– Я что-то задумалась, о чём это он?
– Рассказывает историю возникновения букв первого порядка, – зашипела Поляна.
– Тихо вам! – фыркнула, сидевшая неподалёку, Стана.
Оказывается, пастор действительно рассказывал трагическую историю создания букв первого порядка. Ия никогда бы не подумала, что за тремя строчками неровных угловатых знаков стоит настолько красивая и драматичная история любви.
Клер говорил, что когда-то, давным-давно, когда на Мырьском континенте ещё существовала империя Саньтар, жила одна молоденькая прекрасная жрица. Должны были пройти годы, чтобы светлое учение Храмовых скал пришло в империю, а пока там процветали различные языческие верованья и самые что ни на есть дедеровы секты. В одной из таких сект жречествовала дева. И была она настолько прекрасна, что перед её красотой не устоял даже сам дедер.
И тогда он покинул своё жуткое обиталище, где до этого веками мучил грешников, и в образе прекрасного юноши ступил на землю. У него со жрицей завязалась любовь. Дедер влюбился настолько, что в один прекрасный день, открыл возлюбленной своё истинное имя. И в знак того, что он вручает своё сердце в руки прекрасной женщины, повелитель тьмы дал ей двенадцать символов. Четыре означали истинное имя дедера, которое никому, кроме него самого не известно. Вторая четвёрка давала власть над этим именем, а третья давала ключ к высшему познанию.
Жрица хранила эти символы, как зеницу ока, но всё же, в один прекрасный день о них узнали в Храмовых скалах. С бесчисленным войском храмовники пришли к месту поклонения дедеру и пленили всех жрецов. Им удалось найти пергамент, на котором в три строчки неровным угловатым подчерком были написаны двенадцать символов. Но к своему стыду жрецы не сумели сложить из них ни дедерово имя, ни, тем более, ключа повеления им. Из букв легко составлялись многие слова, благодаря им фактически можно было записывать целые тексты, но тайного имени повелителя тьмы так и не было сложено.
Тогда они принялись всячески пытать жрицу, надеясь, что она выдаст им нужные комбинации, но никакие экзорцизмы не могли заставить её предать любимого. Раскалённое железо, казалось, только усиливало упрямое нежелание девы говорить. Ей долго не позволяли умереть, но человек не всесилен, и во время очередной пытки, душа её вырвалась к любимому. А жрецы Храмовых скал так ничего и не добились.
С тех пор во всех семинариях и приходских школах перво-наперво изучаются буквы первого порядка. Поскольку, если разгадать их изначальное положение, можно получить власть над самим дедером. И тогда добро, наконец, восторжествует.
– А если кто-то вздумает использовать эту власть во зло? – вытянув перед собой руку, перебила пастора Стана.
Клер поёжился и нервно сжал в руке остренькую палочку, которой мгновение назад старательно выводит эти самые буквы.
– Даже если кто-то и решится на это, – медленно начал пастор, – его злая воля никогда не сравниться с умом и коварством дедера. И поверь, отец чертей не слишком долго будет в услужении у такого глупца. Но если кто-то решит уничтожить его, то того малого времени, что дедер будет под властью человека, вполне может хватить для осуществления задуманного.
– Но зачем было мучить жрицу? – робко спросила краснощёкая, похожая на матрёшку Цветана.
– Что? – Клеру показалось, что он ослышался.
– Зачем святые отцы из Храмовых скал принялись пытать жрицу? Разве они не должны были просто объяснить ей, что так будет лучше? Что дедер должен умереть, потому что он же… Он же враг рода людского!
– Может, для рода человеческого он и был врагом, – тихо произнёс пастор, от чего-то покрываясь потом и ёрзая на стуле, – но для жрицы он был в первую очередь мужем. Наверное, даже больше, чем мужем. Ты бы позволила убить своего суженого, коли бы знала, что можешь этому воспрепятствовать?
– Конечно, – убеждённо ответила девочка. – Если бы он был врагом рода людского, или Господа моего…
– Он и был её господом, – пытался объяснить Клер. – Она не признавала истину в суждениях людей из Храмовых скал.
– А как звали жрицу? – внезапно спросила Ия.
– Хм, – наставник почесал затылок и, кажется, немного смутился. – Предания рознятся. Кто-то величает её Ниилит, кто-то Ядвигой. Никто не знает, как её звали на самом деле. Так давно случилась эта история. А теперь давайте перейдём к самим буквам, – он поднял перед собой кусок бересты, на котором был начертан большой угловатый знак, похожий на перевёрнутую голову быка. – Это фортанум, в переводе с древнесаньтарского, истина. Символично, что первый порядок начинается именно с истины…
Мысли Ии снова уплыли далеко от темы урока. В голове вертелась история любви дедера и простой женщины с бренного мира. Хоть бы и жрицы, так что ж? Ведь женщина всегда остаётся женщиной.
– Пастор Клер, – снова вытянула руку девочка, – а почему дедер не защитил её? Он ведь мог. Уж коли владыка ужаса вручил жрице собственную жизнь, почему он позволил Храмовым скалам схватить её?
Пастор нахмурился и крепко сжал палочку, которой писал.
– Ия, эта история случилась настолько давно, и её столько раз пересказывали, что нам теперь практически невозможно добраться до истинной сути происшедшего, и остаётся лишь довольствоваться теми крупицами знаний, которыми мы располагаем.
– Значит, вы не знаете? – упрямствовала негодная девчонка.
– Не знаю, Ия. Я всего лишь человек и всех знаний, увы, мне не открыто. Покажи, как ты написала фортанум?
Девочка густо покраснела и нерешительно вытянула перед собой пустой кусочек бересты.
– Понятно, – хмыкнул Клер. – Ия, ты сама просила принять тебя в школу, да так горячо, что я, было, решил, ты будешь проявлять достойное рвение. Пожалуйста, не заставляй меня разочаровываться в тебе.
– Простите меня, пастор, – девочка потупилась и тихонько заскрипела струганной палочкой по бересте.
В тот день они прошли ещё две буквы первого порядка, а на следующий день Клер обещал научить ребят складывать из них простенькие слова, чтобы дети могли уже обмениваться меж собой маленькими записками, что, по глубокому убеждению, наставника только поспособствует усвоению ими грамоты.
…Когда солнце скрылось за деревьями, двери приходской школы отворились и распустили детвору по домам. Шумной разухабистой гурьбой ребятня вывалилась наружу и прежде, чем отправиться к родным воротам, принялась резвиться и гонять берестяной коробок.
Ия некоторое время наблюдала за ними со стороны, а потом, глубоко вздохнув, посеменила к родной избе.
Холодало. Ветер становился лютым и неприветливым. В эту пору он пробирал до нутра единым дуновением. А поди, оденься теплее положенного – ветер стихнет хоть на миг, вся взопреешь. И когда, подует в следующий раз, простудишься уже наверняка.
По широкой истоптанной дорожке, зябко кутаясь в старенькую овчинную шаль поверх серой просторной рубахи, тихонько семенила маленькая пухлощёкая Ия. Она ещё не вошла в тот возраст, когда приличной девушке надлежит заплетать волосы в косу, причём обязательно с красной лентой в знак невинности и добродетели. Поэтому русые локоны девчушки свободно развевались от ветра, стянутые на лбу лишь узким берестяным ремешком.
Потешно ступая угловатыми берестяными лаптями, она забралась на высокий крутой холм, бледно освещённый увядающей луной, и потуже натянув шаль, взглянула на небо. Ей весело подмигивали семь далёких звёздочек, как бы жмущихся друг к дружке. Нет, врали свитки Анея, такая красота не может быть причиной несчастий. И уж тем более, никакие маньяки там зародиться не могут. А он-то верил… Вот ведь глупый.
Шмыгнув носом, Ия бросила короткий взгляд на месяц и тихонько пошла туда, где среди прочих двупокатых и соломенных крыш курилась кривым дымком печная труба родной избы.
На следующее занятие она припозднилась. Всё мамка виновата – отчитывала за то, что щи пропали, даже в школу пускать не хотела в качестве наказания. А она – Ия, откуда же могла знать, что матушка с вечера щи в погреб не упрятала?
Кое-как отперевшись, девчонка схватила писало, кусок бересты, что недавно ей принёс старший брат, и со всех ног бросилась к приходу пастора Клера. Как назло, школа находилась в половине версты от жилища девочки. Скоро Ия запыхалась и продолжила путь быстрым порывистым шагом.
По пути к школе ей встретился юродивый Авоська. Он по своему обыкновению куражился с длинной кривой палкой. Эта палка служила ему конём, веслом и даже свирепым хищником, так и норовившим задрать.
Ия приветливо помахала божьему человеку рукой и пошарила в маленьком карманчике понёвы, надеясь найти кусок пряника, которым её сегодня угостил дядька Мстислав. Пряник был на месте, значит, пронырливая Ждана до него ещё не добралась. Ия мысленно показала сестре язык и позвала юродивого.
Авоська оживился. Он воровато огляделся и поспешил к заветному прянику. Но, когда юродивый подошёл, Ия поняла, как жестоко ошиблась. Слабоумный состроил чудовищную гримасу и без замаха тяпнул девочку по шее несколько раз. А потом с дикими завываниями умчался куда-то в сторону просеки.
Девка сидела на жёлтой траве, покрытой пёстрыми опавшими листьями, и, держась за шею, горько плакала. Даже не столько от боли, сколько от обиды. Юродивый, сколько его помнила Ия, никогда и мухи не тронул, какая дурь взбрела ему в голову? Где он этому научился?
Какая тут школа после такого?
Девочка тихонько встала и, держась за шею, посеменила в сторону кузницы. Она находилась слегка в отдалении от слободы, ведь рождение металла сродни волхованию, и уличный шум ни при каких обстоятельствах не должен помешать священнодействию кузнеца. К тому же, кузнец временами работал и ночью, и рано утром, а шум, доносившийся от ударов молоточками и кувалдой, мог помешать тихому быту слобожан. Посему испокон веков в Нижней слободе кузницы строились за околицей.
Прохожие оборачивались вслед заплаканной девочке, спрашивали, кто обидел. Но Ия только отмахивалась и угрюмо брела дальше. Как раз в тот миг ей больше всего хотелось сделаться совсем маленькой и незаметной.
Кузница Утопы была распахнута настежь. Против обыкновения оттуда не доносились задорные перезвоны молоточков, не слышалось угрюмое пыхтение мехов, не трещал горн. Подмастерья, все, как один, вдруг куда-то запропастились. На подворье царила тишина.
Кузнец жил бобылём и, насколько ведала Ия, семьи у него никогда не было. Сирота из пришлых. Людей он сторонился, но оставался в почёте едва ли не у каждого слобожанина. Никогда никому не сделал худого, зато работой славился – чем не человек? Иным бы его в пример.
– Утопа! – позвала девочка, не решаясь войти внутрь. – Утопа, ты здесь?
Непонятно почему, но к Ие кузнец всегда относился теплее, чем ко всем остальным. Для неё всегда были припасены сладости, всегда было время перекинуться хоть словечком. Девочка иной раз любила заглянуть в кузницу. Любила наблюдать, как красноватая пенящаяся жижа твердеет, превращаясь в подкову. А иногда случалось видеть, как рождается дивная кружевная решётка, достойная самого стольного князя.
– Утопа!
– Ия, это ты? – донеслось из горницы. Голос был мужской, низкий и бархатистый. – Входи, я здесь. Ты же, вроде, должна быть у Клера?
Девка глубоко вздохнула.
Горница была просторная со множеством окон, не каждая светёлка такой удаётся. Сводчатые потолки кое-где украшались резьбой. У дальней стены тихонько гудела покрытая серой штукатуркой печь. За широким дубовым столом, опираясь правым коленом на лавку, в огромной куче тряпья рылся косматый богатырь Утопа.
Непокорная грива замасленных иссиня-чёрных волос липла к широкой бугристой спине. Узкие кожаные штаны были по-походному заправлены в мягкие серые сапоги. У левого бедра к широкому кожаному поясу был пристёгнут летучий кистень с шипастым молотилом.
Кузнец обернулся и, увидев заплаканное личико, бросил своё занятие. Усадив девочку за стол, мужчина тяжёлыми шагами подошёл к печке и взял небольшую глиняную крынку. Молча налил козьего молока в кованый узорчатый кубок. Кузнец поставил питьё перед Ией и сел напротив.
– Что случилось? Тебя кто-то обидел?
Ия пожала плечиками.
– Авоська… Он меня по шее клюкой отходил.
– Авоська? – поразился Утопа. – Юродивый Авоська?
– Да… Я хотела с ним пряником поделиться, а он ни с того, ни с сего меня ударил.
Кузнец потёр густую короткую бороду и пристально уставился на девочку. Ей стало немного не по себе. Девчонка ёрзала на месте и не знала, куда девать глаза. Точно это она виновата.
– Ну, честно, я не знаю, чего он так со мной…
– Я верю тебе, девочка, – кузнец погладил белокурую головку и принялся запихивать тряпки в тугой заплечный мешок, изредка поглядывая на маленькую гостью. – Авоська, конечно, парень смирный, но чужая душа потёмки, тем более коли речь о юродивом. Не таи обид, скорее всего, он не со зла. Но на всякий случай, лучше сторонись, кто его знает, что негоднику в башку втемяшится?
– Ты уезжаешь? – глядя на вещмешок, спросила Ия.
– Да, пора в дорогу. Дела. Наверное, пришло время покинуть насиженные места. Но ты не кручинься, – он игриво задел пальцем её носик, – мы ещё обязательно встретимся.
– Обещаешь?
– Конечно, обещаю. Но и ты должна пообещать мне кое-что.
– Обещаю! – выпалила девочка.
Утопа усмехнулся.
– Ты ведь ещё не знаешь, чего я попрошу.
– Я знаю тебя, ты не можешь попросить у меня чего-то плохого, – наивно молвила Ия.
Кузнец снова улыбнулся.
– Ты меня хорошо знаешь, девочка. Пообещай мне, что будешь осторожна? Ты ведь знаешь, что кузнецы сродни волхвам? – Ия кивнула. – Поэтому послушай кудесника. Грядут смутные времена, придётся туго. Обещай мне, что будешь беречь себя?
– Обещаю.
– Будь всегда такой же доброй и любознательной девочкой. Не позволяй себе меняться, хорошо? И вот ещё что, – он отложил заплечный мешок в сторону и выудил из-под стола маленькую дивной красоты шкатулку, – это тебе.
Девочка взяла подарок и покрутила перед глазами. Шкатулка была деревянная, но покрытая тончайшей сетью металлических узоров. Причудливые животные плавно переходили в прекрасные волшебные цветы. По углам верхней крышки тускло мерцали небольшие камушки красного граната.
Ия осторожно открыла её и ахнула. По горнице разлилась тихая писклявая мелодия, а из глубин шкатулки поднялась фигурка оловянного зайчика и закружилась.
– Вот так диво! – воскликнула девочка, не веря своим глазам. – Утопа, ты и вправду волшебник!
– Это тебе на добрую память, – кузнец улыбнулся, гордый своим подарком. – А теперь ступай, мне нужно собираться.
– Спасибо, – кротко кивнула девочка. – Ты тоже береги себя, Утопа. До встречи.
– Прощай, Ия, – вновь улыбнулся кузнец.
Девочка чуть присела и тенью выскользнула во двор. Мужчина проводил её грустным взглядом и покрутил головой. Некоторое время он постоял без дела, задумчиво глядя на дверь, а потом вздохнул и вернулся к своему занятию.
Глава 6
Ивец тихонько крался по расписным коридорам мироградского Кремля. Сота не разрешал ему гулять в этом крыле, поэтому оно тянуло юного княжича сильнее других мест. Святые угодники строго взирали на него с потолка, как бы говоря, не ходи. Там тебе делать нечего.
Добравшись до низенькой неприметной двери, княжич огляделся. Коридор, как назло, был совершенно пуст, и в случае чего, спрятаться негде. Правая рука скользнула за серое голенище и вытянула тонкий нож с односторонней заточкой, больше похожей на шило. Просунув лезвие в дверной проём, нащупал толстый брус затвора. От сосредоточенья Ивец высунул кончик языка.
Наука Соты пошла впрок. Чтобы отодвинуть засов, юному князю понадобилось всего несколько коротких мгновений. Тонкий нож вернулся в сапог, а его хозяин тенью скользнул в сырые, прогнившие плесенью и оспинами кремлёвские подземелья. Редкие факелы отбрасывали причудливые тени на красные арочные потолки, под ногами кто-то копошился. Мальчишка даже не решался взглянуть, кто это.
Неподалёку монотонно капала вода.
Скоро княжич оказался перед высокой железной дверью. Что делать дальше, он не знал. Умней было бы внять наставлениям воеводы и никогда не совать сюда носа. Но князь должен подвергать сомнению любые слова и всегда сам искать ответы.
– Не стесняйся, – грянуло над ухом. – Открой её.
Ивец вздрогнул и быстро выхватил нож. Прыжок, полуоборот и крепкая волосатая рука хватает его запястье.
– Недурственно, – похвалил Сота. – Почти достал. Но в следующий раз для таких случаев держи оружие ближе. И перед тем, как выхватить, сделай вид, что собираешься подчиниться. Успокой врага, пусть думает, что напугал. Пускай недооценивает.
– Прости, Сота… Я хотел… Я думал…
– Молчи! – перебил воевода. – Князь не должен извиняться за то, что гуляет по собственному терему. И ещё. Князь никогда и никому не объясняет своих намерений. Пусть гадают, что он задумал. Пусть исходят на измену. Даже если ты ничего особенного не решил, пусть враги думают, что это не так. Дай им возможность перехитрить самих себя. Понял?
– Угу, – кивнул княжич, стараясь не встречаться с воином взглядом.
– Молодец. А теперь открой её. Ну, же. Смелей.
Ивец нерешительно взялся за дутое оловянное кольцо и потянул на себя. Тяжёлая железная дверь громко заскрипела и отворилась. Внутри было темно, хоть глаз коли. Сота вынул из ушек факел и протянул юному князю. Легонько толкнул в плечо.
Княжич вошёл и оглянулся. Воевода стоял на месте и с гадкой ухмылкой следил за каждым его шагом. Ивец насупился и решительно двинулся вглубь таинственной комнаты. Когда он огляделся, захотелось плюнуть от досады, но парень постеснялся.
– Не хватало ещё, чтобы ты спился, – хохотнул воевода. – Потому и запрещал сюда ходить.
