Сергей Юрьевич Калиниченко "Обсидиан и чёрный диорит. Книга четвертая. Алмазная мельница"

Воспроизведение.

Брякает о крышку стола уроненный телефон. Следом Таня хлопает дверью в соседнюю комнату с такой силой, что две картины сыплются со стен на пол. Костя, естественно, кидается следом.

Алина продолжает сидеть в той же позе, как скорбное изваяние.

Такой вот весёлый выдался вечерок. Только он ещё не закончен.

* * *

Теперь уже второй час ночи. Если верить зеленоватому циферблату над входными дверями. Для чего захудалый бар работает до четырёх утра, непонятно. Посетителей практически нет.

Володя сидел за столиком в самом тёмном углу, свесив голову и бессмысленно нажимая в который раз одну и ту же кнопку. Один наушник был в левом ухе, второй болтался где-то на уровне груди.

Кэп сидел всего ничего, а в нём уже сидело два больших крепких коктейля. Но хмель не приходил. Наверное, мешал сытый после ресторана желудок. Там только что-то булькало и переливалось, не желая перемещаться в голову и отключать мозги.

Как он здесь оказался, Володя сказать не мог. Когда запись закончилась, он просто ушёл из гостиницы. Шагал, не разбирая пути. Неважно куда, лишь бы двигались ноги. Хотя, наверно, повинуясь инстинкту, хотел оказаться как можно дальше от того места, где услышал страшные слова. Нет, Кэп не стал паралитиком, мышцы не окаменели. Всё нормально двигалось и работало. Окаменело что-то внутри.

– Слон, – говорил он сам себе, встряхивая головой и насмерть пугая редких полуночников-прохожих, шарахающихся от него. – Я слон, тупой и шершавый. Нет, толстокожий. Наверно, лев всю жизнь ей нравился, а я только радостно покачивал головой и шевелил хоботом. А лев – ого! Он отрастил шикарную гриву, чтобы быть ещё краше.

Потом Капитан, судно которого, видимо, потеряло управление и было близко к крушению, внезапно менял тему и начинал бормотать:

– Какая она – духовная бедность? А-а, знаю! Кто написал «Лунную сонату»? Я ни черта не помню! Какие оперы сочинил Глинка? Понятия не имею. «Песня о Буревестнике»? Горький? Надо же, знаю! Ещё не совсем тёмный и бедный. Кто такой Бедный? А, Демьян! Был такой поэт. Что за стихи он писал? Много? Я стихи писать не умею, ну и пёс с ними!

Кэп совсем не смотрел под ноги. Где-то залез в грязь, испачкал туфли, а заодно и штанины внизу. Потом зацепился за торчащий из земли штырь, растянулся и стал напоминать недавно бомжующего гражданина. Было всё равно. Шок сотрясал внутренности, клещами терзал сердце, колол куда-то в лоб. Иногда Володьке казалось, что у него высоченная температура, как было разок при тяжеленном гриппе, и он бредит из-за неё. Машинально прикладывал руку к голове, отпускал и продолжал брести.

В какой-то момент, видимо, сработало подсознание, что стоит прекратить бесцельное перемещение в неизвестном направлении и как-то сориентироваться в пространстве. Тихо и безлюдно, маленький сквер. Очень далеко слышен перезвон гитары и нестройные голоса ночных доморощенных исполнителей. Мелькнула кошачья тень, за ней сразу – другая. Через дорогу светится непонятная вывеска, хотя рюмка под ней прозрачно намекает на характер заведения. Двери распахнуты, значит, внутри наливают.

– Почему она ничего не сказала? – спросил несчастный слон громко, обращаясь в сторону кустов с притаившимися там котами, выслеживающими друг друга. – Почему не возразила, не вступилась за нас… и за себя тоже? Она же умная, могла найти достойные слова. А она смолчала. Как будто признала, что фриц сказал чистую правду…

Постояв и не услышав ответа, пошёл в сторону рюмочной, твёрдо решив попробовать. Может, ответ тогда найдётся сам, чёрт его дери! Володя никогда не пил, и даже поминки Милвуса прошли мимо. Помнится, было потом жутко интересно, как они там выпили, а потом Алина вроде захмелела и несла что-то неприличное. Кэп с каким-то странным и сладким замиранием сердца всё хотел выпытать, что же такого она могла сказать непристойного, но ему так и не сообщили подробности.

Никакой истины в вине не наблюдается. Во всяком случае, пока. Коктейли оказались недорогие и невкусные. Точнее, он не почувствовал вкуса, проглотив их залпом один за другим. Потом обнаружил, что сумка с плейером висит у него через плечо и никуда не делась.

Теперь Капитан десятый раз проигрывал одну и ту же песню. Она звучала не только в наушнике, но и где-то внутри. Сидящий в голове неведомый исполнитель старательно подпевал, потому что слова Володя давным-давно знал наизусть. Когда-то они странным образом помогали ему переживать подростковые душевные муки. Сейчас падали тяжело и ничего не облегчали, но он всё равно продолжал их повторять.

Рядом возник другой посетитель. Мужик, небритый, с жилистыми татуированными руками. Руки худые, а грудная клетка широкая. Да неохота его разглядывать. Чего припёрся?

Нарушитель тоскливого одиночества между тем глотнул коричневой жидкости, хрюкнул слегка. Несёт от него каким-то хлевом, а сам чистый коньяк или ром лакает. Другого столика не нашёл, что ли? Вон их целый десяток пустует. Песня закончилась, надо ещё раз запустить.

– Давай, что ли, поздоровкаемся, – предложил мужик. – А то сидеть без разговора не по-людски.

Володя презрел рыпающегося на неприятность приставалу. Чего ещё прицепился с болтовнёй? По рогам ему дать, что ли? Но не набрался внутри нужный градус злости или раздражения. Скорбь преобладает и придавливает к стулу, так что кулаки чесать не хочется.

– Ты пересел бы лучше, вонючий, – посоветовал Капитан. – Отдыхать мешаешь.

– Ты сам-то не красавец! – усмехнулся мужик. – А вот со скалы сигать долго и тяжело. Пока заберёшься, десять раз передумать можно. Под поезд – некрасиво. Кровяки много, кишки наружу. Лучший способ – это с Командора грохнуться. Быстро и надёжно, я тебе скажу.

Володя побагровел. Кажется, злость начинает излечивать от шока.

– Ну, что ты волком скалишься? – продолжал дурно пахнущий незваный собеседник. – У тебя же наушник поёт одно и то же. Прыгну да прыгну. Ни хрена ты не прыгнешь. Незачем потому что.

– Почему не прыгну? – возразил Капитан. Злость вдруг тоже улетучилась. Слабость какая-то теперь, вялость. Алкоголь, что ли, так действует? На хрена он тогда нужен вообще? Надо, чтобы тоски в сердце не было, а пустоты в голове и без спиртного хватает. Дурак же, пень ушастый!

– Не прыгнешь, и даже спорить тут не о чем.

– Прыгну. Не со скалы, так с балкона где-нибудь. Заберусь повыше только.

– Давай я тебя лучше с Командором познакомлю. Толку больше будет.

– Достал ты со своим Командором.

Мужик устроился удобнее, глотает потихоньку своё пойло. Он явно не боится здоровенного парня, который ещё и сильно не в духе. Многие бы спасовали и убрались подальше. А такого даже уважать можно. Только не до него сейчас.

– Девка, что ли, бросила?

Ну вот, теперь в душу лезет. Точно надо по рогам.

– Ну, отвали, а? Без тебя тошно. Ещё и вонь распространяешь.

– Ничего, то дух здоровый, природный. А ты не горюй и не бросайся с балконов или с мостов. Исчезни лучше на время, а там посмотришь.

– Чего?

Володя вдруг почувствовал, что мужик прав. Зачем себя гробить, чтобы потом ничего не знать? Осознает она, не осознает, что слон не такой уж тупой, и вообще не слон? А слон откуда будет знать, что она осознала? Или не осознала? Он будет лежать на два метра под землёй и ни хрена не чувствовать и не осознавать. Обидно же. Как Гарик. Аля уверяет, что не сам он грохнулся. Вот опять Аля…

Сердце заныло с прежней силой. Хоть бы на Гарика переключиться. Тот же записочку даже написал обвинительную. А он, Володя, ничего не написал. Что в его случае можно написать? Обвинить её? Нечестно как-то это. В чём обвинять-то? С Костей она не целовалась, в обнимочку не гуляла, и вообще всегда вела себя примерно и целомудренно. Откуда в башке такое глупое слово завелось? Хотя не глупое, просто замудрёное. Может, слон начал умнеть буквально на глазах, стимулировался от недобрых слов в свой адрес? А что, если он ещё покажет чванливому пану Новицкому, что Платонов ничуть не хуже, чем Платон?

Небритый тем временем ещё что-то говорил и даже прикончил своё пойло. Кажется, опять завёл бодягу про какого-то Командора.

– Э, да ты, кажись, меня не слушаешь. Что с девкой-то твоей? Не хочет тебя? Это с ними бывает. Но лечится хорошо. Ты правильно сделал, что дверью хлопнул и ушёл. Только вешаться не надо, всегда успеется. Вот не приходи просто назад, пусть побесится, сама пострадает. Бабы-то собственницы страшные. Иная считает, что мужик ей принадлежит, а тогда уже ни в грош его не ставит. Так ведь?

– Так, – согласился неожиданно для себя Капитан. – Уеду я. Далеко. Пусть страдает. Ни писать, ни звонить не буду.

– Дело говоришь, – похвалил мужик. – Но зачем уезжать обязательно? Москва – город большой, тут затеряться – раз плюнуть. И разузнать легко при случае, действительно ли страдает, или сразу с другим закрутила.

Слово «закрутила» тут же отдалось тупой болью в разных частях тела. Однокоренное тому, что бахнуло кувалдой по башке. Отцовское напутствие дочери, чтоб его разорвало!

– Ну вот, опять погрустнел. Да что стряслось-то? Прямо в постели, что ли, застукал? Это да, по нервам бьёт как шрапнель по уткам. Башку снесёт напрочь. Не пристукнул кого из них случайно? Парень ты ох какой здоровый.

Володе вдруг захотелось пожаловаться. Это так, что здоровый, да только и сильного обидеть могут не меньше, чем последнего задохлика.

– Никого я сегодня не стукал, – сказал грустно-грустно. – Тебя только хотел поначалу, чтоб не приставал. Представляешь: ей сказали, что я слон. Тупой, дебильный слон. Ни на что не годный. А она промолчала.

– И всего-то? – добродушно посмеялся советчик, распространяющий зловоние. – Из-за такого точно убиваться не стоит. Подумаешь – промолчала. Если бы ослом назвали, а то, не дай бог, козлом, тогда обидно. А слон – трудяга, ему почёт и уважение. Бабы, между прочим, силу ценят, хоть не всегда это показывают. Нормальной бабе сильный мужик нужен, а не хлюпик интеллигентный, которому штаны надо поддержать. Так что не расстраивайся, всё образуется. Пусть правда пострадает, поволнуется, ты на глаза не показывайся недельку-другую. Увидишь – как шёлковая будет.

– Уеду.

– Да не надо никуда ехать, чудак-человек. Мне как раз слон нужен, помощник то есть. Мой-то сегодня взбрыкнул. Устал, мол, вкалывать, и до свидания. Я тоже психанул, оттого сюда и припёрся прямо в рабочей одежде. А тут тебя увидел, сразу подумал, что прямо судьба мне улыбнулась. Вот и подсел разузнать, как ты да что. Работа нужна? Пойдём со мной.

– Какая работа? Оформляться же надо…

– Мы без оформлений обойдёмся, но зуб даю, что оплата без обману будет. Ежедневная, в конце работы. Сразу только скажу, что работа тяжёлая. Потому про слона и сказал. И запачкаться можно.

– Не пугает. А что за работа?

– На ипподроме я работаю, разнорабочим числюсь. Иногда за конюха приходится быть, но то специальность отдельная. Я уже лет десять там, а помощники меняются. Беру, когда надо. Сейчас просто позарез. Послезавтра сразу десять новых коняг подъезжают, надо им стойла приготовить. А там во многих местах, как обычно – чёрт ногу сломит. И хлам разный, и чистить надо, а где и дыры в стенах, кирпич надо срочно класть.

– Так вот почему от тебя запах такой, – запоздало догадался Володя. – Я тоже так вонять буду?

– Сказал же, что в рабочем пришёл. А так у нас всё путём, спецодежда, душевая есть, спальни нормальные. В столовке бесплатно кормят, три раза в день. Почти курорт!

– Пожалуй, мне подходит… на недельку-другую. А что ты там про Командора твердил? Я только про одеколон такой слыхал.

– Это у нас жеребец есть, самый злой и норовистый. Дурной он по характеру, и глаз у него дурной. Порой взбрыкнёт на ровном месте, и кусается как сумасшедший. Объезжали его, объезжали, да толку чуть. Скольких сбросил с себя, двоих насмерть… почти. Его под нож думали пустить, да бегает он больно хорошо, когда вдруг в настроении. С ним забеги вообще непредсказуемые. То он впереди задрав хвост, то встанет посреди пути, сколько жокей его не стегай. Вредная скотина, короче. Я к нему стараюсь не подходить, и ты подальше держись. Остальные лошадки смирные, а иные даже ласковые. Сам увидишь, если согласен.

– Да пойдём уж. Далеко?

– Ты чего, правда слон? – засмеялся разнорабочий. – Улицу не читал, когда заходил?

Тут Капитан сообразил, что улица, видимо, Беговая, где рядом и находится центральный ипподром. Наниматель представился именем Лёха и предупредил, что завтра вкалывать придётся от зари до зари, потому лучше не откладывая отправиться на боковую.

Володя подумал, что интенсивный физический труд лучше всякого лекарства развеет на время грустные выводы о несправедливости мира и безрадостной сущности бытия. Возможно, слоновья голова Кэпа выразила мысль другими словами, попроще, но суть была та же.

* * *

Интенсивный стук в дверь вернул в тревожную реальность. В соседней комнате вовсю ругались на повышенных тонах и слышали только себя. Алина поморщилась. Боль, похожая на ненавистную зубную, гоняла сердце по всей грудной клетке. Открывать всё же нужно. Конечно, дежурная снизу.

– Что у вас стряслось? Соседи звонят, жалуются.

Остаётся только пробормотать извинения, и что сейчас всё будет в порядке. В коридоре за спиной сотрудницы отеля виднеется ещё одно лицо.

– Их вообще проверить надо, – мстительно говорит лицо. – Они тут кучей живут, два парня и две девки. Что они, регистрированные? Ещё мужик с ними подозрительный, по ночам всё время шляется…

– Мы все братья и сёстры, – торопливо отвечает Алина, пытаясь закрыть дверь.

Лицо ещё бормочет про какое-то несходство физиономий, но к ним выкатывается взбодрённый и краснолицый Костя, и конфликт сразу гаснет. Дверь удаётся закрыть. Сверчок подбирает упавшие картины и вешает их на место.

Тут и Таня следом. Стоит, подбоченившись, смотрит уничтожающе. Ещё не всё выплеснула.

– Княгиня, значит? А я всё прикидывала порой: откуда в детдоме такая чистоплюйка выросла? Ручки на парте аккуратно сложены, спинка прямая, жесты плавные, ножка как у принцессы из сказки. Мы танцуем, поскольку какая дворянка обойдётся без балов? Порода, вот оно что! Это тебе не какая-то грязная цыганка! Ты от неё когда-нибудь мат слышал, Костя? Бранное слово вообще? Помнишь, что ты пролепетала, когда грохнулась во время ремонта? А?

– Помню, – ответила Алина.

Тогда она сказала:

«Где были мои глаза?»

– Вот! – торжествующе проговорила Таня, повторяя фразу вслух. – Нормальные люди так не говорят. Исключительно княгини! Потом неделю шкандыбала с повязкой, хорошо, без гипса обошлось. И ни разу не выругалась! Это же порода! А к ней ещё и привилегии полагаются. Например, крутить кем-нибудь, если захочется.

– Прекрати, – сказал Костя. – Не собирается она меня окручивать.

– Откуда ты знаешь? Ты к ней в душу, что ли, заглядывал?

– Заглядывал.

Тут он переборщил, подумала Алина. Ну, у него такое иносказание вырвалось, видимо. Или просто последнее слово машинально повторил, такое бывает. Хотя смутные воспоминания из дворцового подземелья шевелятся. Что там произошло, после того, как пал Аль-Фазир? Она не помнит совершенно. Очнулась через какое-то время – и всё.

– Ну, пожалуйста, не надо меня больше мучить, – взмолилась она. – Ничего такого я делать не буду. Ни крутить, ни бежать. Мне поклясться, что ли? Чем?

Костя стоит между ними в нерешительности. К кому подойти, кого утешать? Любой вариант выглядит проигрышным. Потом Сверчок вдруг спохватывается:

– А где Володя? Что-то его не видно.

Действительно, в номере Капитана нет. Спрятаться негде, да и не будет он пытаться влезть в шкаф или узкую щель со своими габаритами. Остаётся предположить, что «вышел проветриться». Но пора бы уже вернуться.

Алина почувствовала, как что-то тренькнуло в голове и затикало затем, будто пошли часы. Или включился счётчик. Ощущение было необыкновенно тягостным, предвещавшим беду и долгие душевные муки. Сон! Тот сон. Сигнал о смертельной опасности? Да, похоже. И грозит она Володе. Потому что…

– Он совсем ушёл, – догадалась Джоки. – Чтобы не возвращаться. Он ведь может в таком состоянии что-нибудь над собой сделать.

– Да ну, – неуверенно возразил Костя. – Придёт.

Счётчик тикал. Медленно, негромко, но достаточно отчётливо. Навязчивый метроном, иногда замирающий на несколько секунд, а затем снова капающий на мозги. Бес говорил о желаниях. О плохих желаниях, ужаснейших и отвратительных. Лучше о них не вспоминать никогда, затолкать проклятый сон в такие дальние уголки сознания, откуда он никогда не выплывет!

Таня, в свойственной ей манере, тут же переключилась с ревнивых обвинений на другое активное действие:

– Что мы расселись тогда? Надо идти, искать его срочно, пока далеко не ушёл!

– Если ушёл, то уже далеко, – ответил Сверчок, глянув на часы. – Мы с тобой минут двадцать отношения выясняли. Но я пойду, гляну вокруг. Вдруг не ушёл, а сидит где, страдает. Поговорим по душам и придём. Вы сидите, а то лучше ложитесь спать. Алина, тебе давно бы уже переодеть платье…

Вернулся он минут через сорок, отрицательно помотал головой. Значит, Капитана нигде нет. Возможно, он даже сел уже на ночной автобус или электричку, чтобы уехать в дальнюю-дальнюю глухомань, где жесточайшая борьба за выживание поможет обрести душевный покой. Если что-нибудь не хуже.

Но счётчик всё тикает, и Алине кажется, что он отсчитывает оставшиеся часы жизни Володи. Бежать куда-то среди ночи Костя никому не разрешит, а телефон свой Капитан оставил на тумбочке. Дёргаться, кажется, бессмысленно, но ожидание мучительно. С ним же ничего не случится? Только бы ничего не случилось. Только бы ничего не случилось!

Вдруг счётчик замолчал, исчез совсем. Но он не должен был закончиться, нет, просто остановился, прекратил существование. Ощущение, что непосредственная опасность перестала грозить Капитану, переросло в радостную уверенность.

– С ним пока всё хорошо, – сказала Алина. – Пока всё будет хорошо. Я чувствую.

– У тебя с ним астральная связь, что ли? – Костя спросил устало, но без всякой иронии.

– Может быть. Мы же родились в один день.

– Тогда ложитесь спать, в конце концов. Телефоны давайте, вдруг он откуда-нибудь позвонит. Кого угодно может вздумать набрать.

Селенден явился в шесть утра, бесшумный, как собирающийся стащить кусок мяса на кухне кот. Костя, периодически впадавший в дрёму, не сразу его засёк. От лже-Бандераса пахнуло ночной свежестью, и выглядел он довольным, словно только что отыграл свою лучшую роль.

– Порядок, повелитель. Сегодня к вечеру московский разгром можно будет считать завершённым. Жаль, что голова сейчас отсутствует, но империя уже рухнула.

– Прекрасные новости. Но лучше подробности потом.