Чинча и апельсиновая косточка
Диана Галли
Чинчу спасла детская игрушка "уоки-токи". Идет расследование. И с каждым днем детективы особого отдела погружаются в ад профессора Карнейта. Чем больше фактов всплывает наружу, тем чудовищнее его "корпус выживания". Чем больше доказательств, тем больше демонов вырываются наружу.Боб и Чинча идут в ад. Им не страшно там, где нет света. Потому что они – дети своего века. Они не стискивают зубы, а сияют во тьме. До тех пор, пока сумасшедший профессор не взламывает грудную клетку, чтобы убедиться в том, что такое сердце.Ребенку, которым ты был, Бобби. Ты – моя апельсиновая косточка.
Диана Галли
Чинча и апельсиновая косточка
"Карусель". Смешное слово на русском, которое он выучил, потому что это было кодовое слово для всей операции. Они умудрились не потерять ни одного человека, ни одного! Во время операции, которая длилась 40 минут. Они спасли 25 человек и еще одного, самого ценного. Который научил его смешному слову "karusel".
Робби покупает сигареты, свежий номер журнала мод и цветы. На входе в госпиталь его осматривает охранник, но Робби показывает свой жетон, свой пистолет и особое предписание от управляющего госпиталем, которое разрешает ему посещать пациента 77 в любое время.
В лифте вместе с ним едет пожилая пара. Детектив узнает их – родители Зои. Они уже смирились с тем, что их дочь пропала, что единственная новость, которая их ждет – что полиция нашла ее тело. А они нашли Зои и еще 24 человека, живыми. И всех спасли.
Мать узнает Роба, протягивает ему руку и говорит:
– Мы вас знаем. Вы руководили операцией. Спасибо вам!
– Как ваша девочка?
– Все в порядке. Ее выписывают сегодня.
– Передайте ей мои самые лучшие пожелания. И пусть она не беспокоится – мы добились пожизненного заключения без права на УДО.
– Мы уедем домой сразу же. Ей еще надо давать показания?
– Нет. Вы можете быть спокойно, теперь ей ничто не угрожает.
На своем этаже отец Зои подходит ближе и тихо шепчет:
– Почему не смертная казнь?
– Потому что это слишком легкое наказание.
– Легкое?
– Он рассчитывал на смертную казнь, когда делал это. Но это слишком просто, казнить. Общая камера до конца его дней. И никаких поблажек.
– Наверное, вы правы. А та девочка? Которая их вытащила? Как она?
– Все в порядке. Он не успел ей навредить.
Они уходят, Роб поднимается еще на один этаж. У ее палаты дежурит Айя.
– Что сегодня?
– Брала показания. Пока был перерыв.
– И как прошло?
– Когда она не под препаратами, очень хорошо. Зачем они ее так сильно глушат?
– Чтобы мы могли взять показания.
– Она спрашивала о тебе.
– Иди, Айя, оставь мне вопросники. Я вечером сделаю.
Его напарница кивает и отмечает в распечатках вопросы, на которые нужно получить ответы. Вопросников слишком много. От всех служб. Некоторые подборки срочные, некоторые помечены "по возможности".
Робби входит в палату. Чинча спит. Детектив садится в кресло у окна, читает то, что записала Айя, слушает диктофонные записи через наушники. Входит медсестра, улыбается ему и показывает на бутылку с водой, заменить? Роб кивает. Чинча пьет много воды и мало ест. Но это нормально. После того, что тот урод с ней делал – это нормально.
Через час она открывает глаза. Не шевелится, не меняет положение тела.
Робби встает, подходит к ней, наклоняется, чтобы она увидела его лицо.
– Привет!
– Привет, Робби.
– Пойдем гулять?
– Да.
Она выходит только с ним. Пока только с ним. Айя пыталась вывести ее во внутренний дворик госпиталя, но на лестнице случился панический приступ, пришлось возвращаться. А с Робби удается погулять. На него реакция нормальная.
Врачи говорят, что это пройдет. Пройдет, но когда?
Чинча встает, проходит в ванную. Одевается уже сама, раньше Роб помогал ей с джинсами и кроссовками. Сейчас она может наклоняться, может зашнуровать обувь, может причесаться. Когда Роб увидел ее в первый раз, он не представлял, что это возможно. Сегодня все гораздо лучше.
Роб ждет ее у дверей, протягивает ей бутылку воды. Это уже навсегда. Она не сможет выходить без воды всю оставшуюся жизнь. После того, что он увидел в комплексе, Робби понимает. Этот урод поил их рассолом. Кормил соленым. Давал чистую воду только раз в день. Чинча придумала, как его обмануть. Она научилась выпаривать рассол и отмачивать еду от соли.
Роб берет Чинчу за руку, вызывает лифт. Каждый день он наблюдает, как она делает шаг дальше. В первые дни Чинча не могла даже к окну подойти. Сегодня она с интересом рассматривает инструкции на стене и может отпустить его руку. Классические методы психиатрии работают, но в ее случае – быстрее, чем обычно.
В холле ее замечает охрана, Чинча подходит и пожимает руку дежурному на посту:
– Сегодня ветер, ты надела шарф?
– Да, Гарри. Спасибо. А у тебя все в порядке?
– Да. Я почти дочитал "Поющие в терновнике". Ты была права, мне очень нравится!
– Обязательно приходи потом поговорить о книге, ладно?
– Конечно приду!
Роб улыбается. Они выходят из дверей на улицу. Детектив не удивляется уже ничему. В первую неделю к ней пускали только полицию. На второй неделе к ней приходили девушки, которых она спасли, и их родители. На третьей неделе Чинча перезнакомилась со всем персоналом и охраной. После этого журналистов стали вышвыривать прямо из холла. Ни один из тех, кто узнал Чинчу, не позволит, чтобы писаки обидели ее. А журналистам в госпитале Святого Антония не верят.
Роб показывает девушке на свою служебную машину. Огромный джип оперативников смотрится внушительно. Чинча обходит его кругом, осматривает, потому что сегодня он взял другую машину. Ей все интересно. Роб ждет у открытой двери. Ничего страшного, несколько секунд, ей это нужно.
В салоне она пристегивается раньше, чем вытянет ноги. Это Роб тоже знает. Они ездят вместе всего неделю, но этот жест у нее доведен до автоматизма.
– Можно я тебя поцелую? – спрашивает Чинча.
Он наклоняется к ней. Она целует его в щеку, прижимается к его плечу. Роб гладит ее по спине и тихо спрашивает:
– Можем посидеть так немного.
– Но у тебя же рабочее время. Надо ехать.
– Да. – он заводит машину.
– Сегодня поедем в корпус?
– Да. Как два дня назад. Ты сможешь?
– Смогу. Мне уже намного лучше.
Корпус. Комплекс. Заброшенное здание завода, где урод создал нечеловеческую теплицу для своих опытов. Она провела там два года. Некоторые из спасенных тоже. Два года пыток и экспериментов. И если бы не сломанная детская игрушка, все они остались бы там, в подвале, как и сотни замученных жертв до них. Двадцать лет этот урод проводил эксперименты. И заработал на этом миллионы. Его никто не мог обнаружить, его никто не мог уличить. До того момента, пока он не связался с туристочкой на борту парохода. Его роковая ошибка.
Роб набирает скорость, ему не нужно смотреть на Чинчу, чтобы знать, что она в порядке. Детектив чувствует ее, ее дыхание, ее сердцебиение. Сейчас она спокойна и ей не больно. Когда ей больно, он чувствует. Когда он нашел ее в корпусе, он думал, что сойдет с ума, такие волны боли накрывали его тогда. Но он сумел отстраниться, чтобы сделать то дело. Дело века, как прозвали его газеты. Дело об освобождении 25 заложников. Дело профессора Карнейта.
У заводского корпуса Роб паркуется. Он отстегивает ремень, притягивает Чинчу к себе на руки и целует уже по-настоящему. Она отвечает, улыбается ему между поцелуями, гладит его отросшие волосы. Роб смотрит в ее глаза, ничего не говорит, просто целует уже зажившие губы, которые в первый раз он поцеловал здесь, когда она лежала на земле, когда потеряла сознание, а он пытался запустить ее сердце, делал искусственное дыхание, пока она не задышала, но и тогда, в первый раз, когда вместо губ было месиво – тот урод разбил ей лицо, когда понял, что она выиграла, что к ним мчатся полицейсике и штурмовики. Тогда Роб не мог никак поймать ее пульс, дышал за нее. Пока она не схватила его за руку, так сильно, что у него потом долго не проходили синяки от ее пальцев. "Бобби, ты приехал!" Он тогда поднял ее, хотел отдать врачам, но она замотала головой и еле произнесла разбитыми губами: Каруселька готова?
И пока последнюю из девушек не увезла придуманная ею "каруселька", Чинча не давала себя увезти. Только когда она убедилась, что всех спасли, Роб подозвал последнюю бригаду, и ее уложили на каталку, чтобы отправить в больницу.
Сейчас они долго целовались, здесь, где точно никто бы их не увидел.
– Бобби. Надо работать.
– Да, Чинни. Идем.
Они открывают замок на дверях, спускаются в подвал. Поначалу он боялся, что девушка не сможет сюда приезжать для работы. Но она была намного сильнее, чем казалась. Показывала операционную и кладовку, показывала тайники и захоронение. Там до сих пор работали эксперты, сегодня Роб вел ее туда.
Чинча только крепко держала его ладонь, не отпускала, пока они спускались вниз. По этому аду у нее был свой проводник, и Бобби это знал. С Айей не получилось, они пробовали. Но с ним она могла работать, могла давать показания и показывать. Могла, если он был рядом. Капитан Росси видел ее, когда они работали вместе, и велел ни в коем случае не прерывать общения. Он один из немногих, кто понял, какой ценный свидетель попался им.
Роб включает камеру. Чинча берет в руки фонарик и идет по коридору, открывает камеры, рассказывает про девушку, что сидела здесь еще три недели назад. Показывает следы на стенах, показывает наручники и ремни, показывает отколотую штукатурку и разбитые стеклоблоки. Когда она устало садится на пол у стены, Роб ставит запись на паузу, садится с ней рядом. Это значит, Чин устала. Роб обнимает ее за плечи, прижимается к ее виску губами:
– Если не хочешь больше, скажи.
– Не могу, Боб. Надо сделать сегодня. Тогда останется меньше.
– Посидим и пойдем дальше.
30 ячеек. Тридцать историй. Двадцать пять бригад врачей, одна реанимация и одна Чинча. Двадцать седьмая, что спасла всех.
