Олеся Николаевна Бондарук "Хороший человек"

Хороший человек
Олеся Николаевна Бондарук

Жизнь Алисы меняется, когда таинственный незнакомец передает ей карточку, на которой находится огромная сумма. Ей предстоит спасаться от тех, кто тоже охотится за деньгами, и исполнять наконец свои мечты. На что Алиса готова, чтобы сохранить деньги у себя? Ей придется ответить на этот вопрос.

Олеся Бондарук

Хороший человек

Глава 1

– Ты хороший человек?

Алиса уставилась на мужчину, широко раскрыв глаза, и от страха не могла произнести ни слова, хотя больше всего ей хотелось кричать – от страха.

– Ты хороший человек? – снова повторил он ей, не отпуская ее руку, в которую вцепился за несколько секунд до этого. – Мне важно знать, что я отдам это хорошему человеку. Это все, что я успею сделать.

Мужчина говорил тяжело, дышал со свистом, а стоял, согнувшись почти вдвое. Но он был очень сильным, и даже в этом состоянии мог удерживать женщину одной рукой. Второй он держался за живот, и сквозь пальцы капало страшное, не то черное, не то красное, что уносило его силы, уносило его жизнь.

– Ты хороший человек? – снова повторил он.

И тут Алиса поняла, что надо отвечать, что он безумен, и что он, возможно, умирает, а еще возможно, что в эту свою смерть он хочет забрать и ее, и все зависит от того, что она скажет. Всего за секунду промелькнуло это в ее голове, а еще то, что никогда она не боялась ходить домой короткой дорогой через гаражи, чем очень гордилась, и что никогда с ней ничего не случалось, а вот сегодня – пожалуйста! Схватили ее за руку, когда до дома осталось совсем ничего, а спрашивают не про кошелек или жизнь, а про то, хороший ли она человек. И она кивнула, словно головой дернула, попыталась что-то сказать, но только пискнула чуть слышно. Но видно, и этого хватило таинственному незнакомцу.

– Ты хороший человек, – повторил он, на этот раз утвердительно. – Я уже не спасусь. Я украл у них деньги, много денег, миллионы. Я думал, они меня не найдут, потому что я умнее. Но я не умнее, и они меня достали, а теперь я боюсь, боюсь умирать. Я сказал себе, что помогу хорошему человеку, и это мне зачтется ТАМ, если там что-то есть. Они забрали деньги, но не все. У меня осталась карточка, там всего полмиллиона, даже меньше, они подумают, что я их потратил, я ведь бегал от них целый год! Забери карточку, отдай деньги на доброе дело.

Хватка его ослабла, и он согнулся еще сильнее. Он захрипел, зашатался, но через пару секунд словно очнулся и продолжил:

– Не выдавай себя, не говори, что у тебя такие деньги. Раздели их, раздай, куда сама знаешь.

Теперь Алиса могла убежать, могла толкнуть его, но не стала. Она посмотрела ему в лицо и поняла, что не только она боится, но что и он полон ужаса.

– Ты боишься? – прошептала она и сама поразилась тому, что сказала. Разве это говорят преступникам, которые хватают тебя за руку на дороге мимо гаражей?

– Я боюсь, и я не хочу этого. Забирай карточку и уходи… В кармане куртки, рядом – записная книжка, там пин-код, последние четыре цифры… номера телефона, где написано… Эрик Риш. Эрик Риш – это я такое имя себе придумал, хотел уехать за границу, а сам…, – он открыл рот, ловя воздух, больше уже не в силах продолжать.

Вдруг он выпрямился во весь свой рост, и Алиса увидела, что он очень высокий и сильный, вытянулся в струну, а потом опять согнулся и упал.

– А сам умер на окраине города в гаражах, – закончила за него женщина, еще толком не придя в себя от страха. И опять она поразилась своим словам. Кто же говорит такое, когда так страшно?

Никогда на нее не нападали, никогда она не видела столько крови, никогда не видела, как умирает человек. И никто никогда не спрашивал у нее, хороший ли она человек, чтобы отдать ей кучу денег. Когда пришла мысль о деньгах, она словно встрепенулась, присела на корточки и аккуратно, чтобы не запачкаться, полезла рукой в карман покойника. В правом не оказалось ничего, а в левом – все, как он сказал: яркий кусочек пластика и аккуратная записная книжка в кожаном переплете. И что делать теперь? Куда-то звонить? Закричать, как в фильмах ужасов, и побежать сломя голову, пока кто-то не остановит, не успокоит, не решит все проблемы? Спокойно, как ни в чем не бывало, отправиться домой и провести вечер за ничего на значащими занятиями с мужем и ребенком? А что делать потом? И нужно ли рассказывать про карточку и про деньги, да и есть ли они вообще, эти деньги? Не бред ли все это умирающего? Да и стоит убедиться, он правда умер, этот человек? Может, надо проверить, найти пульс, сделать искусственное дыхание, надавить энергично на грудь и считать про себя – раз-два-три?

Сжав карточку в руке, Алиса решилась наконец-то сделать шаг. Она тихо-тихо ступила назад, отходя от того, что только что было живым, сильным, еще молодым мужчиной. Страх ее был странным, она осознавала, что боится, и в то же время часть ее была спокойной, именно эта часть забрала карточку и уже думала, стоит ли звонить в полицию, или пусть найдут этого человека другие, те, что придут за своими машинами утром, или пойдут здесь короткой дорогой. Вдруг в полиции захотят ее обыскать и найдут карточку, а там – кто знает? – много денег, которыми нужно правильно распорядиться. Ведь такова была последняя воля покойного, которую, кажется, принято уважать. Так думала спокойная Алисина половина, которая словно вступила с ней в диалог и шептала: «Там может быть много денег… И никто об этом не знает… А тебе так хотелось бы, чтобы хоть часть осталась тебе… Ведь можно отдать на добрые дела не все, совсем не все, чуть-чуть оставить себе, ведь правда?» Эту новую Алису, которая обнаружилась за Алисой-трусихой, надо было прогнать, потому что думала она что-то совсем неправильное и неуместное.

Алиса, настоящая Алиса, еще раз посмотрела на человека, под которым растеклась красно-черная лужа, встряхнулась и решила просто уйти – уйти домой. Там все привычное, знакомое, как каждый вечер. Там теплый ужин, там бормотание телевизора, там мягкие тапочки и родные люди, и никто из них не спросит, хороший ли она человек, держась рукой за окровавленный живот. И вдруг она поняла, что нет никакой второй Алисы, что есть только та, что боится, боится до ужаса, до крика, и тогда она развернулась и побежала со всех ног.

Блог испанской эмигрантки

Привет всем подписчикам, и у меня отличная новость, даже две! Во-первых, как я и обещала, если на мой блог подпишется сто тысяч человек, я покрашу волосы в зеленый цвет. И да, это случилось, нас уже сто тысяч! Всю голову не покрасила, но на челку смелости хватило, зацените фото! (Да-да, как всегда, лицо заблюрила, сохраняю конфиденциальность. А чтобы было понятно, что это точно я, внимание к деталям, верные подписчики поймут).

Я рада, что мой блог, который я начинала просто как записи скорее для себя, вдруг стал популярным. Мне пишут, что здесь рассказывают о хороших людях, и что это необходимо среди потока информации о преступлениях, обмане, интригах. Я и правда записываю простые истории о простых людях, с которыми свела меня жизнь. И я уверена, что каждый человек может быть хорошим, и с этим связан второй пункт этого короткого списка.

Вторая отличная новость – наша идея хороших поступков работает. Напоминаю тем, кто только присоединился: мы делаем хороший поступок и рассказываем о нем. Хотим нарушить то самое правило «пусть правая рука не знает, что делает левая», потому что о хороших делах надо тоже рассказывать, пусть в мире будет больше позитива. Хороший человек делает хорошие дела! И выбираем небанальные вещи, чтобы все знали, что можно помогать по-разному. Под прошлым постом больше тысячи комментариев, и многие уже поделились тем, какое добро сотворили.

Как и обещала, я тоже внесу свою крошечную лепту. Вчера в мой ресторан пришла какая-то грязная пожилая женщина, может, бездомная, может, наркоманка. Я не стала ее прогонять, а дала ей хороший столик. Я подумала, что она просто хочет снова вспомнить, как это – быть человеком, обедать в ресторане, быть среди людей. Мне было все равно, если бы она не заплатила, но мне показалось, что она не собиралась есть на халяву. Возможно, насобирала какие-то деньги или даже заработала. Я так прониклась желанием сделать что-то для нее, что мне показалось, что я знаю ее давным-давно, всю жизнь. С ней потом, правда, приключилась печальная история, но об этом потом, сегодня только позитив! Пишите в комментариях, какие добрые дела сделали вы!

И напоминаю, что на следующей неделе – фоторепортаж с улиц Барселоны, не пропустите, фото получились просто отличные! Никаких туристических заезженных достопримечательностей, настоящая реальная жизнь.

До встречи на страницах моего блога. Как всегда,

Ваша А.

Глава 2

Три недели только и разговору было о трупе мужчины, найденном в гаражах на окраине маленького спокойного города. Три недели без перерыва все обсуждали, пересказывали подробности, придумывали новые, строили версии, звонили в другие города родным и друзьям, чтобы сказать: «Ты представляешь, что у нас произошло?» И снова, в который раз принимались рассказывать про то, как нашли утром труп мужчины с огнестрельным (огнестрельным, это из пистолета, как в кино!) ранением живота, который приехал сюда на машине, бросил ее за два квартала и пешком, истекая кровью, зачем-то шел по улицам, не обращаясь за помощью, даже не позвонив в скорую! А ведь был и телефон в его куртке, и деньги в бумажнике, а что осталось от человека? Кровавая лужа в салоне машины (угнанной, конечно, как же иначе), кровавые следы на первом, быстро растаявшем ноябрьском снегу, и вторая кровавая лужа там, где он умер. Так и не понял никто, куда он шел, кого искал, и почему не обратился за помощью. И не понял никто, кто он вообще, потому что в маленьком городке Замирске никогда он не жил, и никто здесь его не знал. В областном центре, в Миропольске, тоже ничего про него сказать не смогли. Через три недели новость перестала удивлять и пугать, и постепенно про таинственный труп забыли, только в полиции продолжали пытаться вести расследование, которое тоже пока никуда не вело.

Алиса новость с соседками обсуждала, но без всякого рвения. Ее страх так и не прошел, и она все боялась, что придут к ней и спросят, о чем она говорила с покойным, и не отдавал ли он ей банковскую карточку. Иногда она надеялась, что вот-вот вернется та спокойная Алиса, которая рассуждала о совсем странных вещах, но она ушла, и некому было защитить ее от Алисы-трусихи. Карточку она спрятала в банку из под кофе, а банку – на верхнюю полку за книгами, и с того самого вечера так и не решалась снова посмотреть на нее, не то что отправиться к банкомату и проверить, есть ли на ней деньги, и сколько их.

А когда кончился ноябрь, и начался декабрь с его суматошными новогодними приготовлениями, Алиса подхватила грипп. Три дня провела она в постели, и все три дня не было ей покоя. Снился ей мужчина, державший ее за руку, снилась ей проклятая пластиковая карточка, снились гаражи и лужа на снегу. А когда просыпалась она, вспоминала она тот вопрос, что задал ей человек. «А и правда, хороший ли я человек? И как бы узнать это?» – думала она, то ли от температуры, то ли от того, что не может никому рассказать свой секрет.

– Миша, а я хороший человек? – спросила она у своего мужа, когда он пришел с работы однажды вечером.

– Что это тебя на такие размышления потянуло? – бросил он ей и уселся, как всегда, смотреть новости по новостному каналу, который Алиса тихо ненавидела. Как только муж его включал, больше он ничего не слышал и ничего ей не отвечал. Сегодня это ее разозлило, и она встала между ним и экраном.

– Просто скажи, я хороший человек? – повторила она вопрос.

– Да, да, отстань!

– А как ты это понял? Почему ты решил, что я хорошая?

– Ну ты же моя жена, ты же не можешь быть плохой, – и он сделал звук погромче и пересел, чтобы больная Алиса не мешала ему смотреть передачу. – Не веришь мне, спроси еще у кого-нибудь. Вон у священника в церкви, он разбирается, наверное.

Женщина отошла в сторону и посмотрела на своего мужа внимательно. «Почему я живу с ним?» – вдруг подумалось ей. Эта мысль испугала ее и удивила. Почему он все время смотрит этот дурацкий канал? Почему никогда не спрашивает, как прошел ее день? Почему никогда и никуда с ней не ходит? Почему почти не занимается их шестилетним сыном? Ему все равно. И ей все равно. Они вместе уже двенадцать лет, она даже не может вспомнить, как прошло их первое свидание. Им просто уже ничего друг от друга не нужно. «А он сам, он хороший человек? Наверное, он убежден, что да. И про меня тоже. Он никогда про это не думал. Все, что я, все, что вокруг меня – все хорошо. Зачем сомневаться?» И ей стало противно, противно от этой убогой уверенности. И вдруг снова почувствовала она в себе другую, спокойную, которая шептала ей: «Тебе не нужен ни он, ни его ответ. Тебе вообще не нужно спрашивать. Что тебе нужно, так это взять карточку, поехать в Миропольск и там ее проверить. Ты же не дура, чтобы пользоваться банкоматами в своем городе. Завтра тебе не надо на работу, ты же еще на больничном. У тебя будет весь день, пока Юрка в садике, ты доберешься на автобусе за сорок минут. И ты будешь знать, правда это или нет, вот и все, что стоит выяснять.» И вслед за ее страхом и робким сопротивлением снова раздался голос: «И если будут у тебя эти деньги, ты просто возьмешь сына и уйдешь, уедешь в Москву, тебе хватит на первое время. Это и есть доброе дело, и там никто тебя не найдет.»

***

Нет, не поехала на следующий день Алиса к банкомату с карточкой в руках, а поехала она, в длинной юбке и в красивом шарфе на голове, в местную церковь, отстроенную пару лет назад. Она была там на Пасху, и тогда ей стало плохо от духоты и тесноты, а до этого – на крестинах у сына коллеги, где они с подружками обсуждали девицу в короткой юбке, заявившуюся креститься в таком возрасте и – о боже! – в такой одежде и даже с помадой на губах. Они тихо хихикали и выбегали на улицу, боясь гневных взглядов местных церковных бабушек, которые девицу обсуждали совсем не тихо, а не стесняясь, периодически осеняя себя крестным знамением.

В этот раз Алиса надеялась, что в церкви будет тихо, спокойно, и будет с кем поговорить. Только раз ощущала она благостный трепет в храме, но было это не здесь. Тогда не была она еще замужем, и ребенка еще у нее не было, и попала она в старенькую церковь, выстроенную еще в советское время среди частного сектора. Пришли они с Михаилом, тогда женихом, чтобы поговорить по поводу венчания. В церкви было всего несколько человек, и был священник – старенький, согбенный, с улыбающимися глазами и ласковым голосом. Он сразу понял, что никогда они не были в церкви, и что им неловко, и что крестятся они неумело, потому что не знают, когда и как это делается. И он подошел к ним и заговорил с ними ласково. Не было в этой церкви суровых старушек, которые вершат свой скорый суд, а было здесь тепло, светло и уютно. Тогда Алиса испытала какую-то новую для себя душевную радость, она дала себе слово, что обязательно станет регулярно приходить сюда. Но потом накрыла ее с головой подготовка к свадьбе, да и от венчания они решили отказаться (ну смешно, венчаться в такой крохотной некрасивой церкви, куда все гости поместятся?), а потом обещание, данное самой себе, забылось, смылось из души. И только иногда думала женщина о том, что испытала, и хотела снова почувствовать то же самое. Не за этим ли пошла она снова в церковь?

Новый храм был большим, красивым, но каким-то бездушным. Он давил своей позолотой, деревянными резными украшениями и запахом ладана. Так же неумело, как и много лет назад, Алиса перекрестилась, и так же стала озираться по сторонам. Службы не было, да и людей почти не было. Горели несколько свечей, а из церковной лавки, где можно было купить все, от иконок до свечек, от крестиков до тяжелых подарочных книг, доносились веселые женские голоса. Не было старенького священника с ласковыми глазами, некому было подойти к растерянной гостье, чтобы приободрить ее, чтобы помочь ей. Она решила просто подождать, а уж если ничего не произойдет в этом красивом зале, где она чувствовала себя чужой и одинокой, то пойдет она к смешливым продавщицам в лавке и попробует спросить у них, что же ей делать.

Алиса медленно обходила зал, рассматривая иконы, вглядываясь в лица святых. Они все показались ей грустными и ненастоящими. И вот когда она почти закончила свой обход, вышел молодой священник с черной бородой и в очках. Он говорил по мобильному телефону недовольным голосом, не стесняясь ни печальных икон, ни Алисы, ни двух старушек, которые быстро и мелко крестились в углу, где еще горели свечки.

– Что? – крикнул он в трубку, – Я же сказал, что мне нужно сегодня, сегодня! Сколько можно откладывать?

Алиса не знала, что и подумать, и как подойти к этому священнику, который говорит о каких-то обыденных вещах в такой обычный телефон и вообще похож скорее на системного администратора, которому пришла в голову фантазия нарядиться в рясу, чем на батюшку. Но после того как умер на ее глазах незнакомец, что-то в ней изменилось. Она поняла, что не испугается подойти к этому мужчине, который выглядел довольно смешно в черном платье, совершенно не подходящем оправе его вполне дорогих очков.

– Извините, – сказала она, подойдя к нему поближе. – Можно у вас спросить?

– Что у вас? – деловито спросил священник. – Если крестить или отпевать, вы в лавке запишитесь, там и оплатите.

И снова поразилась Алиса, как непохож этот служитель церкви на того, который говорил с ней тихим голосом, и который казался самой добротой.

– А вы не знаете, раньше был такой священник, я, к сожалению, не помню, как его зовут, он еще в старой церкви служил, и сам он был старенький.

– А, это отец Афанасий, он умер еще два года назад, как раз когда старую церковь закрыли, а новую построили. Не дождался нашей радости, к сожалению. А вам зачем?

– Понимаете, он когда-то сказал, еще очень давно, что я могу прийти поговорить, если у меня будут вопросы. И вот у меня есть вопросы, а теперь я не знаю, кому их задать.

Молодой священник внимательно посмотрел на Алису, и она вдруг поняла, что она отвлекает его от важных дел, и на его лице явно читаются недовольство и нетерпение. Где же тот старенький батюшка, которого что-то в ней заставило поверить, что не просто так она пришла, и что, возможно, нужна ей помощь? Почему на смену ему пришел… обычный офисный работник?

– А вы у меня спросите, может, я вам что-то посоветую, – довольно безразлично сказал он. Наверное, у них есть протокол. Он не может просто так ее выгнать, иначе сделал бы это, у Алисы не было никаких сомнений.

– Это, может, странно немного, но мне надо знать, надо понять, хороший человек – это кто? Вот вы на исповеди как-то определяете, грешник человек или нет? Какие-то вопросы задаете? – говорила Алиса быстро, но вдруг поняла, что говорит какие-то глупости, что развернется сейчас ее собеседник, а ее оставит здесь, а то и вовсе прогонит.

Но священник не прогнал ее и не засмеялся, чего она очень боялась. Он старался делать свою работу, как исполнительный менеджер и был вполне искренним в своем желании.

– Когда приходит ко мне женщина на исповедь и не знает, с чего начать, я спрашиваю, делала ли она аборты, изменяла ли она мужу, часто ли она молится, соблюдает ли заповеди, приходит ли в церковь. Ну и спрашиваю, нет ли у нее какого-то постыдного секрета, из-за которого она пришла на исповедь. Но чаще всего ко мне приходят мои прихожанки, они и так все знают, на исповедь ходят перед причастием. А такие как вы… Этих вопросов обычно достаточно. А как понять, грешен ли человек… Все мы грешны, и все должны это понимать.

– Спасибо вам, – сказала Алиса. Она хотела добавить «батюшка» или «святой отец», но не была уверена, подходит ли такому молодому служителю эти обращения, и вообще, принято ли так говорить. И тогда она просто подтянула все время спадающий с головы шарф, развернулась и пошла к выходу. Только на улице она вспомнила, что принято, кажется, креститься, уходя, а потом осознала, что ей неловко. Поговорить-то она поговорила, а исповеди-то как таковой и не было.

Помог ли ей священник? Об этом она думала по дороге домой. На все его вопросы она могла ответить «нет». Значит, нечего ей стыдиться? Ведь не делала она никогда абортов, чем очень гордилась. Всего одна беременность была у нее, которая закончилась рождением ее сына. И измен не было в ее жизни, и уж конечно, ни воровства, ни убийства. А постыдный секрет? Вот разве эта самая карточка, что лежит за томиками Мопассана, которые никто никогда в ее семье не читал, да то, что видела она своими глазами смерть.

«Ничего не стоят эти твои выводы», – вдруг зашептала внутри нее та Алиса, которая неприглядную правду говорила легко и прямо, – «Аборт ты не делала, но готова была сделать. Помнишь, как пару лет назад была у тебя задержка? Помнишь, как ходила ты к врачу и прямо сказала, что дети тебе пока не нужны? Помнишь? И пошла бы ты на аборт, если бы это действительно была беременность. Тебе просто повезло чуть больше, чем твоим подружкам, ты никогда не залетала, как они. И мужу ты не изменяла не потому, что ты такая белая и пушистая, а потому что не с кем было. А помнишь, как в прошлом году крышу тебе снесло и ты влюбилась в своего нового шефа? Ты даже делала ему намеки, наряжалась в короткие юбки, приглашала его танцевать, когда вы все ходили в ресторан на Новый год. Он просто тебя не захотел, вот ты и не изменила. А захотел бы, что бы ты сказала на исповеди священнику-сисадмину, который наверняка тебя бы осудил и наложил на тебя какую-нибудь епитимью, или что там у них накладывают в таком случае? А потом твоя глупая любовь прошла, и ты сама себе удивлялась. Ты такая же, как все, ты слабая, просто в твоей жизни было не так много искушений. Не притворяйся, что ты хочешь что-то узнать. Ты хочешь посмотреть, сколько там денег, а потом купить себе новое платье или даже путевку на море. Почему ты должна от этого отказываться? Зачем тебе все это? Не будь дурой, не упусти свой шанс!»

И Алиса приняла решение.

Блог испанской эмигрантки

От Барселоны, где я живу, до Франции, – всего три часа пути на автобусе. Конечно, если ты хочешь доехать до Парижа, придется протрястись по дорогам еще часов двенадцать, но зачем обязательно Париж? Я частенько езжу во Францию на маленькие каникулы или даже на выходные, в самые разные города, маленькие и большие. Чаще всего это юг страны, добираться проще и времени в пути меньше.

Сегодня я вспомнила об одной из поездок и хочу вам рассказать. В то время у меня еще не было этого блога, а значит, у меня не было и возможности поделиться с людьми тем, что я увидела, рассказать о людях, которых встретила.

Тулузу называют розовым городом из-за цвета домов, хотя на мой взгляд, они скорее оранжевые, чем розовые. Этот город я люблю за оперу и за южную открытость, а еще за множество живописных церквей. Храмы я посещаю в любом городе в первую очередь. Во-первых, чаще всего это бесплатно, а во-вторых, красиво и интересно. Но иногда их так много, что они сливаются в какое-то общее пятно, все эти статуи, распятия, часовни, витражи перестают приносить эстетическую радость, а становятся рядовыми элементами декора. И тогда какая-то маленькая деталь разбивает этот бесконечный ряд, и ты останавливаешься, словно натыкаешься на стену.

Вот и в этот раз череда католических соборов, которые я обходила с фотоаппаратом, тщательно документируя каждую «красивость», перестала быть просто списком достопримечательностей, обязательных к посещению. В боковой часовне одной из церквей я заметила молодого парня, который сидел на лавке, смотрел на статую святого и плакал. Он не рыдал, слезы беззвучно катились по его щекам, а лицо его было каким-то светлым и добрым, на него хотелось смотреть и смотреть. А еще я почувствовала, что что-то в этой картинке меня смущает, что-то не складывалось. И вдруг я поняла: парень был арабом, а значит, скорее всего, мусульманином, и при этом сидел в католическом храме, и не просто так, чтобы передохнуть, например, во время прогулки, или чтобы осмотреть достопримечательности.

Он был наполнен тем, что я так безуспешно искала во всех этих церквях – благодатью. Только один раз мне удалось почувствовать это, и это было так давно, что уже и не верится, что это было со мной… В той, другой жизни, много лет назад… И вот он, чужеверец, нашел то, что я так долго искала. Я испытала острую зависть, и наверное, все это отразилось на моем лице. Я вдруг поняла, что он заметил меня, заметил, как я стою и разглядываю его. Он улыбнулся мне, вытер слезы, посмотрел на фотоаппарат в моих руках и спросил что-то по-французски. Я смущенно ответила по-английски, что не понимаю его, и он легко перешел на этот язык и повторил свой вопрос:

– Вам нравится эта церковь?

Я ответила, что она такая же, как и другие. Красивая, величественная, но похожа на все остальные католические церкви.

– Конечно, нет! – воскликнул он и тут же предложил показать мне ее.

Он водил меня от статуи к статуе, рассказывал о святых, об истории каждого камня, о разрушении и реставрации, о могилах епископов, об истории создания часовен. Он рассказывал легко, шутил, и мне было ясно, что для него это не просто историческое здание, он был исполнен уважения ко всему, о чем говорил. Мне не хотелось, чтобы эта импровизированная экскурсия заканчивалась, так мне было хорошо здесь, в этой церкви, рядом с ним.

– Ты католик? – наконец решилась я на мучивший меня вопрос.

– Нет, я марокканец, мусульманин.

– Ты гид? Историк? Ты столько всего про это знаешь.