Волна резко поддалась вперед, ударившись мне в ноги и поднявшись до колена.
Я ощутила прилив животного ужаса и отскочила назад, как ошпаренная. Сердце громко стучало в груди при мысли, что окажусь в воде. Чистый незамутненный страх стал для меня сюрпризом. Ведь я никогда не боялась воды, а сейчас одна только мысль зайти в эту пучину вызывала ужас.
Постояв еще немного, я двинулась вдоль берега, стараясь сохранять приличное расстояние от воды.
Идти было тяжело. Мокрое платье тянуло вниз, юбка путалась в ногах, а там, где одежда засохла, мешала двигаться. Еще и солнце подпекало голову и плечи. И так хотелось пить.
Облизывая потрескавшиеся губы, я смотрела на протоптанную дорожку, ведущую вверх на холм.
Еле взобравшись наверх, я устало уперлась руками в колени и, тяжело дыша, огляделась.
Впереди чуть дальше вдоль берега пролегала деревушка, которая плавно перетекала в большой город, где на самой вершине стоял роскошный замок с пиками красных, как кровь крыш.
Выглядело место очень странно. Все дома были, как из позапрошлого века, а в порту стояли самые настоящие парусные корабли.
Усталость, боль и головокружение от пекла, заставляли меня усомниться в своем зрении. Но сердце опять же чувствовало – это мой дом.
Ничего не понимаю.
Передохнув, я двинулась в сторону деревушки.
Надо бы хорошенько переварить эту ситуацию, но у меня попросту не было сил на какие-то умозаключения.
До деревушки я добралась, когда солнце опустилось практически к самому горизонту. Из-за слабости часто приходилось останавливаться и отдыхать. Дома стояли не так уж и далеко, но чем больше шла, тем огромнее казалось расстояние.
Оказавшись на окраине, я бестолково оглянулась, пытаясь найти среди людей хотя бы одно знакомое лицо.
Мужчины и женщины, трудящиеся на огородах, расплетающие сети, и поливающие скромные садики, с любопытством смотрели на меня и перешептывались.
Представлю, что они себе надумали. Завтра наверняка по всей деревне пойдут слушки о некой девушке, пришедшей со стороны и выглядевшей, как прокаженная.
Все казалось таким знакомым, что мне стало не по себе. И люди и дома и даже повороты на другие улочки.
Закрыв глаза, я могла с уверенностью пройти вперед и выйти к дому, но… Боялась довериться этим чувствам, не понимая, что происходит.
– Элоиза! – послышалось откуда-то сбоку.
Я не сразу поняла, что обращаются ко мне.
– Элоиза! – послышалось ближе.
Повернувшись, я увидела, как ко мне спешит пожилой мужчина. Седой и наполовину лысый, с лицом, испещренным глубокими морщинами, загорелой до темноты кожей, сгорбленный и ужасающе худой.
– Элоиза, – старичок прытко подскочил ко мне, обнял и, схватив за плечи, принялся оглядывать. В его взгляде читалось искреннее беспокойство. – Что же с тобой случилось, милая? Где ты была, доченька?
– Э-э…
Я не знала, что ответить. В голове было столько воспоминаний и мыслей…
– Ты же вся исцарапана, доченька, – седые брови старика жалостливо изогнулись, а голос дрогнул. – Сколько же у тебя синяков…
Он громко шмыгнул носом.
– Что с тобой случилось, Элоиза? Куда ты пропала?
– Не знаю, – ответила я и ощутила, как мурашки бегут по телу. Это был не мой голос! Это не я!
Меня охватила секундная паника, от которой сдавило грудную клетку, а перед глазами потемнело. Это не мое тело! Я оказалась в другом месте!
Этого не может быть!
– Бедненькая моя.
В глазах старика застыли слезы. Он на самом деле перепугался и ужасно переживал.
– Пойдем домой, – мужчина приобнял меня за плечи и повел подальше от соседей, который забыли про свои дела и с любопытством следили за нами. – Я дам тебе горячего чая. Как ты любишь.
Пройдя всего несколько домов, мы очутились возле хлипкой хибары, которая держалась разве что благодаря опорам из деревянных палок. Вокруг хижины стояли опоры с сетями и какие-то клети, похожие на те, в которых держат попугаев, но только деревянные.
Дом стоял на самом краю деревни недалеко от берега моря. Так близко, что слышался плеск волн и шелест гальки.
Выглядела хижина ненадежно, а соломенная крыша не внушала доверия. Если вдруг ночью пойдет дождь, вся вода окажется внутри. Да и стены не выглядели так, будто могут выдержать натиск ветра, а ведь на море часто случаются штормы.
Отец – я думаю, что это отец той, в чьем теле оказалась – открыл дверь и провел меня внутрь.
Оказавшись в темном помещении, я ужаснулась от душного запаха рыбы и соли, но когда глаза привыкли к темноте, приятно удивилась тому, как уютно внутри. Намного лучше, чем снаружи. В хибаре хоть и было темно, но тепло и вполне чисто.
Посреди небольшого помещения стоял круглый стол, а рядом с ним два приличных деревянных стула. Под потолком висели специи, чеснок, грибы, такие же странные клети и сухая рыба. Так вот откуда запах…
Помимо этого, внутри была каменная печь со следами гари на стенках и две кровати. На стенах сушились травы. На полочках рядом с печкой хранилась посуда и разная утварь.
Отец усадил меня на стул, на котором лежала вязанная из ткани сидушка, похожая на ту, которую делала моя бабушка. Мужчина ушел готовить чай, приговаривая под нос, как ужасно я выгляжу.
Закончив делать чай, старик вернулся ко мне, поставил передо мной чашку и положил корочку хлеба.
– И то, что ты любишь, – сказал он и зачерпнул из маленькой баночки щедрую ложку меда.
– Стой! – резко выкрикнула я, прежде чем он положил ложку в чай.
Старик замер и удивленно посмотрел на меня.
– Знаю, что он стоит огромных денег, но ты так плохо выглядишь, милая…
– У меня страшная аллергия на мед!
Лоб мужчины разрезала глубокая задумчивая морщина. Отец заколебался, но же вернул мед обратно в баночку.
– Тебе, наверное, нездоровится, Элоиза, – старик протянул руку и притронулся к моему лбу шершавыми пальцами. – Вроде лоб негорячий…
– Я в порядке, – немного покривила душой. На самом деле чувствовала просто ужасно. – Но мед мне нельзя.
– Почему? Ты ведь так его любишь! Мы каждый праздник съедаем по ложечке! Ты всегда так радуешься, а теперь… Говоришь, что у тебя какая-то ал… алегрия.
– Аллергия, – поправила я.
Задумчиво посмотрела на мед, потом на отца Элоизы. Его беспокойный влажный взгляд вызывал у меня целую бурю эмоций: жалость, сострадание, любовь и желание увидеть улыбку на губах старика.
Неловкими пальцами взяла ложечку, зачерпнула мед и отправила с рот.
Боже, не знала, что мед настолько сладкий. Я ела его только в очень раннем детстве, но после первого же приступа родители строго следили за тем, чтобы я не потребляла этот продукт.
Но я ведь не в своем теле. Это же очевидно.
Растирая языком сладкую массу, я чувствовала, как боль в горле отступает, а сознание начинает проясняться.
Отец наблюдал за мной, и с каждой секундой его лицо становилось все добрее и радостнее.
– Вкусно, – вынесла вердикт, улыбнувшись старику.
– Разнотравье, – гордо ответил мужчина и сел на соседний стул. – Брали с тобой как-то гречишный, но тебе он не пришелся по душе.
– Спасибо, – искренне поблагодарила я.
– Ты пей, пока не остыл, – кивнул на кружку отец.
Я взяла в руки глиняную чашку и принялась осторожно цедить травяной чай. И когда допила до половины, рискнула съесть корочку хлеба.
Еда и горячий чай придали мне сил и развеяли туман в голове.
Сейчас отчетливо стала понимать – я не дома. В привычном понимании слова. Что-то случилось со мной, и я оказалась в другом месте.
Помню, как была на открытии ресторана. Мне стало плохо из-за отравы и… Всё. Я оказалась здесь.
Не знаю, вторая ли это жизнь или просто бредовый сон, но я чувствую руки, ощущаю вкус еды и чую запахи, а, значит, жива. Но не в своем теле.
Что случилось с Элоизой – не знаю, но очень надеюсь это выяснить. Ведь с ней случилось нечто плохое. Такое же плохое, как произошло со мной на открытии ресторана.
– Где ты была Элоиза? – тихо спросил отец, посмотрев на меня грустным взглядом.
– Не помню, – вздохнув, ответила я.
Он покачал головой.
– Тебя не было два дня.
– Два дня? – удивилась я.
– Я уже начал думать, что ты померла.
Голос старика снова сорвался, а по морщинистой щеке скатилась слеза.
Неожиданным порывом я положила ладонь на его руку и сжала пальцами, приободряя. Это была не моя реакция. Элоизы. Будто вместе с телом мне передались ее чувства.
С одной стороны, это хорошо, я не ощущаю себя чужой в этом месте, но с другой… Как я смогу дальше отсеивать свои чувства и Элоизы…
Придется как-то смириться с новой жизнью. Узнавать этот мир и ставить цели. Да… Новые цели помогут быстрее освоиться.
На щеке старика снова скатилась слеза.
– Все хорошо… отец.
Слово тяжело соскользнуло с языка. Я давно не называла кого-то отцом. Мой папа умер так давно, что не помню его лица. А мать… Лучше бы про нее не вспоминать.
Старик накрыл шершавой ладонью мою руку и погладил ее.
– Я рад, что ты вернулась. Пусть даже не помнишь, что случилось. – Покачал головой. – Пусть и не помнится. Главное – живая.
Мы еще немного посидели вместе.
Отец тихо рассказывал, как искал меня на берегу моря, надеясь найти хотя бы тело. Он уже не надеялся отыскать меня живой. Ходил по соседям, собирая крупинки из рассказов.
Сегодня утром снова пошел искать, но вернулся раньше, так как колено совсем разболелось. И увидел меня, стоящую посреди деревни в порванном платье и засохшей солью на коже.
– Не зря молился, – кивал отец. – Не зря.
Сердце обливалось кровью при мысли, что когда-то придется ему сообщить горькую весть. Но пусть это будет не сегодня. Сейчас старик рад возвращению дочери.
Когда рассказ иссяк, отец тяжело встал и, прихрамывая, подошел к постели.
– Пошли с тобой спать, милая. Завтра не вставай со мной. Отдохни.
После мы легли в кровати и потушили одинокую свечу.
К своему удивлению, я заснула быстро, но перед этим перед глазами проскользнуло воспоминание того, как я…
… Встаю на колени. Острая галька врезается в кожу…
Целую его руку, ощущая носом запах женских духов. Чувствую, как меня терзает ревность…
Поднимаю взгляд, но не вижу его лица из-за яркого света. Сердце трепещет от любви…
…Соленая вода дерёт горло. Не могу дышать. Я задыхаюсь. Он крепко держит меня… Не могу всплыть сама…
Воспоминание ярко вспыхнуло в голове и быстро погасло, а я сразу же заснула, продолжая чувствовать крепкие пальцы на своих плечах.
