Холодный тон заставил поёжиться и легко выдумать объяснение:
–Дело в том, – голосом добропорядочного мальчика замурлыкал Валера, – что сегодня очень важное и знаменательное событие. Китобоец «Слава» отправился в Антарктику.
В пронзительном взгляде угольно-черных глаз историка читалось недоумение.
–Я выступал в вокальном кружке портклуба. Нас вызвали на концерт уезжающим флотилиям.
–В урочное время вы обязаны находиться на территории школы. Известно ли вам это?
–Да, конечно, – спокойно и мягко отвечал Валерка, нисколько не смутившись и не потеряв «честное» лицо. – Лидия Васильевна любезно информирует меня об этом.
Историк был новым и не знал, что классная руководительница стоявшего перед ним красивого мальчика информирует его далеко не впервые, и любезностью там и не пахнет: «Ободзинский! Еще один прогул и снова вызову отца в школу!» Класс замер. Прокатит наглое враньё, или нет?
– Садитесь, – наконец решил историк, – как ваша фамилия?
–Ободзинский, – представился Валера.
– Абазинский? Через «а»? – заинтересовался Владимир Львович. – А ваша фамилия не связана случайно с абазинами?
Валера не знал, кто такие абазины, и учитель пояснил:
– Древнейший народ Кавказа.
– Нет. Фамилия польская.
– Ну что ж… – не слишком расстроился Владимир Львович, – поговорим тогда об абазинах, раз уж зашла речь.
Пока учитель рассказывал про Абазгское царство, Вилька Ляхов и Жорка Грачев накинулись на Валеру:
– Что это ты историку прогнал? Портклуб?
Валера не смутился.
– Почему нет? Может, я туда запишусь сегодня.
– Зачем? – удивился Вилька.
И Валера увлеченно стал рассказывать о будущей славе. Что портклуб будет только началом. Как его заметят, пригласят… Жорка Грачев мыслил приземлённее:
– На свадьбы приглашать будут. Деньги! А я ведь сегодня тоже собирался попасть на морвокзал, но у меня такая история с географией по дороге случилась…
– Я вам не мешаю? – призвал к порядку Владимир Львович. – Может, давайте вы сюда?
Ребята замолчали, и историк продолжил.
–Верховным божеством абазин и абхазов является Анцва. Он направляет силу против злых духов и Аджныша.
– Ну чего там было-то хоть, расскажи? Не крутите мне мозги, – начал упрашивать Грач, по-детски поджав губы.
– Он направляет свою силу против злых духов и против Аджныша, – рассказывал Владимир Львович.
– У них у всех такие имена, что язык сломаешь? – кто-то спросил с крайнего ряда.
– У абазинов разные имена.
– Ну, что тебе рассказать? – как-то свысока и жалостливо оглядел Грача Валера. В глубине его глаз притаился задорный огонек. – Мы все там окоченели, как цуцики, конечно. Народу, уйма. Крыши битком. Музыка. Оркестр гремит.
– Характерной чертой абазинских имён является то, что некоторые образуются путём повторения слогов, – объяснял историк.
– Вот она! Слава! – мечтательно поддержал Жора, раскрыв рот. Вилька захихикал и принялся доставать что-то из портфеля, чтоб не выдать себя.
– Например, Хаха это мужское имя. Тата, Шаша, Чача, Цаца – это женские.
Класс покатился со смеху, услышав знакомое «чача» и «цаца».
– «Прощание Славянки» опять играли, небось?
– А то, – знатно закивал Валера, – и «Рыбачку Соньку» даже оркестр затянул. Да там такое началось! Нас на китобазу пригласили, как портовиков.
– Да ты что! – прокричал шепотом Грач, завистливо выпучив на Валеру свои круглые глаза.
– Нури, Поша, Цуна – это смешанные исконно абазинские имена. – Кац остановился. Крылья носа его расширились:
– Грачёв, встаньте! – рассердился историк, – Мало того, что вы позволяете себе не слушать учителя, так ещё и нам мешаете заниматься.
– Я занимаюсь, – оправдывался Грачёв.
– Отлично! Тогда вам должно быть известно, о чем мы только что говорили.
– Ну, – кивал невнятно Грач.
– Мы вас слушаем.
– Ну, про народы там всякие. Эти, – замялся Жора, – про Цуну, – проговорил скорее вопросительно. Это было последнее, что он услышал. Голос его становился все тише.
– Какого Цуну? – побелел от злости преподаватель.
– А? – Грач совсем потерялся. Понимая свое провальное положение, он раскраснелся и неуклюже чесал затылок. А затем, ничего более не придумав, словно приглашая учителя в сообщники, полушепотом уточнил. – Ну… про Ободзинского…?
Пока Владимир Львович сдерживал желание влепить Жоре затрещину, класс хохотал:
– Про Цуну Ободзинского!
Валера растерялся, не зная, как себя вести. Грачёв, сам того не желая, окрестил его. Однако Валера любил поражения превращать в победы:
– А что? Мне нравится. Есть в этом что-то такое… лихое, разбойничье.
– И что же? – с сомнением спросил рассудительный Вилька.
Прозвенел звонок. И Валера, не стесняясь, перепел песню беглых каторжников:
– Эй, абазин, поворачивай вал… Молодцу плыть недалечко…
Школьную форму в их школе ещё не приняли. Мальчишки ходили на уроки в брюках и рубашках, но физкультурник требовал приносить на свои занятия шорты. Вилька шепнул Валере: «Скажи, что забыл дома». Валера не удержался и присочинил:
– Понимаете, я вчера под кровать полез и зацепился. Шорты порвал.
Физкультурник скептически приподнял правую бровь и отправил «забывшего» и «порвавшего» на скамейку штрафников до конца урока.
– Что за базар? – присел рядом с Вилькой Валера.
– Ты в портклубе выступать хочешь? – серьезно посмотрел Вилька.
– Хочу.
– Значит, нужен план.
Валера кивнул. План нужен. Только вместо идей в голове лишь мечты.
– Смотри, – обстоятельно излагал Вилька, – в пении главное что?
– Голос. Талант.
– Нет! – Вилька поднял палец вверх. – В пении главное репертуар!
Валере утверждение показалось сомнительным:
– Да ну…
– А ты зайди на Ланжерон. Кого больше слушают?..
Валера нахмурился…
Вечером, когда они с Вилькой прошлись сперва вокруг ланжероновской арки, где собирались компании с гитарами, а затем по набережной, заходя в шалманы с живой музыкой, картина нарисовалась. Откровением стал Славка Цыганок. Тонкий фальшивящий голос не просто собирал вокруг толпу, но и заставлял многих плакать:
– Вдали шумели камыши, казнили парня молодого. Он был красив и молчалив… молчалив, но в жизни сделал много злого…
Валера крепко задумался.
– Видишь? – гордо, словно сам учил Цыганка петь, гнул свое Вилька. – Репертуар – это всё. Он герой для них. Потому, что рассказывает истории: про беспризорное детство, про неволю, про побеги и расстрелы. Искренне рассказывает. Говорят, что даже Сталин вызывал к себе Утёсова, чтоб тот спел ему «С Одесского кичмана…»
– И что? Если петь блатняк, только в шалманах и прославишься.
– Да я не об этом! – возмутился Вилька. – Я о том, что смысл песни важен. И мелодия должна запоминаться. Ну споешь ты свое «Brazil, Brazil»… Пойдет оно в народ? Классика нужна, чтоб выпендриться. А для славы простое надо… душевное.
– Думаешь? – Валера сомневался, он кое-что заметил. – Вот голос у него дурной… но поёт-то здорово. Иногда тоскливо, аж вынести нельзя, а иногда залихватски-радостно, назло всем.
Хотя друзья остались каждый при своём, Валера всерьез задумался о репертуаре. Криминальную романтику он петь не собирался, но и важность Вилькиных доводов признал. Неожиданно направление задал Эдик Гном:
– Тебе что-то модное, фартовое надо. С импортного винила.
– Это тема! – оживился Валера.
– Только… – Гном с сомнением оглядел друга. – Не тянешь на своего. Красавчик и на ботаника похож… ни один фарцовщик не продаст.
– Поспорим?
– На рубль? – усмехнулся Гном.
– На билеты в кино.
– А давай… – снисходительно хлопнул по плечу Эдик.
На следующий день Валера представительно подкатил к Гульдену, возглавлявшему барыг на пристани:
– Надо кое-что купить.
Гульден прищурился:
– Ну, допустим. Что интересует?
– Хороший зарубежный миньон. Недавний, еще малоизвестный.
– Ну, допустим, – все так же хитро улыбался Гульден.
– Что – допустим? – стал закипать Валера. Всерьёз его не восприняли.
– Допустим, я знаю кое-кого.
– И?
– А тебя вот не знаю. – Улыбка с лица Гульдена пропала. Взгляд стал злым. – Совсем!
Неожиданно встрял мелкий шпанёнок:
– Да свой он. С Гномом таскается.
Гульден презрительно метнул:
– Который багажники подрезает?
И Валера полез напролом:
– Да! Я с ним. Я Цуна! – удачно вспомнил он недавно заработанную кличку.
– Ну, допустим… Только смотри, Цуна. Хата честная, не кельдым. – Гульден ткнул большим пальцем под ребро. – Засветишь, могут и крякнуть.
Честная хата, о которой говорил Гульден, оказалась плотно упакованной квартирой в особняке на Французском бульваре. Валера решил, что здесь живёт или искусствовед или чокнутый коллекционер. Стены увешаны картинами почти без зазоров, застеклённые шкафы с фарфором, несколько разных люстр на потолке. Папа обязательно сказал бы, что мужчине унизительно обрастать вещами. А мама вздохнула и позавидовала. Ей точно захотелось бы обрасти чем-то из этого: вон той козеткой или буфетом из красного дерева.
