Анна Шачикова "Пицца"

В среду – это на следующий день после того, как я так удачно съездила за пиццей. Ну и какая может быть связь? Да никакой! Нечего себе придумывать.

– Покажи мне пожалуйста заказ.

Смотрю. В заказе ничего подозрительного. Просто очень много косметики на приличную сумму, а по адресу действительно рядом, я очень хорошо знаю этот адрес, потому что почти по такому же находится и дом моих родителей. Если Леша, курьер, не согласится отвезти заказ, я его точно отвезу и заодно навещу маму с папой. Но наш Кирилл, этот рыцарь без страха и упрека, уже тут как тут.

– Я отвезу.

– Ты уверен? – все еще проверяю, хочет ли судьба устроить так, чтобы я отвезла этот отчего-то настораживающий меня заказ.

– Да, конечно. Что вы будете с этими тяжелыми пакетами ездить? Я отвезу.

– Это тебе будет не сложно?

И Кирилл ласково улыбается в ответ, давая понять, что вопрос неуместен, а ответ на него очевиден.

Я выделываю еще несколько раундов по офису, потом иду к Насте, движимая жаждой деятельности и страстно желая проконсультировать сейчас какого-нибудь клиента. Но такового на месте не находится, я жду с полчаса, не появится ли он, болтаю с Настей о том о сем и наконец решаюсь: все, я еду домой. Для ребят – я еду домой. А на самом деле я еду как бы домой, но чуть дальше дома. Я не выдержу, если сегодня же не обследую весь наш поселок, не заеду по возможности в каждый двор, не прокачусь медленно туда и обратно по главной дороге и не остановлюсь на каждом светофоре, высматривая Его и его черный блестящий автомобиль.

Послеобеденное время нарядной солнечной зимы. Мне отчаянно хочется есть и еще отчаяннее в голову рвется мысль о том, чтобы заехать в мою любимую пиццерию, где два дня назад… Стоп. «Это противоречит твоему заведенному распорядку. Вторая пицца за неделю. Куда это годится?» Дисциплина и еще раз дисциплина и умеренность в еде и поступках, иначе так можно бог знает до чего докатиться. Выезжаю на широкую шестиполосную дорогу из города. Чуть вдалеке поднимается на кольцевую изгибающаяся вправо, плавная, покрытая теплым равномерным светом развязка. Вот он – мой решительный миг. Так велик соблазн повернуть! Я чувствую пиццу на своих губах, но первое, что я чувствую – это мимолетная надежда, что именно там-то я опять Его увижу. В моем носу уже запах пиццы, я ощущаю кожей то же солнце, которое светило мне тогда, я мысленно вижу опять ту же машину, в том же блеске, красоте, загадочности, я вновь ловлю на себе тот же взгляд, но на этот раз просто взглядом, просто молчанием все не ограничивается. От приятности нахлынувшей фантазии я прикрываю глаза и когда открываю их, то все еще еду прямо. У меня остается последняя возможность, чтобы повернуть. И я очень хочу это сделать. И все же не делаю. Я продолжаю ехать прямо. Мне сейчас так хорошо, меня согревает приятное послевкусие от красивой романтической фантазии. А что будет, если я туда приеду и на месте не окажется никого? Что меня согреет? Кусок пиццы? Да, на какое-то время. А потом опять будни, опять серость, какое бы яркое солнце не стояло на небе. И дальше еще хуже – угрызения совести, что отбилась от рук, нарушила правила дисциплины и ради чего? Ради того, чтобы остаться разочарованной и раскормленной? Сейчас у меня есть хотя бы мечта и самоуважение. А если я стану судорожно носиться за пиццами каждый день с единственной надеждой – подкараулить Его, то у меня не останется ни того, ни другого.

В поселок я въехала, не спеша, и уже спокойная, в приподнятом настроении решила осуществить свой план. Сначала поехала по главной дороге с одного конца в другой, потом начала методично объезжать все боковые ответвления, улочки и закоулки. Намеренно пропустила улицу, где стоит дом моих родителей. Не хватало, чтобы они меня засекли за этим странным занятием. Еду и посмеиваюсь, и приговариваю: «Какая же ты дурочка! Ну что ты устроила? Разве можно вот так кого-нибудь найти?». Дальше еду во дворы, пару лет назад выстроенных, длинных многоэтажек. Они примыкают к сосновому лесу и на его темно-зеленом фоне смотрятся такими нарядными и веселыми в своих оранжевых, красных, салатовых красках. Настроение от этого вида у меня поднимается еще больше. Дворы я проезжаю медленно, но не настолько, чтобы возбудить интерес у прохожих, деловито заглядываю на парковки, высматриваю один тип машины – высокая, округлая и черная. Иногда глаз ухватывает что-то похожее, но уже в следующую секунду становится понятно, что то что выхватил глаз, лишь отдаленно напоминает то, что я действительно ищу. В последнем дворе, расположенном между домом и лесом я вдруг отчетливо понимаю, что ничего и никого здесь не найду. И все же что-то успокоительное является мне в этих забавных, хоть и напрасных поисках. Как будто я отчиталась сама перед собой, что не сижу просто, сложа руки, а что-то делаю, что-то предпринимаю, следую, так сказать, за мечтой. Справа остается еще одна большая парковка с машинами, она чуть в стороне от дома, где я стою, и выглядит, как расчищенная прямоугольная полянка в лесу. Я думаю свернуть к ней и убедиться, что и там не окажется того, что я ищу. Но тут звонит Толик. Я не хочу отвечать ему вот прямо сейчас, пока я тихо прощаюсь со своими надеждами. Но я и не поворачиваю на эту стоянку. Какой смысл, если шансы ничтожны?

Возвращаюсь домой холодная, голодная, опустошенная и уже дома набираю Толика.

4

Сразу же слышу в трубке недовольно-вялое и усталое «Алло!», которое предвещает мне немалые проблемы.

– Привет! Ты звонил? Как дела? – проговариваю вроде и уверенно, однако понимая, что у Толика есть все основания обвинить менять чуть ли не в любых смертных грехах, и потому я стараюсь тщательно голосом замаскировать нервное волнение.

– Вот ты и сыскалась пропажа! Это как понимать? Я тебе третий день звоню, ты трубки не берешь, потом вообще выдала номер – сбросила меня. Как это вообще называется?

Это называется крутой наезд, но не с моей стороны. Со стороны Толика. Я его уже знаю, как облупленного. Если наезжает, то выхода два: упасть на колени (в прямом смысле слова) и залиться горючими слезами или сделать ответную «наездочку». Поскольку упасть на колени по телефону по понятным причинам я не могла, то оставался только второй вариант.

– Толик, почему ты на меня голос повышаешь? Я что, виновата в чем-то перед тобой? Ты даже не слушаешь моих объяснений, а уже орешь, как взбесившийся медведь!

– Я? – теперь он точно зарычал, как медведь.

– Да, ты!

– Нет ты меня послушай, детка, это ты что-то там попутала, раз думаешь, что можно вот так человека швырять, как мяч. Я тебе не…

Дальше шла ненормативная лексика, которую Толик, любитель йоги и книг по саморазвитию, участник групп Вконтакте, посвященных Кийосаки, Шарме, Хиллу и другим гуру позитивного мышления и оптимистического пути развития личности, всячески искоренял из своего лексикона, но тем не менее так и не искоренил и потому употреблял регулярно. И естественно основной помехой искоренения являлся не кто иной, как его непутевая девушка, то есть я. Уж очень необходимы были грубые, неприличные слова в его нелегком и совершенно непозитивном деле моего перевоспитания.

Я выслушала его двухэтажный, переходящий на третий этаж, мат и впервые ощутила странное безразличие. Если раньше я сразу же бросалась доказывать ему обратное, волновалась, переживала, что же теперь будет, то сейчас, в данный момент, его эмоциональный выплеск вызвал во мне только равнодушное презрение.

Молчу, стоя у окна. На улице как-то в один момент стало скверно: бескрасочно и безрадостно. Солнце ушло куда-то далеко-далеко за сивую плотную дымку туч, стал накрапывать мокрый невидимый снег. Совсем не то, что было еще пару часов назад, и уж совсем не то, что было пару дней назад.

– Алло, ты меня слушаешь? Алло! – горлопанит Толик.

– Да. Я здесь, – отвечаю тихо и очень хочется добавить «Ну чего тебе надо?».

– Ты мне что-то собираешься ответить или как?

На язык напрашивается «Или как», как в фильме моем любимом, но понимаю, что это приведет по меньшей мере к недельной ссоре и самым моим нестерпимым (хотя конечно напускным) мучениям. И даже после того, как я перед ним извинюсь, это «Или как» будет вспоминаться мне чуть не ежедневно, ставиться в укор мне и в заслугу себе, Анатолию, что он мол простил такую бесчувственную грубиянку и все из-за большой, незаслуженной мною любви.

Я на автомате тараторю:

– Толечка, ты все не так понял. Я правда не могла тебе ответить, чтобы не расстраивать. Давай ты заедешь завтра, и я тебе все объясню. Ты же мой самый умный, самый добрый и понимающий.

И прочую лживую ахинею…

Еще минута ушла на всякие сюсюканья, комплименты и уверения его в его же собственной исключительности, значимости и незаменимости для меня, да и для всего мира до кучи. Наконец утихаю со своими дифирамбами.

Уже заметно более раздобревший, хотя и все еще хмурной голос бухтит в трубку:

– А почему завтра? Чего сегодня заехать не могу что ли?

Ну что ему ответить? Что была б моя воля, то век бы тебя не видала? Потому что в нынешнем моем состоянии так мне и чувствуется, и желается. Но я-то девушка благоразумная, дисциплинированная и с головой «дружащая» и потому ничего лучшего, как промямлить:

– Сегодня я себя плохо чувствую. Давай лучше завтра, милый!

– Нет уж, милая! – передразнивает он меня, – Сегодня! И никаких отговорок.

Что-то хочу возразить и что-то даже возражаю, но может оттого, что Толик – телец, а может просто оттого, что характер у него такой, он упирается и стоит на своем. Такое «стояние на своем» на него находит частенько, тогда я уже знаю, мне проще согласиться, чем его уговорить. Я соглашаюсь и на этот раз.

Мы прощаемся в трубку, и я уныло представляю себе предстоящий вечер. Сначала будут извинения, я намелю какую-нибудь чушь, что приболела по-женски и не хотела его тревожить понапрасну. Толик все эти женские темы терпеть не может, и я точно знаю, что на том расследование и завершится, но не завершится, к сожалению, его обиженность и дурное настроение. И потому мне придется вкусно его накормить, в сто двадцать пятый раз расхвалить и потом конечно заняться с ним сексом. Хотя у нас это правильнее назвать зарядкой с пыхтениями и сопениями Толика. Он кажется думает, что чем больше пыхтит и сопит, тем больше показывает, как старается и тем больше я от его старания, потому что больше не от чего, получаю удовольствия. Потом я конечно как всегда скажу, что он вот сегодня вот просто, как никогда, вот прямо превзошел себя и доставил мне такое удовольствие! Мы возможно ещё посмотрим телевизор часик-другой, если Толик не сильно устал на работе, а если устал, то сразу же завалимся спать. Всю ночь я буду подмерзать и просыпаться, потому что Толик утаскивает на себя все одеяло, ближе к рассвету мне это надоест, и я достану из шкафа плед. Но уснуть мне все равно не удастся, потому что как раз в это время Толик как раз переворачивается на спину и начинает громко, с хрюканьями и булькотаниями храпеть. Утром он запретит мне есть мои любимые слойки с ветчиной и сыром, потому что я и так, как он накануне успел заметить, порядком уплотнилась. Вместо них он приготовит пресный и невкусный омлет с луком, спаржей и помидорами. Я буду давиться этим омлетом, приговаривать, как вкусно, как свежо, как прекрасно сочетаются продукты, а сама втайне буду ждать его скорейшего ухода, чтобы насладиться желанными слойками. До своего ухода он за столом поинтересуется делами в магазине и потом уйдет, смачно так, звонко чмокнув меня в губы. У меня после его ухода промелькнет в голове непрошенная грустная мысль: «Неужели этого я хочу до конца своей жизни?». Я отгоню ее, как своевольную муху, перепутавшую адрес и случайно залетевшую в мой дом. Ведь есть же что-то в Толике и хорошее, его заботливость, его надежность, его порядочность, в конце концов. В моей памяти запечатлелось множество красивых счастливых моментов наших с ним отношений. Только вот незадача – вспоминать эти моменты мне с каждый днем становится все труднее и труднее. А вспоминать мне их нужно как можно чаще, иначе муха так и не покинет моего дома.

5

Толик явился, и все произошло именно так, как я и ожидала. За исключением лишь одного небольшого, но очень значительного обстоятельства. Уже Толик приготовился было меня поцеловать на прощание, как неожиданно замялся, отстранился и так будто между прочим пробубнел:

– Там я думаю летом не плохо бы нам и свадьбу сделать.

– Что? – я так сказать «выпала в осадок».

– Ну летом я думаю поженимся уже. Чего тянуть? Июнь лучше всего, потому что в марте я покупку квартиры запланировал.

Тут-то я не удержалась и воскликнула:

– А мне сделать предложение, как положено, ты не запланировал?

Не знаю почему, но в лице, а у ж тем более в глазах стало невыносимо жарко, слезы глубокой обиды подступили под самые веки и вот-вот готовились переполнить их и вылиться наружу. Я отвернулась и шмыгнула носом так, как будто у меня насморк, и я прочищаю нос, на самом же деле я пыталась прочистить глаза.

– Ты что? Какое предложение. Я ж еще летом на даче у твоих родителей сказал, что мы поженимся. Ты и слова против не сказала, а они уж тем более. Только обрадовались, что избавляются, наконец, от такого счастья.

Он мерзко, противно хихикнул со своей «шутки».

Теперь уже злобное отчаяние с примесью обиды и униженности овладело мной. Я все еще стояла, отвернувшись от Толика и шмыгая носом, хотя по правде сказать, мне очень хотелось повернуться к нему, вцепиться ему в волосы и раз и навсегда вытурить его из своей квартиры и из своей жизни.

– Извини, перегнул палку с этой шуткой, – наверное что-то почувствовал он. – Хочешь, поедем к твоим родителям, и я при них как надо сделаю тебе предложение. Хотя я действительно не вижу в этом никакой необходимости.

Я отошла в тень, куда не падал свет лампочки из коридора, поморгала часто глазами, чтобы слезы из них повыкапывались мне на щеки, торопливым движением стерла их, повернулась лицом к Толику и спокойно безучастно произнесла, будто вынесла сама себе приговор:

– Не надо. Это так, на меня нашло что-то. Летом, так летом. Я согласна.

Он и бровью не повел, расцеловал меня как обычно на последок и скрылся в дверях.

Брак, семья, потом дети… Что-то здесь не так, чего-то не хватает. Хочу позвонить кому-нибудь и поплакаться. Но плакаться-то на что? На то, что я замуж выхожу летом за достойного, надежного мужчину? На то, что у меня наконец-то появится семья, и я буду гордо именоваться женой?

Набираю Инну. Она бессменно оптимистична:

– Привет, малышка! Как дела? Давно тебя не слышала!

– Инночка здравствуй! Ты не против, если я заеду за тобой через часик, посидим где-нибудь, поболтаем. Мне очень надо!

Паузы практически нет и Инна, даже не задумываясь, соглашается:

– Конечно, малышка, давай! Через час подъезжай ко мне! Если хочешь, можем у меня посидеть, все равно Женя уехал, а дети еще в школе.

Радостно соглашаюсь и бегу одеваться. Вот за что люблю Инну, так это за ее всегдаготовность и отзывчивость!

С Инной мы познакомились года три назад, работали в одной организации. Она занималась продажами, я занималась рекламой и поскольку направления эти тесно переплетались, то само собой, что и мы с ней переплелись. Невзрачная с виду, Инна при ближайшем знакомстве умела просто-таки очаровать любого человека. Ее обожало руководство, ее боготворили клиенты и ее мнению всецело доверяла я. Особенно в тех вопросах, которые касались личной жизни. Толстой написал в «Анне Карениной» свою знаменитую фразу «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Так вот, как любила повторять Инна, Толстой бы удивился, увидев ее семью, потому что она была счастлива. Но по-своему.

Жили они с её мужем, Женей, в достатке, по меркам нашего города даже в богатстве, воспитывали двух детей: мальчика восьми лет и девочку шести, много путешествовали, отдыхали, поддерживали друг друга и защищали, словом были во всех смыслах образцово-показательной семьей. За исключением нескольких «но». Во-первых, муж Инны, Женя, был при всех его многих достоинствах совершенно лишен одного, но главного, пожалуй, для каждого мужчины – щедрости. По этой причине моей бедной подружке приходилось постоянно хитрить и вертеться, заныкивать деньги и незаметно для мужа их тратить. Но это, как говорила Инна ее нисколько не огорчало, потому что она приучилась и приловчилась к его недостатку и теперь спокойно с этим жила. Вторым «но» было то, что после десяти лет брака чувства между ними поутихли, как это бывает очень часто, и оттого Инна тоже, как это часто бывает, завела себе любовника. Также у нас с ней имелось подозрение, а потом появились и доказательства, что и Женя не без греха, и что у него тоже есть любовница. И наконец третьим «но» как раз и являлось то, что каждый из них и Инна, и Женя знали все-таки о своих связях на стороне, но друг другу этого не показывали и даже в небольших стычках друг с другом на них не намекали, а продолжали жить вместе, как ни в чем не бывало, при этом еще и подчеркивая при случае, что верность для них в отношениях стоит на первом месте. Этой «пыли в глаза» и себе, и окружающим я, честно говоря, не понимала, но зная их как счастливую семью, а Инну как мудрую женщину, полагала, что видимо так и надо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70501027&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.