Пришел! Лицо уставшее, походка расслабленная. Кто-то в углу за столиком увидел Тамма, помахал рукой. Уф! Столик занят. Компания изрядно уже выпила и что-то громко обсуждала, тыча пальцами в фотографию с рядами техники.
Только Тамм вошел, я тут же убрал поднос с кружками. Табурет, предназначенный для него, стоял несколько поодаль ото всех. Знаю, что Роберт не любит шумные компании, предпочитая проводить время в одиночестве.
Он оглядел зал в поисках места и обратил взор на стойку бара. Есть! Направился к подготовленному месту. Снял фуражку, небрежно положил ее на стойку, растер лоб.
– Добрый вечер, мсье подполковник! Пиво?
– Да, – кивнул он.
– А закуски?
– Пока ничего не надо, – равнодушно махнул рукой Тамм и стал оглядывать зал. – У вас сменилась экспозиция?
– Да. Стараемся каждые две недели освежать.
– Это хорошо. Новые фотографии, новые впечатления.
Он продолжал крутить головой, рассматривая экспозицию, и вдруг взгляд его зацепился за фото, что висело над ним.
– Ох! Это что?!
Тамм поднялся, подошел ближе и долго стоял, забыв обо всем, рассматривая фотографию, где он был моложе на десять лет.
– Откуда это у вас? – не отрываясь от нее, спросил он.
– Как и все фотографии. Из редакций военных журналов. Они охотно дают на экспозицию свои работы. Поверьте, у них там много. Но тогда мои посетители ничего бы не заказывали, а лишь бродили между столиками, рассматривая стены.
Я прикинулся жадным барменом. Для меня все эти картинки – лишь для привлечения внимания посетителей.
– Вы знаете, кто на этом снимке?
– Нет, – пожал я плечами. – Я человек не военный. Точно так же не знаю, какая техника на других фото. Танки какие-то, пушки…
– Понятно, – кивнул подполковник.
Подумал, наклонив массивную голову. Не отрываясь, выпил почти всю кружку пива. Вытер губы салфеткой и спросил:
– Водка есть?
– Есть, – ответил я. – Вас какая интересует? Есть американская, польская, израильская, французская.
– А русская?
– Конечно, мсье. Есть и русская.
Я достал из холодильника «Столичную», поставил перед ним.
– Стакан.
– Стакан? – удивленно протянул я.
– Жаль, что у вас нет русского стакана, – огорченно покачал он головой.
– Подождите, мсье. К этой водке в подарочной упаковке прилагались не очень красивые стаканы. Я убрал их в дальний угол. – Нагнувшись, я достал граненый стакан и стопку такой же формы.
– То что надо! – удовлетворенно кивнул Тамм. – Сигареты какие самые крепкие есть?
Я достал пачку, открыл, щелкнул по донышку, вышла наполовину одна сигарета. Спички с фирменной этикеткой и адресом моего заведения лежали в вазочках.
– Мсье курит? – вежливо поинтересовался я.
Было видно, что Тамм переживает массу эмоций.
– Мсье сегодня курит, – кивнул он. – Сейчас вернусь. Водку не убирайте и никому не давайте. Она – моя!
– Как скажете!
Роберт вышел на улицу покурить, бутылку я убрал вниз. Было видно, что он очень взволнован.
Вернувшись в зал, Тамм требовательно бросил:
– Стакан водки!
– Мсье будет пить в чистом виде или развести соком? – вкрадчиво уточнил я.
– Стакан чистой водки! Никакого сока! – Он подумал немного и добавил: – Эту стопку тоже налейте.
Мне совсем не нужно было, чтобы он быстро опьянел и привлек к себе внимание окружающих, поэтому я в ответ покачал головой:
– Мсье, позвольте заметить, что водка – очень серьезный напиток и требует к себе внимательного отношения. Не желаете заказать мясное горячее блюдо? У меня тут были туристы из России. Они сумели выпить почти все мои запасы водки и ели много мяса горячего. Я думал, что придется вызывать «Скорую помощь», потому что любой другой бы уже умер от алкогольного отравления. Но они вели себя очень прилично. И сами ушли, даже не шатались.
– Хорошо, – кивнул он. – Есть что-нибудь готовое? Чтобы не ждать. Дежурное блюдо имеется?
– Конечно, мсье. Гуляш по-фламандски, мясо, картофель, овощи.
– Только быстро!
Я сделал заказ на кухню. Подали очень быстро. Все это время Тамм сидел, задрав голову, и смотрел на фотографию.
– Наливай! – кивнул он. – Есть ржаной хлеб?
– Нет, мсье, нет. Только белый.
Я налил водку в стакан, потом наполнил стопку и пододвинул ему хлеб на тарелочке.
Тамм положил кусок хлеба на рюмку. Встал, перекрестился на католический манер, слева направо, посмотрел снова на фото, показалось, что слезы блеснули в уголках глаз, выдохнул и одним залпом выпил стакан водки.
Никто на него не обращал внимания, даже те, кто сидел неподалеку.
Он сел на табурет, охватив голову руками. Я поставил перед ним тарелку с горячим, и он начал жадно есть.
– Хлеба! – резко попросил Тамм.
Я потянулся снять хлеб со стопки с водкой, но он перехватил мою руку:
– Не трогай! Другой кусок!
Подав ему хлеб, я отошел обслуживать других клиентов. Конечно, мне хотелось быть рядом с ним. Но, увы и ах. Вернувшись обратно, я спросил, не нужно ли чего еще.
– Налей мне еще порцию водки, – кивнул Тамм.
Когда я передал ему наполненный стакан, он поднял его чуть выше головы, как бы чокаясь с изображением, затем выпил, закусил и посмотрел на меня:
– Вы знаете, кто на фото, где оно сделано и когда?
– Нет, мсье. Но, судя по вашей реакции, эта фотография вам дорога.
Он сделал глубокий вдох, загоняя рыдания внутрь, и произнес:
– Этот снимок сделан двадцать второго июня две тысячи седьмого года. В Афганистане, в долине Сангин провинции Гильменд. А на следующий день, двадцать третьего июня, двое с этой фотографии в результате ракетной атаки погибли: сержант Калле Торн и младший сержант Яако Карукс. Еще четверо получили ранения – двое из них тяжелые, они так и остались калеками. Вот что значит для меня эта фотография.
Я вышел в зал, собрать посуду, принять заказ, протереть столики, поставил в окно кухни грязную посуду, подошел к Тамму и, налив еще порцию водки, протянул ему со словами:
– За счет заведения. Я увидел, что там, на фотографии, – вы, только моложе и небритый.
– Да, – кивнул он. – Вы правы, это я. Моложе, полный идеалов. Идиот! Наивный, полный иллюзий, идеалов. Считал, что спасаю мир, планету от террористов. А сейчас эти террористы пришли в Европу под видом беженцев, и европейцы аплодируют им. Парадокс жизни. Вот и спрашивается, за что воевал я сам и за что погибли они?
– Мсье, это политика, – поддержал разговор я.
– Да. Политика. Давным-давно я воевал в Чечне. Там тоже были исламские террористы, арабы. Но в Европе твердили, что в Чечне – рост национального самосознания, и нужно помогать партизанам против русских войск. И помогали всем миром. Помогали террористам. Там их сумели победить, но они пришли в Европу. В Чечне у меня не было потерь. Чего не скажешь про Афганистан.
– Мсье желает еще заказать горячего? – поинтересовался я.
– Давай рыбу. Мяса уже достаточно.
– Кофе?
– Давай кофе. Сделаю перерыв. – Было видно, что подполковника «развезло».
Кофе так кофе. Медленно потягивая огненный, крепкий напиток без сахара, он кивнул на бутылку водки:
– Вот вы, например, пьете коньяк, который не сделали во Франции? Или шампанское?
– Это невозможно, мсье, – усмехнулся я в ответ. – Это не коньяк и не шампанское. Это нечто в бутылке, которое так называется. Но их нельзя отнести к этим благородным напиткам.
– Согласен. То же самое с водкой. Она может быть только русской. Все остальное, как правильно заметили, некая субстанция с надписью «Водка», а не та водка, которая есть в классическом исполнении. Даже водка, выпущенная во Франции, Америке по старинным русским рецептам, уже не то. В ней нет поэзии, души.
– Чего? – переспросил я.
– Ничего, – устало махнул он. – Проехали! Забудьте! Вам не понять. – Он помолчал и снова заговорил: – Вот, фотография сделана 22 июня. Эта дата что-нибудь говорит вам?
Я закатил глаза к потолку, тщательно делая вид, что вспоминаю, и ответил:
– Вряд ли она что-нибудь говорит мне.
– Это дата начала войны Гитлера с Россией. Она тогда называлась Советским Союзом.
– А мсье знает, когда Гитлер напал на Францию – мою Родину? – резко отреагировал я.
– Нет, мсье не знает, – отрицательно покачал головой Тамм.
– Десятого мая одна тысяча девятисот сорокового года. Нас в школе учили. Сейчас в школах не учат. Вообще забыли ту войну. Ну, было когда-то. Было и прошло. Кто сейчас вспомнит про столетнюю войну?
– Тогда была первая попытка организовать первый ЕС. Германия во главе с Гитлером. Неплохо получилось же! Минимум сопротивления. Заводы потом работали на экономику Германии. На войну против Советского Союза. Сейчас ЕС, НАТО. Все работают против России. Модернизация. И все довольны. Население занято на производстве. Не лезет в политику. Нет сопротивления. Антиглобалисты объявляются нигилистами, отщепенцами, сумасшедшими. Примерно так же, как и русские, которые не идут в кильватере.
– Вы же не русский, отчего же так печетесь о них? Если я не ошибаюсь, судя по вашей форме и нашивкам на ней, вы из Эстонии. Так?
– Правильно. Я не этнический русский. Я – эстонец. И горжусь этим. Но родился я в СССР. И считаю своей Родиной не просто маленькую республику, а огромный, великий Советский Союз! Да, тогда не было красивых оберток, как за границей. Вы же не из Бельгии? У вас акцент иной.
– Я из Франции. Француз. И живу здесь не так давно.
– Отчего же здесь, а не у себя на родине?
– Решил попытать счастья.
– Понимаю. У соседа и трава зеленее, и вода мокрее…
– Да. Мне так казалось, – кивнул я, едва сдерживая улыбку.
– И как? Получилось?
– Не совсем. Хоть и язык одинаковый с небольшими вариациями, и думают вроде так же, но не то. Местные – иные. Немного, но другие. Но я не жалуюсь. Меня многое устраивает и нравится. И, видите, я разговариваю с вами откровенно, а местные про себя ничего не говорят. Скоро я тоже стану как все, буду только кивать и улыбаться.
– Отчего не едете домой?
– У меня кредитов, во! – чиркнул я себя по горлу ногтем большого пальца руки.
– То есть поехали за мечтой, а напоролись на скрытый риф?
– Примерно так. Но я не теряю надежду!
– Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сестрами. Как в семье, бывает, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлой жизни. А сейчас Эстония… Побирушка. Многие уезжают, вся промышленность останавливается. И армия… вся армия – это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить, как в Германии, Франции, Бельгии! А мы живем, как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.
– А семья у вас есть? – осторожно поинтересовался я.
– И семья была. Распалась. Кончилась. Из-за того, что в Эстонии решили отрицать все русское. Жена не выдержала, забрала сына и уехала. Сын уже взрослый. Самостоятельный. Более разумный, чем я. Знает, чего хочет для себя. Сказал, что он – русский и не мечется с самоопределением. Эх! Пауза кончилась! Налей! – пододвинул он стакан ко мне.
– Может, лучше еще кофе?
