Анна Блейк "Ее тысяча лиц. Четвертое расследование Акселя Грина"

А сейчас стыдно. Но я пообещала себе описать все честно. Так, как оно было в тот момент. Чтобы запомнить именно таким.

Парень приближался, я не дышала. Фрейд висел на волоске от того, чтобы упасть на горячую землю. Когда между нами осталось меньше метра, я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он улыбнулся. И эта улыбка расколола мою жизнь на «до» и «после». Вернуть ее я не смогла. Поэтому тупо смотрела ему в глаза, зная, что выгляжу слегка удивленной и холодной. Какая буря бы не бушевала в груди, я всегда умела держать лицо и притворяться вежливым профессионалом.

– Вы – доктор Анна Перо? – без обиняков спросил он.

Я медленно кивнула.

– Будем знакомы. Я Аксель Грин. Добро пожаловать на восток.

Он по-мальчишески усмехнулся и протянул мне руку. Сухую, горячую, крепкую руку с тонкими длинными пальцами музыканта или врача. Он сжал мою ладошку, а потом неожиданно перевернул ее и коротко поцеловал. Старомодно.

А потом развернулся и ушел. Оставив меня в растерянности, а доктора Фрейда в пыли.

Видимо, «Психопатология обыденной жизни» – не то, что стоит перечитывать в подобном месте.

Или то?

Настоящее. Аксель

16 апреля 2003, среда,

Управление полицией Треверберга

Вернувшись из морга в кабинет, Аксель думал о том, что мотив преступника в этом деле должен лежать глубже, чем обычно. Вряд ли это какая-то миссия. Анна Перо была прославленным психотерапевтом. Она защитила две диссертации, так и не вышла замуж и посвятила себя науке, блистала среди коллег, преподавала. Зачем срывать лицо с психотерапевта? Кто мог это сделать? Или у нее все-таки был роман?

Детектив даже пожалел, что не следил за ее жизнью и почти ничего о ней не знал. Сейчас любая информация бы пригодилась. А так придется действовать стандартно. Запрашивать архивы, ставить задачу айтишникам, чтобы те нашли все упоминания, восстановили круг контактов. Аксель знал только, что она долго жила во Франции в одном из прекрасных городов на побережье Средиземного моря. Почему она здесь? Когда приехала? Почему ее убили? Убийца выбрал ее в жертвы случайно или осознанно? За профессию или еще по какой-то причине?

Грин не давал себе провалиться в прошлое, позволить замороженному сердцу пропустить еще хотя бы один удар. Ему казалось, что любое потрясение нанесет непоправимый урон. Последние несколько лет его перестроили. Но даже на фоне того, что ему предстоит позже, найденное тело Анны Перо казалось катаклизмом.

Он терял способность дышать и мыслить здраво. И не мог раскрыться. Не мог показать, что знает ее.

Что когда-то до самозабвения любил ее.

Иначе у него заберут дело, а этого он себе не простит. Только он сможет найти убийцу. И, если надо, наказать его. Наказать не согласно букве закона. А согласно армейскому уставу, уставу его подразделения.

Так, чтобы никто и никогда не смог бы вытащить этого мудака из тюрьмы.

Рука сама потянулась, чтобы собрать волосы в хвост, но лишь взъерошила то, что от них осталось. Тонкие пальцы пробежались по сетке шрамов над левым виском. Шрамов, почти незаметных, надежно скрытых шевелюрой. Шрамов, которые остались после армии и о которых он не любил говорить, как будто стыдясь самого факта ранения, из-за которого был вынужден уйти на гражданку.

Грин прикрыл глаза. Мучительно хотелось курить. Но вместо этого он встал, взял специальную губку и тщательно стер остатки надписей после прошлого дела с белой доски. Потом развернулся. Взял со стола два снимка, которые уже проявили фотографы. И приклеил их рядом в центре.

Обнаженное женское тело в современной идеально чистой спальне. И гипсовая голова, на которой лежит лицо.

Имя он предусмотрительно не написал.

А потом схватил куртку и стремительно вышел из кабинета.

По иронии судьбы его сегодня ждало еще одно крайне неприятное дело.

Глава 3

Настоящее. Аксель

Судебная психиатрическая клиника доктора Аурелии Баррон

Доктор Аурелия Баррон получила эксклюзивное право на размещение в стенах своей клиники особо опасных преступников. Год назад закончилось строительство тюремного блока и третьей линии ограждений, город выделил охрану, улучшил систему безопасности и видео-контроля. Гражданскую клинику вынесли в первый контур. А вот тюрьма находилась в третьем, последнем.

Конечно, как классическое режимное заведение она не выглядела. И любой продал бы душу за то, чтобы отбывать наказание здесь, а не в обычной тревербергской тюрьме. Но с точки зрения безопасности Аурелия совместно с городской администрацией поработала на славу, превратив свою клинику в неприступную крепость.

Грин отчаянно не хотел сюда ехать.

Не потому, что с этим местом его что-то связывало. Он спокойно относился к тюрьмам и режимным объектам, его не трогали даже психиатрические клиники. Но поездку к Аурелии он откладывал как мог. И только сегодня, увидев труп Анны, понял, что пришло время оборвать все кровоточащие нити, связывающие его с болезненным прошлым. Он не узнавал сам себя – бегать от боли не в его правилах. Но именно это он и делал уже сколько лет – бежал.

Поэтому он позвонил доктору и обозначил, во сколько и на сколько сможет приехать. Она подтвердила встречу и Грин отключился, не позволив себе получить лишнее мгновение на то, чтобы передумать. Больше он не имел права идти на поводу своей слабости. И, не зная, что его ждет и как это пережить, Аксель уехал из управления. Мощный мотоцикл нес его за город по идеальному асфальту. Холодный ветер бил в шлем. Было непривычно без густой гривы волос, но он начинал входить во вкус, вспоминая.

Вспоминая самого себя.

В армию он ушел шестнадцать. Готовился к ней еще с приюта. Когда Сара Оппервальд-Смол подписала документы на усыновление, юный Аксель не нашел в себе сил, чтобы рассказать ей о том, что он планирует стать военным. Сара видела его успехи и думала, что он свяжет свою жизнь с наукой. Он и связал, но в другом качестве. То отделение, где он служил – это не просто спецназ. И все его навыки и задатки раскрылись в полной мере.

Шесть лет принесли ему больше, чем некоторым десятилетия. В Треверберг он вернулся в двадцать три, получив серьезное ранение в голову. Командир тогда сказал «Ты сможешь вернуться, если захочешь». Вариантов, где применить полученные навыки, было немного. Грин поступил в полицейскую академию и стал детективом. Всю жизнь он занимался расследованиями, поиском пропавших людей и ответов на вопросы. Всю жизнь в той или иной мире он занимался вопросами справедливости и влияния. Служба в полиции помогла ему спуститься со стратегических высот на тактические. И в какой-то степени найти себя.

Найти, чтобы разрушить до основания все, чем он жил и дышал из-за глупого чувства, от которого не было спасения ни во время отношений, ни после.

С горькой усмешкой удивляясь собственной слабости, Аксель оставил мотоцикл и шлем на внешней парковке, подошел к охраннику, показал ему удостоверение. Тот кивнул, несколько секунд пристально вглядываясь в лицо детектива, но пропустил без лишних вопросов. Полицейского ждали.

Стремительным шагом он пересек пространство внутреннего двора, опрятного, даже, скорее, вылизанного, добрался до второго поста охраны, снова показал документы. Его нашли в списках, проверили металлоискателем. Пропустили. С каждым шагом Грин все глубже и глубже погружался во внутреннюю бездну, понимая, что, несмотря на такой большой промежуток во времени, он не готов.

Аурелия Баррон встретила его в кабинете, который располагался на первом этаже тюремного блока. Здесь все было так же, как в гражданской клинике, если бы не тройные металлические двери, охрана и кое-то еще. Атмосфера. Здесь дышалось тяжелее. При виде Грина женщина поднялась с места и протянула ему руку, которую он пожал без каких-либо эмоций. Аурелия была красивой блондинкой, ухоженной, даже роскошной, но сейчас для него она была тем самым человеком, который заставляет тебя встать перед зеркалом и посмотреть в глаза самому себе и прошлому.

Прошлому, которого стало слишком много.

Грин знал, что такое терапия. И сторонился специалистов, даже если должен был взаимодействовать с ними по другим вопросам. Он свое уже отходил.

– Спасибо, что пришли, детектив.

Аурелия села в кресло напротив него, показывая, что пространство безопасно и она от него не прячется. Ее странные медово-янтарные глаза блеснули. Она обратила внимание на смену имиджа, но ничего не сказала, достаточно выдержанная, чтобы не задавать глупых вопросов.

Грин сидел, напряженно выпрямив спину, положив руки на колени и переплетя пальцы, которые побелели.

Пусть кто-нибудь позвонит и вызовет на место преступления. Пожалуйста.

– Вы не оставили мне выбора, – сухо ответил он, поднимая на нее глаза. – Я ясно дал понять, что не хочу иметь с этой женщиной ничего общего. Я подписал бумаги, позволяющие врачам творить все, что придет в голову, еще полгода назад. Но вы настояли на встрече. Напомните, на что вы сослались?

– Это судебная клиника. И состояние пациентки – моя ответственность. Если для лечения мне нужна встреча пациентки с кем-то, я имею право требовать этой встречи. Согласно законодательству, естественно.

Его раздражало ее спокойствие. Его бесил ее профессионализм. Но на самом деле он злился не на Аурелию Баррон, а на себя. На свою слабость и на тот парализующий душу страх, который просыпался внутри, стоило ему подумать о встрече.

– Мисс Эдола Мирдол вышла из комы прошлым летом, – негромко продолжила Баррон, слегка наклонившись к Грину. Он не пошевелился даже тогда, когда уловил терпкий аромат ее духов. – Ее держали под наблюдением специалистов. Ее тело парализовано ниже талии, но сознание на первый взгляд показалось ясным. Она отзывалась на имя «Энн» и не отзывалась на «Эдолу». В больнице решили, что это маскировка и она не хочет своей связи с преступницей, как любой другой на ее месте. Но в ходе бесед со мной возникло недопонимание. Она не помнила и брата, ничего не знала о детском доме. Я заподозрила, что все не так просто и ускорила ее перевод сюда. Я не трогала вас полгода, детектив.

– Но решили тронуть сейчас.

– Это редчайший случай диссациативного расстройства идентичности, который предположительно показывает сразу два синдрома: множественную личность и фугу.

– Что?

Аксель нервно провел пальцами по переносице. Хотелось коснуться волос, но привычной длины не было, и он снова сцепил руки, пытаясь окружить себя коконом из защиты.

– Фуга – это состояние, когда человек теряет память о предыдущей личности и придумывает себе новую. Множественная личность – расщепление ядра личности на составляющие.

– Я знаю, что такое множественная личность, – зло прервал детектив. – Я не понимаю, причем тут я и…

Ее имени он так и не произнес. Он не мог назвать женщину, с которой когда-то делил постель, «Энн». Она была Эдолой Мирдол. Монстром, который убил множество невинных детей. Он не мог поверить в то, что это чудовище когда-то шептало ему нежные слова, а он сам сходил с ума от одной мысли, что рано или поздно наступит момент, в котором ее не будет рядом с ним.

Чувства к Энн были вторыми по силе в его жизни, но первыми после армии. Он лишился головы, сердца, да самого себя. И совершил ужаснейшую ошибку, потеряв концентрацию.

– Я подозреваю, что в случае с Эдолой Мирдол диссациативное расстройство проявило себя еще в детском доме, – все так же негромко и мерно продолжила доктор Баррон. – Ее личность раскололась как минимум на две, но, скорее, больше. Подозреваю, что Душитель и та Энн Лирна, которую знали вы, – это разные личности. То, что произошло у озера, детектив, убило Душителя.

Аурелия задумалась, подбирая слова. Аксель смотрел на нее немигающим тяжелым взглядом. Он понимал, о чем речь. Но не понимал. Все казалось глупым, как будто он смотрел дешевое кино. В армии Грин сталкивался с синдромом множественной личности. Тогда о нем только начали говорить, его считали мифом. Но одна из целей была именно такой. Детектив видел переключение, хоть и не поверил в него. Но как соотнести мифический синдром с… с ней?

– Когда вы встречались с женщиной, это была Энн, – начала Аурелия, возвращая себе его внимание. – Энн понятия не имела про наличие второй личности. Не знала об убийствах, не понимала, что происходит и почему она теряет время. На сессиях она рассказывала, что иногда обнаруживала себя сидящей где-нибудь в парке, хотя не помнила, чтобы выходила из дома. Приступы стали реже, когда появилась кофейня, но потом возобновились. Она не помнит, что произошло у озера.

– Я не понимаю.

– Вы были не с серийной убийцей, – прямо заявила Баррон. – И сейчас сознанием владеет личность, которую я называю «Энн». Эдола умерла. Она повесилась и ушла из контура. Может, распалась, может, слилась с основной личностью, может, затаилась. Но ее нет. Поверьте, я выманивала, как могла. Даже подходящего ребенка приводила. Она не реагирует.

– Играет.

– Не думаю. Я хочу, чтобы она посмотрела на вас. Мне важно понять, что она чувствует к вам на самом деле. И как отреагирует, увидев, что вы… изменились. Она все время говорит о вас, спрашивает, где вы и что с вами. Почему не приходите и почему не заберете ее домой.

Аксель уронил голову на руки.

– Это невыносимо.

Он почти не удивился, когда теплая ладонь доктора коснулась его плеча и легонько сжала. Аурелия молчала, Грин тоже не спешил нарушать тишину. Ее прикосновение успокаивало, позволяло обрести почву под ногами. Никаких мыслей в голове не было. Только тупое и ноющее желание отправиться в бар, чтобы напиться. Что он конечно же не сделает. Но очень хочется. А еще больше хочется поговорить. Хоть с кем-то поговорить о том, что происходит.

О том, чье тело сегодня нашли. О том, как мучительно ноет сердце. Доктор Баррон сказала то, о чем можно было мечтать. То, что оправдывало его самого и его любимую, что объясняло чудовищную реальность и давало индульгенцию на все, что они успели натворить. То, за что хотелось ухватиться.

Но нельзя.

Грин понимал, что нельзя.

Он не может любить убийцу. Даже если она себя таковой не признает. Даже если она действительно страдает от редкого психиатрического заболевания. Даже если ее психика сама уничтожила монстра, она не имеет права быть рядом с ним. Он не имеет права быть рядом с ней. Прошло два года. Неужели короткий трехмесячный роман навсегда выжег его сердце? Неужели все происходящее нужно только ради того, чтобы его глупая душа научилась наконец не привязываться?

Детектив поднял голову и посмотрел доктору в глаза.

– Что от меня требуется?

– Просто зайдите к ней. Сядьте напротив. И дальше делайте и говорите то, что посчитаете нужным. Но без резких движений, пожалуйста. В случае с такими пациентами никогда не знаешь, что вылезет.

Просто зайти и встретиться с ней лицом к лицу. Какие мелочи.

Прошлое. Анна

16 мая 1987, суббота

В каждом из нас живет множественно сущностей. Субличностей. На работе мы в одной маске, дома в другой. Среди друзей примеряем третью, а перед любимым человеком тщательно выстраиваем четвертую, до безумия боясь того, что он заглянет за края и увидит истинное лицо. То, которое мы сами видеть боимся. Потому что посмотреть в глаза своим демонам сможет не каждый. И почти никто не способен на это без терапии.

Всю сознательную жизнь я занималась психологией. Я в терапии с тринадцати. Продумала каждый шаг карьеры, отчаянно стремясь туда, где сейчас находилась. лучшая на курсе, лучшая на работе, публикации в крупнейших французских и международных изданиях. Даже влюбляясь, я оставалась в состоянии повышенной готовности.

Но не сейчас.

Сейчас я с ужасом и болью видела в себе другую женщину, другие проявления, другую Анну. Ту, которой я становилась, стоило Акселю переступить границу базы. Эта Анна была легкой. Ей было плевать на условности. Ей пока хватало осторожности и чувства собственного достоинства, чтобы не показывать всю палитру бушующего в груди урагана, но, кажется, надолго ее не хватит. Эта Анна может часами сидеть на злополучной лавочке с книгой в руках в надежде, что он снова встанет напротив, коснется спиной стены и закурит, перебирая сигарету пальцами. Эта Анна просыпается, стоит мне выйти за пределы кабинета. Она безраздельно владеет моим личным временем. И тратит энергию на ерунду. Она следит за тем, чтобы безупречно выглядеть. А это непросто, особенно, когда на улице жара под пятьдесят или налетает песчаная буря.

Эта Анна совершенно не думает о том, что ей двадцать девять. А ему девятнадцать. Она вообще не чувствует разницы в возрасте. Она думает о том, что он красив, умен и сдержан. И эта сдержанность, некоторая холодность, с которой он держится со всеми, включая ее, покоряет. Эта Анна не думает о последствиях.

Иначе как объяснить то, что произошло сегодня?

Он вернулся из командировки неделю назад. Пару дней провел на обследовании в госпитале, потом присоединился к тренировкам, но на терапию к моей коллеге не ходил, видимо, то дело, в которое он был сейчас вовлечен, не травматично. Или он справлялся.

Мы встретились, когда я шла из психологического центра в сторону дома после тяжелого рабочего дня, а он сидел у больничного корпуса и курил, смотря в стремительно темнеющее небо.

Мне стоило пройти мимо. Но вместо этого я остановилась. Прямо напротив него, точно зная, что он заметил. Удержалась от победоносной улыбки, когда он опустил руку с сигаретой, выдохнул дым и замер. Мне – или той новой Анне, о которой я ничего не знала, – до безумия хотелось сесть рядом и почувствовать его запах. Понять, как реагирует мое тело. А не только фантазия. И я беспечно сделала шаг к нему. А потом еще один.

– Прохлаждаетесь, офицер?

– Вы пришли спасти несчастного пленника из лап врачей, доктор Перо? – с неподражаемой улыбкой, от которой у меня волосы встали дыбом, спросил Аксель.

– Вы не выглядите несчастным пленником.

– Здесь учат прятать свои эмоции.

– И вы конечно же лучший ученик?

Он слегка наклонил голову, как будто так мог лучше меня рассмотреть. А потом просто протянул руку.

Просто.

Протянул чертову руку.

Надо было рассмеяться или сделать вид, что я не заметила.