– Миленький, ну, что ж ты не едешь домой? В нашем доме ужасно не хватает одной важной детали. Точнее сказать самой главной – тебя. Я, Игорёк, уже соскучилась по тебе, только о тебе и думаю. Что-то меня гложет, мысли только о тебе, родной. И чем ближе Новый Год, тем чаще меня посещают такие настроения с навязчивыми однотипными мыслями об опасностях поджидающих тебя на проспектах города. Я не могу от этого избавиться. Как ты себя чувствуешь?
– Маша, прекрати, всё хорошо, не накачивай себя. Всё хорошо. Сейчас еду в Пулково, в аэропорт, а после точно поеду домой: что-то и мне сегодня неспокойно, желания особенного нет крутить баранку, тянет домой, – чувствуя, как его охватывает волна невыразимой нежности к жене, сказал он.
– И правильно тянет. Сейчас по радио объявили штормовое предупреждение, обещают сильный ветер, метель и понижение температуры.
– Не волнуйся. Один юморист сказал, что синоптики ошибаются один раз, но каждый день.
– А что у Егорушки, родной?
– Рассказывать долго. Атмосфера печальная и тяжёлая.
– Пьют родители?
– Этого не знаю, но нужда прёт из всех углов, а это, сама понимаешь, часто ломает людей. Приеду, расскажу в подробностях.
– А мальчонка-то, воробушек наш, как он?
– Подавлен, бедолажечка, но крепился. Я уже скучаю за голубоглазым воробышком.
– Приезжай скорей, Игорь, и, пожалуйста, осторожней на дорогах.
– Как наш парень, Маша?
– Читаем, душа моя, «Золотого телёнка». Смеёмся.
– Машенька, я целую вас. До свидания, лапушка.
Денисов протянул трубку пассажиру.
– Спасибо большое.
– Не за что. Семья? – спросил пассажир, кладя трубку в карман.
Денисов кивнул головой.
– Не помешает музыка? Я кассету поставлю.
– Что вы! Я когда-то сам в группе играл на бас гитаре. Похвалюсь: были успехи и неплохие шансы пробиться. Мы даже один диск записали с положительными отзывами.
Денисов вставил в магнитофон сборник композиций латиноамериканца Карлоса Сантаны. Чарующий звук его гитары, тягучий и нежный с длинными на несколько тактов нотами, и с внезапными быстрыми и техничными, взрывными всплесками, поплыл по салону машины. Это была его знаменитая лирическая инструментальная композиция «Европа».
– «Европа», – разулыбался пассажир. – Карлуша очень красиво играет. Такой душевный музыкант!
– Да! – живо откликнулся Денисов. – И я его люблю слушать. Душевный – хорошо вы определили его стиль игры. И, что замечательно, он никогда не отрывается от своих родных латиноамериканских корней. Вот где очень удачный синтез направлений получился. А любят его и понимают во всём мире. Вы как к курению относитесь?
– Отношусь отрицательно, но курю много. Я у вас хотел спросить разрешения закурить.
Подруливая одной рукой, Денисов взял свою пачку сигарет, протянул её пассажиру.
– Угощайтесь русскими. Крепенькие, рабоче-крестьянские, без фильтра.
– Мне и не такое приходилось курить. И самокрутки с термоядерным табаком и сигары кубинские. Попробуйте моих, – он протянул Денисову пачку «Gauloises»
Денисов бросил взгляд на пачку, улыбнулся:
– Голуаз – мужские сигареты. Спасибо, я свои, не менее мужские.
Пассажир щёлкнул зажигалкой, дал ему прикурить, закурил сам и приоткрыл форточку.
Закончилась тема «Европа» и зазвучали начальные ноты органного вступления не менее знаменитой композиции Карлоса Сантаны «Black magic women». Меланхоличные повторяющиеся пассажи органа вот-вот должны были взорваться бешеной энергией солирующей гитары Карлоса. Денисов от приятного предчувствия и в ожидании этого соло молодо рассмеялся и повернулся к пассажиру.
– Соло гитары здесь замечательное!
– Да, да, гитарист экстра-класса, – пассажир улыбался. – Меня Душаном зовут, а вас?
– Игорем Николаевичем зовусь, – ответил Денисов, – осмелюсь предположить, что вы, Душан, славянин, скорей всего, с Балкан.
– В точку. Славянин из страны, стёртой с карты Мира демократическим ластиком. Из Югославии… бывшей. Мой родной город многострадальный Белград. Теперь, к сожалению, живу в Ливерпуле.
– Ба, в Ливерпуле!? Почему же к сожалению? Это же город битлов.
–Да, город битлов, музыка моей юности, но город не мой. Скучаю по родине, по друзьям. Занимаюсь скучным, не своим делом – поставками металла. Да и не по своему желанию я там оказался.
Душан замолчал. Заговорил через минуту, глядя отстранённо в боковое окно:
– М-да, Европа. Вы же знаете, конечно, что с нами стало и чем закончилось в эту Пасху. Такой исход событий можно было ожидать. Напряжение в этнических разногласиях в наших краях давно нарастало. То там, то здесь случались короткие замыкания, давно искрило. Но везде люди хотят жить, любить, рожать детей, строить дома, жениться, работать, они инстинктивно оттягивают приближающееся время окончательного раздора, замиряются, понимая, что раздор принесёт беды и горести. Но нетерпеливые, алчные, бездушные и лживые политики не желают ждать: войны – их способ добиться личных побед. А люди… разве они могут в полной мере представить себе чёрное «завтра», которое ему готовит в тиши уютных кабинетов кучка мерзавцев? «Завтра», в котором льётся кровь, где всё заражено предательством, злобой, жестокостью, бездушием, где миг решает судьбу, где к смерти привыкают, как к данности, где трупы, покрытые мухами, подолгу лежат не захороненные на земле. И когда это «завтра» вдруг приходит, человек не сразу понимает, как всё изменилось, что он вступает в жизнь среди смерти, думает – это нелепая ошибка, вот-вот все одумаются и всё изменится, мир вернётся на свои прежние места. Но если пожар тушить керосином, он быстро распространяется, а политики большие специалисты в этом деле. Ненависть – амальгама, быстро заполняющая пустоты, из которых уходят разум, терпение и любовь. Но рано или поздно за всё приходится заплатить по кровавым счетам. Знаете, номинально мы были социалистической страной, но с демократией и свободой со своим особым балканским колоритом. Мы, правда, в космос ракет не запускали, реки не перекрывали, БАМ не строили, но в магазинах и пресловутая туалетная бумага не исчезала, и джинсы в свободной продаже были, рок-музыку разрешали играть и слушать, эротические фильмы крутили в кинотеатрах, даже в Италию можно было съездить. Но это так – приятный бытовой фон. Но, как я говорил – искрило, проводка была старая, вековая. Однажды предохранители не сработали и всё загорелось. Закончилось похмельем и горькой тризной. Невесёлое время наступило, друг, время потерь, поражений и горьких размышлений. Нас скинули с орбиты, теперь мы несёмся без цели в никуда, – проговорил Душан и, вздохнув тяжко, торопливо закурил новую сигарету, рука его подрагивала.
Денисов бросил на него быстрый взгляд, отметив: «Отличная речь, хороший запас слов, всё связно и ритмично сказано».
На Володарском мосту движение застопорилось, плотный поток машин пополз. Двое немолодых калек в камуфляжной форме на костылях просили милостыню, лавируя между машинами. Активного участия в улучшении материального положения калек не наблюдалось.
Денисов кивнул головой в сторону этих несчастных, за перемещениями которых внимательно наблюдал и Душан:
– Вот вам пейзаж из жизни России на пороге двадцать первого века, достойный кисти художника реалиста. Наглядный пример, демонстрирующий наглые ужимки братца капитализма. В газетах спокойно пишут, что это так называемый цыганский бизнес. Бизнес! Быстро приживается у нас летучее выражение «ничего личного – только бизнес». Калек этих привозят утром на объект, вечером забирают. Награда за работу – стакан водки, подстилка на полу и скудный ужин.
Душан кивнул головой.
– У наших балканских цыган аналогичный бизнес существует в Европе. Они в итальянских городах любят работать. Но солдат-калек у них нет, слезу и деньги они вышибают из сентиментальных европейцев детьми калеками и гаданием. Да и кому нужны солдаты проигранных войн? Они ужасно портят вид улиц с дорогими магазинами, после войн их выбрасывают, как отработанные батарейки, как ненужный мусор, который мозолит глаза и портит воздух. Так всегда было. Я читал, о том, как после Первой Мировой войны по Германии приведениями бродили тысячи солдат потерявших зрение во время газовых атак, да и у вас в СССР после войны безногие солдаты, победившие фашистскую сволочь, нищенствовали, торговали папиросами, передвигаясь на самодельных тележках. После Афганистана и Чечни, думаю, тоже калек прибавилось. Таков итог всех войн. Довелось и мне в конце прогрессивного и гуманного двадцатого века, дорогой Игорь, на своей солдатской шкуре убедиться в этом. И я валялся в грязи и в снегу, стрелял и плакал, хоронил погибших товарищей и незнакомых мне людей; молился Святым Угодникам о спасении родины, жизни своей и моих близких. Повидал немало крови, не только солдатской, но и безвинных женщин и детей. Крепился, старался быть смелым и отважным солдатом, не давал себе расслабиться, а дома меня ждали сын, которого я воспитывал после смерти жены. Он мог остаться без отца, мои родители молились за сына-кормильца, сестра за брата. Я думал, что воюю за правое дело, так думали и мои друзья по оружию, но кто-то, где-то, решил, что пришло время втянуть людей в смертельные игры-стрелялки, перессорить народы, раздробить страну на мелкие куски, а после властвовать. И когда мы, упрямые славяне, надоели дяде Сэму, он приказал европейским крестоносцам, вернее крестопродавцам, лететь и наводить демократию в моей стране бомбами. Ракеты в таких случаях, по их разумению, самый полезный и действенный инструмент. Благородная миссия! Нам преподали урок изуверства, показали, что такое мощь современного оружия и наглость силы. При полном молчании цивилизованной Европы, в конце двадцатого века бомбили народ, который немало претерпел от агрессоров за свою многовековую историю, бомбили Белград, один из чудеснейших городов Европы. И это, Игорь, была большая прикидка, при наглом вранье миру о том, что только так можно умиротворить зарвавшихся варваров сербов. Теперь можно будет, когда захочется, по этому же сценарию расправиться с другими странами. Помяните моё слово: эта бомбардировка не последняя – после нас можно будет бомбить всех неугодных дяде Сэму…
– Я закурю? – повернулся Душан к Денисову.
– Ради Бога, – кивнул головой Денисов.
… у замечательного английского писателя Льюиса есть печальная баллада, о том, как Морж и Плотник выманивали из воды устриц, обещая им интереснейший рассказ о башмаках, кораблях, сургучных печатях, королях и капусте, – жадно затягиваясь табачным дымком, – продолжил Душан, закурив. – Устрицы развесили уши, выползли на берег и были съедены. Политики проверили, как среагирует на их изуверство и варварство мир под разговоры о демократии и порядке. Мир проглотил кровавую наживку, промолчал – устрицы были съедены. Какие-то сербы? У Европы были дела поважней – сезонные распродажи в супермаркетах! Гуманные европейские лётчики, поздравляли нас с Пасхой, скидывая по цветущему городу Белграду убийственные подарки, а после с чувством исполненного долга, отправлялись расслабиться в пабы и бары. Работа есть работа! Ну, а вы, братушки наши русские, не могли нам помочь, вас ещё раньше съели под те же байки о башмаках, кораблях, сургучных печатях, королях и капусте. Ваш вечно пьяный президент, улыбаясь, жал руки своему лучшему другу Биллу Клинтону, который, между прочим, и санкционировал эти бомбардировки. Я вас не осуждаю, не думайте. Мы братья и ими останемся. Со мной рядом воевали русские, которым ни Ельцин, ни Клинтон, ни политики были не указ, они пришли к нам по зову сердца. Я абсолютно уверен, что если когда-то опять заварится большая каша, а время подсказывает, что она непременно заварится, мы точно снова рядом будем, как в сорок пятом году, когда плечом к плечу дрались с фашистами. Поверьте, (Душан приложил руку к сердцу), я не националист, не расист, я – гуманитарий и музыкант, а музыканты, как никто аполитичны и свободны; музыка объединяет народы и страны, но я думаю, что Америка, этот самовлюблённый, неуживчивый, вооружённый до зубов заокеанский друг Европы всё больше и больше охватывает своими щупальцами весь мир, начинает довлеть над ним, диктовать свои условия. Безо всяких послаблений казнит и милует народы по своему усмотрению. Эти бомбардировки были прикидками к большой бойне. Трюк прошёл. Кто следующий: Корея, Иран, Ливия, Сирия? Или Россия, которая однажды взбунтуется против несправедливости и агрессии, как это не раз уже было в её истории, вспомнив свои доблестные победы? Врага демократии легко создать, легко записать народы со своими традиционными укладами в изгои. Сегодня говорят об исламском терроризме, бросают огромные силы на борьбу с эти злом. Как они разберутся с миллионами мусульман, которые уже поселились в их прекрасных городах – тоже будут бомбить? Мир впутывают в историю, которую пишут мизантропы.
Второй раз за эту неделю Денисов нарушил табу. Он почувствовал непреодолимую потребность выговориться. Искренность и открытость Душана вызывали симпатию к этому красивому молодому человеку, успевшему хлебнуть лиха в жизни. Между двумя незнакомыми людьми пробежала та самая искорка, которая заводит мотор открытости и доверительности. Человек обычно хранит свою печали и горькие истории в глубоких душевных тайниках, не всякому их поведает, но бывает, что они, как пар, в до краёв наполненном кипящем чайнике, приподнимают крышку и выплёскивают кипящую воду наболевшего.
Денисов посигналил и моргнул фарами раритетному «горбатому» «Запорожцу», с саркастической надписью на заднем стекле «Я ещё расту – а так я джип». У «Запорожца» было приспущено заднее колесо, но водитель, кажется, совсем этого не чувствовал, он медленно полз в потоке своих больших собратьев.
– Мы очень переживали, Душан, за ваш народ и вашу страну. С горечью следили за развитием событий, делились впечатлениями с друзьями, и мнение у всех было единым – это варварство и позор Европы. Про Америку, что говорить? У неё огромный опыт агрессии. Тут и бессмысленные жестокие акты возмездия – атомные бомбы на поверженную, беспомощную Японию, сожжённый Токио, Вьетнам, отравленный ядовитым «лимонадом», сожжённый напалмом, Корея, Афганистан и это, конечно же, не конец – они ещё не раз оскалятся на тех, кто, по их мнению, живёт, так сказать, «неправильно», я с вами абсолютно согласен в этом. Что мы могли сейчас сделать, как мы могли вам помочь? Нас самих разрознили, ослабили, уменьшили в размерах и мощи, а у руля страны стали люди, охваченные эйфорией от богатств, свалившихся на них в результате развала страны, мягко говоря чужаки, которым на эту страну наплевать. «Эта страна» – их любимое выражение. Какие-то телодвижения делались, стоял разноголосый информационный шум, дипломаты куда-то ездили, с кем-то встречались, о чём-то говорили, а бомбы в это время продолжали падать на людей. Сколько слёз пролито вашими женщинами! Какой душевный слом произошёл в сердцах и душах тех, кто с тревогой смотрел в небо в те роковые для вашей родины дни! И как долго ещё боль от предательства соседей европейцев будет терзать сердца людей? Не скоро это забудется, да и забудется ли такое?! – проговорил он быстро и потянулся к сигаретам.
Пачка была пуста. Душан протянул ему свои. Денисов немного замешкался, тряхнул головой:
– Уговорили. Попробуем буржуазно-куртуазных.
Затянувшись, он закашлялся.
– В самом деле, мужские сигареты. Не обошла война, Душан, и мой дом. Сын попал на Кавказ, когда там началась война, вы, конечно же, знаете, что там происходило в середине девяностых. Сейчас там опять заваривается очередная кровавая каша. Мой Егор лежит прикованный к постели после тяжёлого ранения. И нужен он только своим родителям и сострадательным, добрым людям, которых, слава Богу, у нас ещё немало осталось. А государство… оно зациклилось на экономике, вернее на пожирании её остатков, оставшихся от СССР. Гражданам рекомендуют выкручиваться самим. Войну начать легко, повод всегда можно найти. Вы тут вспомнили Клайва Льюиса, а я вспомнил ещё одного умного англичанина Джонатана Свифта и его шедевр о Гулливере. О том, как возникла война в Лилипутии. А дело было так: кто-то из императоров чистил яйцо с тупого конца и порезал себе палец. Тогда он издал указ, предписывающий всем его подданным разбивать яйца с острого конца. За этим последовало шесть восстаний, одиннадцать тысяч фанатиков пошли на смерть за отказ разбивать яйца с острого конца. Образовались две партии – Тупоконечники и Остроконечники. А оказалось, что все жители Блефуску забыли, что текст их лилипутского священного писания гласил: «Все истинно верующие разбивают яйца с того конца, с какого удобнее». Понимаете? Слова имеют значение, безответственные слова способны создать проблемы и поссорить людей и народы. Примирить людей после ссоры будет гораздо труднее. Для этого должны пройти годы.
– Как сын ваш сейчас? – спросил Душан тихо.
– Слава Богу, самое страшное уже позади. Живём надеждой. Наш мальчик у нас есть, понимаете? Многие родители, чьи дети были отправлены в кавказскую мясорубку, к сожалению, не могут сказать этих слов.
– О, Игорь, если бы вы знали, как я вас понимаю! Сколько у нас теперь поседевших раньше срока родителей, отцов с замороженными горем глазами и матерей в чёрных платках, которые большую часть времени проводят на кладбищах, где похоронены их дети. У нас есть национальное блюдо. «Мешано мясо» называется. Коктейль из свинины, говядины и баранины в одной посуде. Все досыта наелись этим кровавым блюдом. В котле варили «мешано мясо» из тупоконечников, остроконечников, мусульман, католиков, православных, боснийцев, сербов, хорватов, албанцев, словенцев, македонцев, черногорцев, да и вообще, всех, кто под горячую руку попадётся. Причём, язык у враждующих сторон почти один был, лица одного типа. Но господа, строящие свой новый, дивный мир, изначально поделили наши народы на хороших и плохих парней. А нас по презумпции виновности записали в плохих и наказали бомбами и ракетами. Итог: у нас сотни тысяч безработных, разгромленные города, мосты, школы, дороги. Но мы не нападали на США, куда нам маленькой стране тягаться с авианосцами и подводными лодками? Никакой угрозы дяде Сэму мы не представляли, только отказали в свободе передвижения косовским сепаратистам по своей территории. Как же так? Ведь великая Америка против сепаратизма и терроризма? Да всё очень просто: под знаком борьбы с терроризмом идёт процесс освоения новых пространств. Уже есть Афганистан, Ирак, Югославия. Ракет нигде не жалеют, для нас не брезговали и бомбами с обеднённым ураном. Знаете, как было у меня и моих товарищей? Мы шли в разведку, с гранатой на шее, при себе «походный гроб» – чёрный полиэтиленовый мешок, на всякий случай, слава Богу, не случилось у меня этого особого случая. А теперь… теперь, думаю, нас ещё и судить будут. Не удивлюсь, если какой-нибудь НАТОвский генерал потребует денежного возмещения за потраченные на нас сербов боеприпасы и топливо для бомбардировщиков. А наши новые власти, станут лизать зад просвещённой Европе, ведь теперь мы – маленькая, раздавленная глобальным сапогом страна на её задворках. Банкиры и ростовщики потирают руки…
– О, они жаждут властвовать не только над людьми, но и над их душами. Деньги – это лишь средство, дающее возможность повязать всех, – с жаром заговорил Денисов, – У нас пословица есть: «Кому война, а кому мать родна». Народ давно вывел, что на людском горе делаются огромные деньги. Я вам больше того скажу, закрадывается мне в голову мысль, что и большие деньги вкладываются в очередную бойню именно потому, что это выгодная инвестиция. Воющие маленькие страны быстро ослабевают, это даёт возможность крупным закулисным акулам скупать по дешёвке в этих странах активы, промышленные объекты, хозяйственные инфраструктуры, разорившиеся банки, а значит усиливать своё присутствие в этих странах. Мечта ростовщика всех времён и народов сделать мир своими должниками, и надо сказать, у них это неплохо получается.
Душан согласно кивнул головой.
– Да, ростовщики сильно спешат. Они очень боятся, что люди прозреют, поймут, к чему может привести такое состояние мира и начнут сопротивляться. Поэтому, обезумев от жадности периодически оскаливаются на непокорные народы, и поднимают в воздух послушные бомбардировщики, говоря: мы и так можем, уймитесь – сопротивление бесполезно. Но вначале тактика захвата у них другая – ссуды! С радушной улыбкой дадут вам всесильные бумажки, под самые приятные обязательства и ослеплённым сиянием золота заёмщикам это будет казаться, чуть ли не манной небесной. Но отдать придётся всё до последнего цента, в день, когда могущественные боссы потребуют возврата долга. Крови и горя может быть много. Вы сейчас только начали проходить тот самый путь, который прошли мы и оказались у разбитого корыта. Я знаю, как люди в СССР с завистью смотрели на счастливую Югославию, в которой было почти всё для комфортной жизни. Мы ещё при Хрущёве начали скрещивать капитализм с социализмом, проводили так называемую конвергенцию, правда, опять с балканским темпераментом. Но нельзя скрестить змею с ежом – может получиться моток колючей проволоки. Запад чуял кровавую наживу и усиленно нам помогал, продвигая свою экспансию деньгами и товарами, а экономика наша медленно умирала, но из-за того, что помощь с Запада шла невероятно мощным, не прекращающимся потоком, население не особо ощущало это. Когда у вас был «застой», который вы сейчас вспоминаете с печальным ностальгическим вздохом, нашим республикам разрешили самостоятельно выходить на внешний рынок – это был смертельный выстрел в голову! Долги Югославии росли, как температура у человека в горячке. Они стали исчисляться миллиардами долларов. Когда вы проводили Московскую Олимпиаду, наш долг уже стал просто немыслимым, а к концу восьмидесятых его уже никто не мог подсчитать. Цены взлетели до небес, выросла безработица, капиталы вывозились за рубеж, инфляция составляла тысячи процентов, Тысячи! Тут-то по известному сценарию торгашей и подоспела Гражданская война, с разрухой, беженцами, голодом… пришлось расплачиваться кровью. Хаос! Им нужен был хаос для того, чтобы подмять мир под себя и установить свой порядок. Через хаос к порядку, кажется, такой лозунг у масонов.
Всматриваясь в запотевшее окно, он продолжил:
– Ох, долгий это разговор, дорогой Игорь, а мы, к сожалению, уже подъезжаем, жаль. С вами было хорошо. Знаете, мне в вашем городе очень уютно, осваиваться совсем труда не составило. Не было никакого отторжения, вертел головой, удивляясь и восхищаясь: куда не посмотришь везде история вашей страны. А храмы какие! Но, дорогой Игорь, глаз мой примечал и общую тенденцию недалёкого кризиса: очень быстро вы клюнули на ночные клубы, супермаркеты, ток-шоу, секс-шопы, не догадываясь, что этими западными дарами можно подавиться. Бойтесь данайцев дары приносящих давно сказано. Дай Бог, чтобы вы всё это переварили и отрыгнули, вернулись к своей родной культуре, образу и духу родной жизни.
– Честно говоря, Душан, и меня всё чаще охватывает пессимизм, подступает отчаяние. Я не ретроград, но, разумеется, вижу опасные сдвиги, вижу, как мы ступаем на скользкую дорожку, которую нам заботливо подсвечивают нынешние власти и их пропагандистская машина. А время убыстрилось, слишком быстро мы теряем ориентиры, скатываемся в невежество и необразованность.
– Если взять пачку пластилина смешать все цвета в один кусок, получится однообразная масса неопределённого цвета. К этому хотят привести мир. Я думаю, что без России с её людьми, с её верой, культурой, мир станет именно такой однообразной массой. Вы, конечно же, очень, очень мешаете западным мечтателям о всемирном царствовании, они знают о силе вашего народа. Вам нужно выжить и остаться собой. У Европы есть чему поучиться, но дух её выветрился под современными кондиционерами, они расслабленны, погрязли в комфорте.
– Душан, вы музыкант по образованию?
– Музыка – увлечение. Историк. Белградский университет
– Вы в Питере ещё будете?
Душан улыбнулся.
– Обязательно. Здесь я встретил прекрасную женщину, которую полюбил. Мне бы хотелось жить в этом городе.
– Замечательно, тогда вот вам мой телефон, буду рад вас видеть своим гостем. И мне хотелось бы поговорить с вами, как с очевидцем событий, о войне… я собираю материал на книгу о войне, вообще о войнах…
– Я хорошо почувствовал, что говорил не с потомственным таксистом, мне легко было с вами общаться, хотя я дома встречал таких потомственных таксистов, которые запросто нос утрут какому-нибудь болтуну с образованием, – улыбаясь, проговорил Душан.
Он достал с заднего сиденья портфель и шапку и, пробормотав: «Момент», достал из портфеля красочную коробку.
– Это вам. Презент. На память о нашей беседе. Это полный комплект CD дисков «Битлз», там есть и уникальные записи, в своё время не вошедшие в диски. Ваш сын непременно выздоровеет, и вы всей семьёй будете слушать хорошую не стареющую музыку.
– О, Душан, – Денисов, покраснел, – что вы! Как-то неудобно. Везу вас за деньги, да ещё и подарок получаю. Это же дорогая штучка. Да у меня, собственно, для таких дисков и проигрывателя нет, – я всё ещё слушаю «винил» и кассеты. Мне бы тоже хотелось что-нибудь вам подарить, – стушевался Денисов.
– Бросьте. Вы деньги за работу получили, а подарок я от сердца дарю. А проигрыватели… что ж, они у вас появятся очень скоро. Все полки в супермаркетах будут ими завалены, цена будет всё время падать, а модификации появляться новые и новые, – улыбаясь, говорил Душан. – Завалят ваш рынок такими игрушками, вы ещё только наступили на порог потребления. Будут у вас огромные супермаркеты и бутики, ночные клубы, банки-капканы, автомобили на любой вкус, пробки на дорогах, платные автодороги и удушающие налоги, инфляции и удорожания, дефолты и банкротства. Я себе это очень хорошо представляю – на Западе живу. Будут внедряться их представления о комфорте, любопытный народ кинется пробовать на вкус всё неизведанное и новенькое, будет летать на моря, в Африку и Европу, брать бездумно кредиты, которыми их крепко повяжут банки. Это всё вам придётся пройти. Как-то, ещё давно, когда моему сыну было лет девять, он спросил у моего отца: «Дед, а, что такое демократия?». Дед ответил: «Это когда всё будет, а купить не за что будет». С наступающим вас Новым Годом, Игорь, и Рождеством. Желаю вам, в первую очередь выздоровления вашему сыну, душевного и физического здоровья вам и жене, мира и любви, а России возрождения и силы прежней под покровом Пречистой Богородицы. И слушайте «Битлз» – музыку, возвращающую нас в счастливую юность и мирную жизнь.
– Спасибо, дорогой Душан, – с покрасневшими глазами произнёс Денисов, – Вам успеха желаю и счастья в новом веке. Непременно мне позвоните, когда будете в Питере.
– На свадьбу мою придёте, Игорь Николаевич?
– С огромным удовольствием! С женой и сыном.
Душан, улыбаясь, протянул руку Денисову, проговорив:
– До встречи на берегах Невы.
Выйдя из машины, он обернулся, помахал ему рукой, и пружинистым шагом двинулся к зданию аэропорта.
Денисов смотрел ему вслед до тех пор, пока Душан не скрылся за дверями аэровокзала. Кто-то постучал в окно машины, он опустил стекло: у машины стоял крепкий мужчина в тулупчике.
– Отец, ехай отсюда, здесь бригадная территория, – просипел он.
– Это мой город, – улыбнулся Денисов.
– Твой, твой, – устало сказал мужчина. – И мой тоже, ехай, отец.
Денисов, продолжая улыбаться, сказал:
– До свиданья, земляк. Удачи тебе.
Тот раздражённо махнул рукой.
– Ехай!
Денисов вставил кассету «Weekend in L. A» Джорджа Бенсона. Из-под пальцев гитариста-виртуоза вылетали стремительные округлые нотки. Скорость игры была феноменальной, пассажи выверены, но прелесть была не только в этом: гитарист свои длинные и быстрые пассажи точно пропевал в унисон с гитарным соло – это создавало великолепное тембровое звучание.
«Как хороша жизнь, когда всё ладится, – думал Денисов, выруливая на шоссе, ведущее в город, – вчера нашёл прекрасного мальчонку Егорку, сегодня беседовал с умным человеком с родственными мыслями. Скоро Новый год, это будет год завершающий наш век. За ним идёт новый век, что он нам несёт? Мы постареем ещё на год, пересечём ещё один отрезок пространства жизни. О, как стремительно бежит неумолимое время! Уже на подлёте к вратам вечности, пора готовится к последнему самому строгому экзамену. Мне бы Егора, Егорушку на ноги поставить, услышать его голос, а после можно и…»
«Господи! Господи милостивый! – зашептал он горячо, – крепко вцепившись в руль. – Господи, услышь меня, исцели моего мальчика и, если так нужно – забери меня, но возврати его к жизни. Улови и услышь, Господи, в бесконечном вое всего мира, в этом скорбном хаосе голосов миллионов людей, мой слабый голос. Стонет мир, стонет! Не слышим мы этот вечный, разноголосый, разноязычный, несущийся в небеса к последней инстанции вой с надеждой и любовью, с обидой, досадой, и ненавистью, с яростью и требовательностью, со смирением и покорностью, со слезами и болью. Несутся к небу просьбы, мир голосит к небу о милости. Как Тебе горько слышат эту разноголосицу людей, вспоминающих о Тебе лишь тогда только, когда это становится нуждой! Прости нас, Господи, и помилуй нас грешных, но и мой голос взывает к тебе, Боже. Прошу Тебя Господи, обрати свой чистый взор на обездвиженное тело моего сына Егора. Яви Свою благодать, вдохни в него жизнь и исцели. Верую, верую, верую в Твоё милосердие, в Тебя, Искупитель!»
Комок подступил к горлу, он не смог сдержать слёз. Он ехал на «автопилоте», мысли его неожиданно перенеслись в далёкое прошлое. Он вспомнил, как давно, ещё в СССР, они ехали на машине с Юга, загорелые, отдохнувшие, полные сил. Егор был такой крепенький, с фигуркой маленького гимнаста, у него начали оформлятся мускулы. Они решили проехать через Военно-Грузинскую дорогу, с заездом в Тбилиси и Баку. Въехали на перевал, когда уже стемнело. Внезапно всё вокруг окутал плотный туман, ехать стало практически невозможно, и они притулились на небольшой площадке, чтобы переждать ночь. Внизу под ними шумела бурная речушка. Мария с Егором спали, а он заснуть не мог, ходил и ходил до рассвета. Ветер разогнал туман, он любовался небом, усыпанным близкими и яркими звёздами, каких никогда не увидеть в холодном небе Питера, в голове складывались прекрасные строки стихотворения, рождённые импульсом вдохновения, ощущением единения с природой и с Богом, чувством радости, что у него есть Мария и сын, а впереди долгая и счастливая жизнь.
«Как же давно было это «прекрасное далёко»! – влились в эти светлые воспоминания, бежавшие пёстрой цветной лентой, другие, чёрно-белые кадры воспоминаний побежавшие в ускоренной перемотке. – И как недолго оно длилось. Всё полетело кувырком с горы: теракты, захваты самолётов, ГКЧП, пальба из танков по Белому Дому, скукожившаяся, как шагреневая кожа, распадающаяся на удельные куски страна, а в ней вдруг Президент, вместо непоколебимого, как казалось, Генерального Секретаря, испытание людей удавкой «шоковой терапии», приватизация, войны в бывших республиках, кровавый Кавказ, Чечня. Запутанные люди перестали понимать, куда идут, что из этого выйдет, всеобщий раздрай, оглупление масс, огульное охаивание прошлого, представляемого новыми хозяевами, как ужасного, дикого периода истории. Мелькали в экранах лица многочисленных спасителей, предлагающих самые неожиданные рецепты спасения, не забывавшие при этом хапнуть из закромов родины какой-нибудь лакомый кусок, которых оставалось ещё невероятно много. Всё трещало по швам, резалось по-живому, появились беженцы, челноки с клетчатыми сумками, проститутки на трассах и на родном Невском, пива – хоть залейся, дети-дички бродили на вокзалах, в новостях бесконечные киллерские отстрелы с контрольным выстрелом в голову, взрывы машин бизнесменов и должников. Иномарки вытесняли наши машины, «Сникерс» обесчестил шоколад «Алёнку», за валюту и педерастию перестали сажать, обменных пунктов валюты стало больше, чем киосков «Союзпечать» и автоматов с газировкой в СССР, появились графья и бароны, дворяне, служившие прежде в оборонных институтах лаборантами, бесконечные рынки – продовольственные и вещевые, сначала на пустырях, позже в Дворцах Культуры и спортивных комплексах, ларьки на каждой автобусной остановке, пивные палатки на набережных и даже у театров, ток-шоу в телевизоре, пошлые юмористические передачи, певцы и певицы, набившие оскомину однотипными песенками, дружно отмечающие свои юбилейные даты всенародно на телевидении, которому власть отдала на откуп культуру. И всё это за короткий срок растеклось зловонной лужей по стране, сместив ориентиры, запутав неглупый грамотный народ. Миллионы людей, одичавших от свалившейся на них свободы, разбрелись по свету в поисках лучшей доли, политики умудрились поссорить межу собой народы-братья, внести раздор и оболгать историю. Свобода, спущенная сверху, принесла людям новые оковы, сделала их рабами новых правил игры. Но свободу ни какой-нибудь орденоносный Пупкин дарует приказом. Свобода дарована нам Господом, как неотъемлемое право человека – Божьего творения. Человек может быть свободным в стране с разными тоталитарными режимами и рабом в стране, где изобилие демократических свобод. Появился класс людей быстро определившийся, где и с кем ему быть. Те, у кого в кабинетах ещё недавно висели портреты Андропова или Горбачёва, повесили портрет нового президента. Они с лёгкостью сменят его на другой портрет и постараются остаться в своих креслах вне зависимости от новых курсов, пойдут любым, который даёт им власть и блага связанные с властью. И они строят новую Вавилонскую башню разноязычья и разномыслия, на глазок, без отвеса, абсолютно не представляя, что из этого получится. Одно уродство меняется на другое ещё более уродливое и страшное своей непредсказуемостью – это называлось идти курсом реформ. Всё профанация, обман, фикция, с лживыми телодвижениями государственных вундеркиндов со спекулятивным мышлением и затаённой ненавистью к своему народу, которая мгновенно проявлялось, как только кто-то начинает говорить правду. И пусть при этом летят в пропасть, не вписавшиеся в крутые повороты люди, у которых «захромала гнедая». Это нормально – дистанцию одолеет сильнейший. Весь мир, говорят реформаторы, так живёт, ничего страшного. Но страшно, так страшно жить без надежды, веры и любви. Наступит ли прилив, покрывающий отмели и скалы? И наступит ли он при моей жизни? Когда приходит прилив, говорят мудрые китайцы, – все лодки всплывают. Не слышно шума прибывающей воды, не слышно, а лодки лежат на боку…»
Кассета закончилась. Денисов перевернул её. Джон МакЛафлин и индийский скрипач Шанкар в очень быстром темпе завели мелодию со сложным нечётным размером. Гитара со скрипкой устроили музыкальную дуэль – смотрины техники, мысли и культуры. Тон общению задавал европеец, гитарист который, по всему, отлично знал восточные лады, индус отвечал ему цветистыми народными фразами, гитарист задиристо отвечал ему сложной джазовой фразой, насыщая её подслушанным восточным ароматом, скрипач подхватывал её, обогащая её сочными индийскими руладами с мелизмами, как бы передразнивая своего соперника.
«Красота, – прошептал Денисов после очередных пассажей дуэта.– Вот музыка не подверженная конфликтам нашего века. Она уходит в будущее, зовёт людей к миру вне зависимости от цвета кожи, религии и политических взглядов».
***
