полакомиться. Палатку свалили, короче лежал Романыч всю ночь под тентом и обосрался там, обоссался от страха, пока медведи по нему ходили. Потом палатку пришлось неделю проветривать. И вот, однажды находим мы перо – тусклое, но спутать с другой птицей невозможно. Точно такое, как я тогда в бане видел. Директор меня с собой позвал, ну тогда я начальству ещё нравился. Один его кореш достал это перо, яркое, красивое, все жирные, потные пуза богачей этих сразу освятило, и бросил его на камни. Наполнился тогда воздух какой-то благодатью, и так стало хорошо. Я даже тело своё перестал чувствовать, будто существую без него, парю где-то в горячем воздухе и предаюсь неге. У меня и болячки некоторые прошли, вот чирей на спине исчез. Вообще Жар-птица – это сказка уникальная, одной птицей можно полстраны вылечить. Я сам видел, как перед слепым крыло положили, оптической трубкой направили – и он видеть стал снова! Да, все болезни это чудесное создание исцеляет. Но простым людям вроде нас с тобой и всей жизни не хватит, чтобы купить хоть перышко. А если зеленокнижники тебя за охотой или чего хуже убийством Жар-птицы спалят – за яйца на дерево повесят и сожгут, как ведьму!