Александр Алексеевич Смирнов "Русская идея. Бороться с мировым злом"

Христианские социалисты

Речь пойдет об эпизоде, случившемся в монастыре, куда пришли Карамазовы и некоторые их знакомые для общения со старцем Паисием. Пока все ждут появления Дмитрия Карамазова, Миусов рассказывает отцу Паисию историю от лица некоего представителя политического сыска, преследовавшего революционеров-социалистов во Франции:

«Мы, – сказал он, – собственно этих всех социалистов – анархистов, безбожников и революционеров – не очень-то и опасаемся; мы за ними следим, и ходы их нам известны. Но есть из них, хотя и немного, несколько особенных людей: это в Бога верующие и христиане, а в то же время и социалисты. Вот этих-то мы больше всех опасаемся, это страшный народ! Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника». <….>

– То есть вы их прикладываете к нам и в нас видите социалистов? – прямо и без обиняков спросил отец Паисий». [11]

Но этот вопрос остался без ответа. Как бы повис в воздухе.

Достоевский рассказал, что бывают социалисты и при этом христиане. И сказал, что они для французской власти страшнее, чем социалисты безбожники. Почему страшнее? Это какой-то намек на силу, которую обретает социалистическая идея в соединении с духовностью? Почему монахи сравниваются с социалистами христианами? Почему Паисий не возмутился этому сравнению, а Миусов не подтвердил и не опроверг предположение старца Паисия? Почему Достоевский прервал этот разговор, оставив его без ответа?

Возможно, у него самого не было ответа на эти вопросы. Он как бы вбрасывает мысль, дарит ее читателю, предлагая самому поразмыслить. Возможно, Достоевский специально оставил этот вопрос открытым.

Очень интересная и многозначительная недомолвка, на которую мало кто обращает внимание. А зря.

Пророчество о трагедии России?

Но вернемся к роману. Перечитывая это удивительное произведение, не мог отделаться от мысли, что Достоевский предвидел крушение государства. О нем он говорит аллегорически, языком художественных образов, а как иначе? Если бы об этом было сказано прямо, то цензура, без сомнения, не пропустила бы роман в печать. Посмотрим на итоги романа:

1) Отец убит тем, кому он доверял, как самому себе.

2) Иван обезумел.

3) Дмитрий отправляется на каторгу, хотя говорит, что, возможно, бежит в Америку. Этот побег задумал и готовился осуществить Иван. Почему в Америку? Что хотел сказать писатель, используя этот образ? Отход от русского пути?

4) Убийца Смердяков повесился.

Из семьи Карамазовых только Алеша не пострадал. Можно сделать вывод, что только в христианской части русского народа (его христианской духовности), которую олицетворяет Алексей Карамазов, Достоевский видит надежду на спасение и будущее возрождение России.

Эпилог

В эпилоге романа Достоевский описывает – внимание! – похороны! Хоронят второстепенного персонажа – мальчика Ильюшу, сына штабс-капитана Снегирева. Мальчик этот пострадал от несправедливости и унижения, которому подвергся его отец. Дмитрий Карамазов выволок Снегирева за бороду из трактира и вел так по городу. В это время Ильюша вышел из школы и стал свидетелем унижения своего родителя. Видели это и другие школьники, с которыми потом Ильюша борется, отстаивая честь семьи, честь отца. В ход идут слова, камни и даже перочинный нож. Камень, ударивший в грудь мальчика, а может, не только камень, привели к болезни и смерти Ильюши. И почему-то именно эта смерть стала эпилогом всего романа о братьях Карамазовых.

Что хотел сказать этим автор? О какой несправедливости, приведшей к смерти, говорит писатель? На похороны чего он хочет указать? Это не случайный образ. Это эпилог. Кстати, вспомним эпиграф, который также аллегорично говорит о смерти и воскресении.

Штабс-капитан Снегирев – типичный представитель «униженных и оскорбленных», а его сын – чистая душа, смелый мальчик, мечтающий об отмщении оскорбителю своего отца. Он просит отца вызвать обидчика на дуэль. Но когда отец объясняет, что это невозможно, ведь на руках штабс-капитана больная жена, две дочери и сын,  тогда сын умоляет хотя бы не брать денег у обидчика и так сохранить свою честь. В итоге мальчики из его класса примиряются с Ильюшей. А после смерти и похорон Ильюши Алеша Карамазов произносит интереснейшую речь.

Ильюша – чистая душа, ребенок, который не смог пережить унижение того, кого он любил, не примирившийся с несправедливостью, безысходностью, невозможностью исправить содеянное, убитый отчаянием. Складывается ощущение, что сам Достоевский прощается с некоей своей надеждой и светлой мечтой. Как будто сам хоронит что-то важное, чистое, светлое, и хочет сказать какое-то последнее слово на смерть этого чего-то очень важного для него самого. Нужно вернуться к предыдущей главе, чтобы понять: о какой потерянной надежде, о прощании с какой мечтой, может идти речь. Думается, что Достоевский имел в виду воодушевление, охватившее всю Россию перед началом Балканской войны, ожидание скорого решения «Восточного вопроса» и возникшую перспективу осуществления исторической миссии, связанной с единением славянских народов, новым словом, которое Россия скажет миру.

Прощальная речь Алеши Карамазова

«Вот мы и расстанемся, господа. Согласимся же здесь, у Илюшина камушка, что не будем никогда забывать – во-первых, Илюшечку, а во-вторых, друг об друге.. И что бы там ни случилось с нами потом в жизни, хотя бы мы и двадцать лет потом не встречались, – все-таки будем помнить о том, как мы хоронили бедного мальчика, в которого прежде бросали камни… а потом так все его полюбили. Он был славный мальчик, добрый и храбрый мальчик, чувствовал честь и горькую обиду отцовскую, за которую и восстал. Итак, во-первых, будем помнить его, господа, во всю нашу жизнь….не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле». [12]

Достоевский предполагает, что можно стать более бесчувственными, если забыть некогда объединившую всех идею.

«Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят… «Хочу пострадать за всех людей», – и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем. А все-таки как ни будем мы злы, чего не дай Бог, но как вспомним про то, как мы хоронили Илюшу, как мы любили его в последние дни… Мало того, может быть, именно это воспоминание одно его от великого зла удержит, и он одумается и скажет: «Да, я был тогда добр, смел и честен». [13]

Достоевский не знает, что будет дальше с русским народом, с Россией. Его гнетет ощущение надвигающейся катастрофы, но он всё-таки восклицает с сомнением и надеждою:

«Это я говорю на тот страх, что мы дурными сделаемся… но зачем нам и делаться дурными, не правда ли, господа? Будем, во-первых и прежде всего, добры, потом честны, а потом – не будем никогда забывать друг об друге». [14]

«Господа, милые мои господа, будем все великодушны и смелы, как Илюшечка, умны, смелы и великодушны, как Коля… и будем такими же стыдливыми, но умненькими и милыми, как Карташов. Да чего я говорю про них обоих! Все вы, господа, милы мне отныне, всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце! Ну, а кто нас соединил в этом добром хорошем чувстве, об котором мы теперь всегда, всю жизнь вспоминать будем и вспоминать намерены, кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков! Не забудем же его никогда, вечная ему и хорошая память в наших сердцах, отныне и во веки веков! <….>

– Будем помнить и лицо его, и платье его, и бедненькие сапожки его, и гробик его, и несчастного грешного отца его, и о том, как он смело один восстал на весь класс за него!» [15]

«Восстал на весь класс» – похоже на то, как Россия встала против всей Европы за свободу братьев-славян. Европы, которая потом ужасно оскорбила, унизила, умалив и едва ли не отняв победу России на злополучном Берлинском конгрессе.

Но писатель не оставляет нас без надежды. Ильюша еще воскреснет, и эта мысль приводит в восторг Алешу Карамазова:

«Карамазов! – крикнул Коля, – неужели и взаправду религия говорит, что мы все встанем из мертвых, и оживем, и увидим опять друг друга, и всех, и Илюшечку?

– Непременно восстанем, непременно увидим и весело, радостно расскажем друг другу все, что было, – полусмеясь, полу в восторге ответил Алеша». [16]

Подводя итог

Взглянем на роман не просто как на хорошее художественное произведение, а как на предсмертное послание гениального писателя русскому народу. Мы видели, что Достоевского, как и весь русский народ, воодушевила освободительная война на Балканах. А потом было разочарование Берлинского конгресса 1878 года  – события, как нам кажется, не только политического, но и сущностного, разрушившего некую сокровенную русскую надежду. Достоевский предвидит надвигающуюся катастрофу и говорит о ней языком художественных образов.

Надвигающаяся трагедия – это атеистическая революция, которая становится возможной из-за вырождения элит, власти, потерявшей связь с народом. Что иное мог иметь в виду Достоевский, создавший столь неприглядный образ отца – Федора Карамазова? Насколько сильным было разочарование писателя во власти, если он действительно имел в виду власть? К сожалению, спросить об этом у него мы не можем.

Федор Михайлович полагал, что цель, к которой должно стремиться человечество, – это всемирное общечеловеческое единение. И, по его мнению, великой миссией и предназначением русского народа является служение этой великой и благой цели. Русская идея, в его понимании, в конечном счете должна привести к такому общечеловеческому единению.

Ф. М. Достоевский: «Следовательно, <….> национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение». [17]

Общечеловеческое единение есть объединение на принципах любви, братства, служения при сохранении самобытности каждого народа. И такое объединение можно осуществлять только любовью, но никак не насилием. Поэтому, по мысли Федора Михайловича, только христианство может стать основанием человеческого всеединства. А поскольку Россия сохранила неповрежденное христианское учение, то наше призвание – встать во главе такого объединения. Таков, повторюсь, идеал, такова русская миссия и русская идея в представлении Ф. М. Достоевского.

Не раз в своих записках Достоевский высказывает мысль, что именно русские могут быть «всечеловеками» (интернационалистами), потому именно русские, через свою способность служить другим, могут и должны послужить благу человечества.

Если можно так сказать, Достоевский видел возможность «выхода в полноту истории» через освобождение балканских славянских народов, братский союз которых стал бы первым шагом на пути единения человечества. Но после того как «недружественные страны» Европы сделали всё, чтобы закрыть это «окно возможностей», Достоевский, как и вся Россия, теряет что-то важное, некую цель, придающую смысл дальнейшему существованию. Писатель вообще перестает писать о русской идее и полностью погружается в творчество, пишет свой последний роман «Братья Карамазовы», в котором, как кажется, не только намекает на катастрофу, к которой движется русская христианская цивилизация, но и размышляет о возможности соединения социализма с христианской духовностью. Эти мысли не были оформлены явно, но лишь как бы возникают полунамеком. Так исследователи творчества писателя говорят, что в запланированной второй части романа Алеша должен был стать революционером! Что это значит? Как вторая книга раскрыла бы нам мировоззрение писателя? Какие новые смыслы мог подарить русскому народу Достоевский? Увы, этого мы никогда уже не узнаем.

Достоевский «хоронит» свою мечту  – о чем может говорить эпилог романа. Но роман оставляет надежду. Он заканчивается мыслью о возможном и даже неизбежном возрождении, возвращении светлой идеи, пусть и через несколько десятилетий, пусть даже после её «смерти».

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». (Иоанна 12:24).

Источники

[1] Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского том 13 Братья Карамазовы Том 1 СПб, 1904. С.117 https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003975967?page=124

[2] Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского том 14 Братья Карамазовы Том 2 СПб, 1904. С311 https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003975966?page=318

[3] Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского том 13 Братья Карамазовы Том 1 СПб, 1904. С.151 https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003975967?page=157

[4] Там же С.35

[5] Там же С.321

[6] Там же С.321

[7] Там же С.322

[8] Там же С. 30

[9] Там же С.69

[10] Там же С.72

[11] Там же С.73

[12] Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского том 14 Братья Карамазовы Том 2 СПб, 1904. С. 469 https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003975966?page=476

[13] Там же С.470

[14] Там же С.470—471

[15] Там же С.471

[16] Там же С. 471 – 472

[17] Полное собрание сочинения Ф. М. Достоевского издание шестое, Том 12 Дневник писателя за 1877, 1880—81 гг СПб, 1906 С. 21—23 https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003975968?page=25

1.4 

Владимир Соловьев – предвестник революции

Философ и писатель Владимир Соловьев (1853 – 1900 гг.) был современником Достоевского. Более того, они были дружны, вместе посещали Оптину пустынь. Соловьев, если можно так сказать, принял эстафету и продолжил дело поиска русской идеи. Впрочем, это была лишь одна из тем, интересовавших его.

В 1888 году он публикует во Франции статью «Русская идея» и, что примечательно, на французском языке.

Как и Достоевский, Владимир Соловьев идеалом будущего считает всемирное единение народов, первым шагом на пути к которому, по его мнению, должно стать единение христианских церквей.

Владимир Соловьев призвал отказаться от православия, от национальной самобытности. Посредством этого, якобы, русский народ послужит благу всего человечества.

Безусловно, Достоевский, будь он жив, не согласился бы с ним, поскольку считал католичество духовно мертвым и даже антихристианским.

Соловьеву принадлежат известные строки:

«Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». [1]

Красивые слова, но не более того. Мы можем узнать, что думает нация о себе, но как узнать мысль Бога о ней? И хочет ли Бог, чтобы русский народ отбросил православие и принял католичество? Почему не наоборот? Философ не понимал, что он предлагает духовное самоубийство? Ведь русский народ более тысячелетия существует в духовном поле православного христианства, связывает с ним свое историческое предназначение, а католичество считает ересью. Разве предлагаемые перемены – не есть именно духовное самоубийство? Может ли народ, если бы мы представили на минуту, что это произойдет, принять предложенную философом мысль, исполнить её и при этом остаться собой, остаться русским?

Как писал русский публицист, социолог, идеолог панславизма Николай Яковлевич Данилевский (1822 – 1885 гг.): отказаться от своего предназначения – значит превратиться в безжизненную массу, исторический хлам, лишенный смысла и значения.

Н.Я.Данилевский: «России, не исполнившей своего предназначения и тем самым потерявшей причину своего бытия, свою жизненную сущность, свою идею, – ничего не останется, как бесславно доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический хлам, лишенный смысла и значения, или образовать безжизненную массу, так сказать, неодухотворенное тело, и в лучшем случае также распуститься в этнографический материал для новых неведомых исторических комбинаций, даже не оставив после себя живого следа». [2]