Николай Иванович Хрипков "Каникулы"

– Вставай! Уйдет твой поезд. Чо лежишь?

Пахом медленно поднялся. Сначала встал на четвереньки, ожидая в любое время удара, потом поднялся на ноги, прикрывая руками пах. И поднял взгляд на своих преследователей. Они стояли спереди и сбоку.

Четверка с любопытством разглядывала его. Он старался не глядеть им в лицо.

– У меня нет денег, ребята, с собой. Там в поезде оставил. Давайте я принесу. Я быстро. Там у меня деньги. Я с собой немного брал. Вот пиво купили, попить, пока поезд стоит. А там у меня есть деньги.

Заржали. Долговязый даже стал подражать лошади. У него получалось.

– Иго-го! Иго-го!

От этого лошадиного ржанья другие развеселились еще больше. И тоже стали ржать, как лошади. Иго-го!

4. ЗНАКОМСТВО ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Лупоглазый ткнул его кулаком в грудь. Впрочем, не больно. Довольно хмыкнул.

– У тебя бабла много? А?

– Ну, так есть немного. Издержались на билеты, то се,– проговорил Пахом миролюбивым тоном. – Есть немного.

– Чо студенты? А?

– Ну да, в общем. Так.

Снова ржут. Девица показала оттопыренный большой палец. Этот жест вызвал новый взрыв хохота. Иго-го!

– Значит, ученые? А?

– Да нет! Мы студенты.

– Пасть завали! Я тебе ясно задал вопрос, ученые или нет? А?

Лупоглазый ощерился и заскрипел зубами, потом стал рычать. Другие тоже зарычали. Ррр!

– В какой-то степени. Что-то вроде того…как бы…

Пахом бормотал всякую чушь и оглядывался, но осторожно, чтобы не перехватили его взгляд и не догадались, с какой это он целью оглядывается. Тогда снова начнут бить. Поблизости могла валяться какая-нибудь палка. Да вон же! У самых кустов, в шагах десяти. Теперь как-то надо, не вызывая подозрения, двигаться в эту сторону. Хороший такой толстый сук! Если таким отоварить со всей силой, мало не покажется. Вооруженному уже не будет страшна эта четверка. Только нужно подобраться к палке. Главное не торопиться.

– Это… у нас сессия была. Вот сдали! А теперь домой на каникулы, – бормотал Пахом, медленно отступая к кустам, где лежало оружие, которое могло спасти его от этих уродов.

Он подходил всё ближе и ближе.

Когда до палки оставалось не более пяти шагов, Пахом стремительно бросился к ней, схватил и замахнулся. Не ожидавшая подобного четверка медленно попятилась назад. Лупоглазый широко раскрыл рот.

– Ну, отошли суки! Бошки поразбиваю! Отшли, я говорю!

Они явно не знали, что им делать дальше. Вид у Пахома был очень агрессивный и настроен он был решительно. А получать увечья четверка не желала, это никак не входило в их планы. Вот другим их наносить – это завсегда пожалуйста!

Как ветром, сдуло с их наглых рож издевательские ухмылки. Ожидающе посмотрели на лупоглазого.

– Отошли, я сказал, суки! – завопил Пахом. – Я за себя не отвечаю. Поубиваю, мамой клянусь! Оглохли! Отходим! Еще! Дальше! Дальше, я говорю! Еще отходим!

Они сдвинулись с тропинки. Стали пятиться.

– Кто шевельнется! Убью на хрен, суки! – лютовал Пахом и убедил себя, что непременно убьет.

Он махнул палкой.

Повернулся к стене акаций спиной и стал боком продвигаться вперед, внимательно наблюдая за ними и готовый при малейшем шевелении пустить свое оружие в дело. Они больше не ухмылялись, только лупоглазый тихо бормотал (у него вообще рот никогда не закрывался. Если он не говорит, то что-нибудь мычал, напевал, насвистывал):

– Ты чо? Мы же так! Мы ничего! Не надо палкой! Положи ты ее!

Он даже попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась кривая и он стал похож на древнегреческого сатира, но уже не страшного.

– Боитесь, уроды! Стоять на месте! Кто шевельнется, сразу прибью! Застыли, я говорю! Не шевелиться!

Угроза подействовала. Четверка стояла, не шевелясь, и испуганно глядела на Пахома. Пахом побежал. Но остановился и обернулся назад. Четверка стояла на месте. Лупоглазый испуганно глядел на него. Никто не ржал и даже не улыбались. То-то же! Уроды!

– Вот так-то! – прошипел Пахом и дальше пошел быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Четверка по-прежнему стояла на месте. Значит, напугались. Значит, и на вас есть управа. Значит, вас можно не бояться.

Открылась полянка. К стволу старого клена был привязан Стас. Руки его были за спиной, обхватывали ствол и связаны сзади. Глаза Стаса были прикрыты. Но он был жив. Во рту красный кляп. «Почем красный? – подумал Пахом. – Может быть, от крови? Может быть, они выбили ему зубы?» Пахом стоял на месте и пристально вглядывался в лицо Стаса. Почему Стас оставался неподвижным?

– Стас! Погоди! Я сейчас! Я развяжу!

Он бросился к клену и стал развязывать ремень. Но узел был слишком тугой и никак не подавался. Пахом наклонился и зубами вцепился в ремень, стараясь вытянуть его из петли. Ремень потихоньку двинулся и стал распутываться. Узел потихоньку подавался. Ремень слабел.

Стас застонал. Покачал головой.

– Что они сделали с тобой, уроды? Они били тебя? Ты чего молчишь, Стас? Говри!

Он выдернул кляп. Стас снова застонал.

Тут перед глазами Пахома вспыхнуло яркое и красное. Потом потемнело. Он ослеп и погрузился в темноту, густую и непроходимую. «Да что же это такое? Где я сейчас?» Жуткая боль в затылке. Пахом упал набок, потеряв сознание. Ударивший отбросил толстый сук.

– Здорово я его прилабунил? – рассмеялся Дрищ. Так звали долговязого. Фамилия его была Дрищенко.

– Здорово отымели борова! – сказал лупоглазый. Его звали Филиппом. Филипп Филиппов.

Все заржали. Иго-го!

– Живой студент? А?

Голова раскалывалсь. Он потрогал голову. Мокро. Кровь. Но хоть живой.

– Зачем ты от нас убегаешь? Мы же хорошие,– сказал долговязый Дрищ. – От нас не надо убегать.

Он мерзко захихикал. А потом снова заржал. И все следом заржали. Иго-го-го, как лошади. Пахом оглядел четверку с ненавистью. Отвернулся.

– Ух, как мы смотрим,– сказал маленький, которого звали Макс. – Смотрите, как он нас смотрит.

Макс наклонился и почти носом к носу пристально посмотрел Пахому в глаза. Пахому стало неприятно. Он опустил голову.

– Тебя как зовут? – спросил Филипп. – А?

– Какая разница! Тебе зачем?

– Ты не хочешь с нами знакомиться? – удивленно произнес Филипп. Но удивление было наигранным. – Мы тебе не нравимся? А?

– Но он же студент, ученый,– сказала девица. Ее звали Саней. Она была в очень узких джинсах и в футболке.

– С академиками за руку здороваются. Да?

– Ой! Я забыл! – воскликнул Филипп. Он надул щеки и с громким звуком, который издают в туалете, сдул их. – Он же у нас академик! А мне лапу пожмешь, академик? А?

Он протянул Пахому узкую ладошку. Ногти у него были длинные с черной бахромой грязи. На безымянном пальце кольцо.

Пахом с ненавистью посмотрел на его ладонь, почти девичью. И отвернулся, показывая, как он их презирает и ни в какие игры с ними играть не будет, как бы они их ни навязывали. Пошли они куда подальше!

– Ладно! – сказал Филипп. – Давайте оприходуем академика! А?

Дрыщ подошел к Стасу. Он стал снимать с него джинсы. Стас простонал и тут же получил по морде. Дрыщ оттянул его голую задницу и спросил, оглядывая всех:

– Ты будешь первым, Филипп? Как обычно?

Филипп расстегнул ширинку и стал дрочить член. Потом пристроился сзади к Стасу и стал его насиловать. Все ржали. Иго-го!

– Суки! Ублюдки! – прохрипел Пахом. И тут же больно получил по морде от Дрыща. А потом еще.

– Здорово мы его на хор поставили! – заржали они после изнасилования. – Иго-го!

– А ты Санька будешь? А?

– Буду! – кивнула девица и стала насиловать Стаса пустой бутылкой. Потом ей надоело. Она зашвырнула бутылку в кусты.

Стас валялся весь в крови и тихо стонал.

– Он там не сдох? – спросил Филипп. – Посмотрите!

– А тебе что его жалко, Филипп?

– Жалко у пчелки. А пчелка на ёлке.

Филипп приблизился к Стасу и занес ногу, чтобы пнуть его по лицу. Неожиданно Стас дернулся и вцепился зубами в его ногу. Филипп бешено завопил и стал колотить Стаса кулаками по голове. Остальные бросились ему на помощь и забыли про Пахома, который стал медленно подниматься.

– Беги, Пахом! – прокричал Стас. – Они тебя тоже. Беги!

Последнее, что увидел Пахом, как Филипп перочинным ножиком колет Стаса. Пахом побежал. Сзади утихал хохот.

5. В ЗАПАДНЕ

Он выскочил на перрон. Ни души! Да что же это такое? Пахом понесся к переходному мостику. Там должны быть люди!

Когда он уже был наверху, услышал голоса снизу:

– Вон он! По переходке бежит!. Дрыщ! Давай по путям! Тогда он от нас не уйдет! Мухой!

Черт! Что же он так лохонулся? Теперь он в западне. И почему ни души кругом? Где менты? Поезда? Где люди?

Дрищ заходил по переходке спереди. Троица подпирала сзади. У Филиппа был нож. Санька шла с бутылкой. У Дрища была увесистая палка, у Макса арматурина. Шансов у Пахома не было никаких. Разве что сигануть с переходки и разбиться о рельсы. Может быть, так и стоило сделать, зная, что его ожидает впереди от этих беспредельщиков? Первым приблизился Филипп, ухмыляясь.

– А ты быстро бегаешь! Спортсмен что ли? А?

И ударил его кулаком по лицу. Удар был не очень сильный. Но Пахом почувствовал, как из носа потекла теплая кровь, стекая на подбородок и капая на одежду. Он провел ладонью по лицу.

– Ребята! Что я вам сделал? – простонал Пахом. – Отпустите меня, пожалуйста! Прошу!

Все заржали. Иго-го!

– Тащи вниз! На то же место! – скомандовал Филипп. – Мухой!

Они подняли его, встряхнули и потащили вниз с переходки. Уже была ночь. На перроне ни души. И поэтому опасаться им было нечего. Они снова оказались в парке на том же самом месте. Ярко светило луна. Как поется, «и такой на небе месяц, хоть иголки собирай!» Стас лежал возле кустов и не шевелился. Возле него темная лужица. Пахом смотрел на нее, не отрываясь.

– Вы что его убили? – прошептал Пахом. – Вы что наделали?

– А он меня укусил,– сказал Филипп. – Целый клок мяса выдрал! Вот смотри! А?

Филипп задрал брючину. Пахом отвернулся. И плюнул.

– А если он бешенный? А бешенных псов надо уничтожать! А?

– Будешь вести себя хорошо, отпустим! – сказала Санька. – А начнешь дрыгаться, ляжешь вместе с ним. Понятно?

Филипп еще раз съездил ему по лицу и стал снимать с него джинсы. Потом оставил это дело, поручив его Дрыщу и Максу. Они набросились на Пахома.

6. ЖИВОЙ, НО КАКОЙ…

Пока Пахома готовили, Филипп разглагольствовал перед своей компанией:

– Ну, что, академики? Думаете, уж если вы из Москвы вашей гребанной, вам всё позволено? Типа, короли, блин? Пиво, значит, можно наше пить, нас за дураков считать, чувих наших драть? А вот фиг вам! А?

Филипп показал средний палец, который у него чуть был загнут в сторону. Все заржали. Иго-го!

– А тут мы короли! Это наша земля, наша территория, наше здесь пиво и девки здесь только наши! А вас мы будем иметь во все дыры, дебилы хреновые! Не надо к нам соваться! Понял?