Коллекционеры редкостей. Книга вторая
Ольга Кузьмина
Он – Йольский Кот. Гроза и ужас зимних ночей. И заядлый коллекционер редкостей. Они – манурмы. Змеи-оборотни, сотни лет незаметно живущие среди людей. Коллекционирование для них – стиль жизни и спасение от скуки. Однажды зимней ночью они решили основать заповедник для последних фэйри, с трудом выживающих в человеческом мире. Необычная живая коллекция привлекает внимание Йольского Кота, а магические артефакты, которые хранят последние фэйри, весьма интересуют Неблагой Двор, гоблинов и Дикую Охоту. Герои сумели пережить самые тёмные ночи года, но приключения продолжаются.
Ольга Кузьмина
Коллекционеры редкостей. Книга вторая
Глава 1. Снежная плесень
Снежок раскачался, оторвался от ветки и угодил прямо между ушей Баюна. Кот, не переставая распевать весеннюю серенаду, тряхнул головой. Снежок отлетел в сторону, отрастил ножки-прутики и заковылял обратно.
– Колобок, колобок, я тебя съем, – проворчал Серый Волк, придавив снежок лапой.
Баюн недовольно покосился на приятеля. Нашёл время смешить! Вот когда деревья снова станут зелёными, тогда и посмеёмся. А пока… Он запел громче, выводя такие рулады, что Соловей-разбойник удавился бы от зависти. Только где он теперь, Соловушка-то? Под каким сугробом окоченел? А ведь говорили ему: не пей, козлёночком станешь… В смысле, последнего ума лишишься! Не послушался.
Баюн перевёл дыхание и слизнул некстати навернувшуюся слезу. Серый Волк с шумом разгрыз снежок.
– Жри снег, помогай весне! – Он облизнулся, прицельно оглядывая ближайшие ветки.
– Пузо лопнет, – буркнул Баюн. – В лесу этой пакости больше, чем шишек в урожайный год. Застудишь нутро, я тебя, дурня, лечить не буду.
– Нет, ты послушай, я дело говорю. Весну звать – это, конечно, правильно. Но в наше время помощники всем нужны, даже весне. Давай я за этим смотаюсь… ну, ты знаешь. Который всё глотает, не жуя. Я быстро – одна лапа здесь, другая там.
– Сказала лисица, угодив в капкан! – глумливо хихикнули с дерева. Очередной снежок врезался Волку в лоб.
Серый зарычал, подпрыгнул и сорвал с ветки разом три снежка. Ещё недозрелых, безглазых.
– Свяжешься с Проглотом, я тебя самого съем! – рявкнул Баюн. – Заткнись и не мешай!
Он завыл на манер самца рыси, завидевшего подругу с соперником. Серый зажал уши лапами. Время, когда у рысей гон, Волк считал за худшее в году. Баюн однажды сравнил вопли лесных котов с банши. Но Серый не сомневался, что заморским плакальщицам далеко до таёжных рысей. Да и не осталось, говорят, банши. Перевелись все.
Уходит Старый Народ, оставляет после себя пустоту. А мир, он пустоты не терпит. Вот и лезет отовсюду иномирная погань, вроде этой снежной плесени! Весь Заповедный лес затянула. Май на носу, а снег и не думает таять. Сугробы намело дубам по колено, берёзам по макушку. Наст слежался тяжёлый, душный. Сугробы-гробы всему живому.
Ещё месяц зимы и Леший из спячки не выйдет, усохнет, в труху рассыплется в своей берлоге. А медведи с голодухи передохнут. И рыси в этом году не вопили. Один Баюн за всех старается… А что это тихо стало?!
Волк вскочил и налетел прямо на Баюна.
– Очумел?! – Кот тряхнул приятеля за шкирку, как щенка. – Всё, выманил я эту мразь! Теперь бежим. И не оглядывайся!
Ледяной наст шевельнулся под лапами, словно шкура потревоженной твари. Очень большой твари.
Они мчались по лесу – родному, знакомому до последней сосенки, но ставшему в эту бесконечную зиму чужим. С деревьев шипели снежки, срывались градом, больно били по спине, залепляли морду. Острые льдинки резали глаза, норовили пробраться внутрь – в кровь, в сердце. А за спиной нарастало жужжание, от которого ныли зубы и шерсть вставала дыбом.
– Не останавливайся!
Волк почуял рядом тёплый бок кота, ткнулся вслепую в длинную шерсть. Бежать стало легче. А потом Серый споткнулся обо что-то, опрокинул Баюна, и они покатились кубарем.
– Замрите! – приказал знакомый женский голос.
Они застыли перепутанным клубком. Жужжание слышалось совсем рядом, вокруг, повсюду! Волку отчаянно хотелось зажать уши, но лапы придавило.
– Ш-ш-ш… – успокаивающе прошептал Баюн. – Она справится. Я бы и один осилил, но пусть порадуется. Быть нужным – это важно, Волчек. Это всего важнее, ты мне поверь.
От кошачьего тепла лёд в глазах таял, но Серый всё равно жмурился. Иномирных тварей он нагляделся за свою жизнь досыта, пусть теперь другие любуются, у кого сон крепче.
– На море-окияне, на острове Буяне… – женский голос то срывался на кашель, то снова набирал силу.
Волк знал, что особого смысла в словах нет, это просто способ сосредоточиться, отбросить лишние мысли, но всё равно повторял про себя знакомый заговор.
– Слово моё крепко! Ключ в замке, замок на дне морском!
Жужжание взвилось крещендо и оборвалось. Волк приоткрыл один глаз.
Яга сидела на земле, привалившись к колесу раздолбанного УАЗика. Запрокинув голову и беззубо улыбаясь, смотрела в стремительно яснеющее небо.
– Вот скажи, почему у тебя любая тачка за полгода в эту развалюху превращается? – проворчал Баюн, поднимаясь и встряхиваясь. – Даже меньше, чем за полгода. Я же тебе на Солнцестояние джип подарил! Где джип, я спрашиваю?!
Яга пошарила вокруг себя, подобрала выпавшую железную челюсть, вставила и подбоченилась.
– Ты на меня голос не повышай, котяра облезлый! На чём сто лет ездила, на том и ездить буду!
– Сто лет назад такой техники не делали.
– А я фигурально выражаюсь!
Волк отполз в сторонку. На опушке вовсю таял снег, самый обыкновенный, ноздреватый, как и положено по весне. Прямо на глазах вылезали из прели первоцветы. С деревьев капало. От зловредных снежков и следа не осталось.
«Живём!» – подумал Волк и бочком подобрался к УАЗику. Перебранка набирала обороты. Вот-вот Яга не выдержит, хлопнет дверцей и умчится, загоняя ту дурную сущность, которая у неё в двигателе обитает.
Волк тенью просочился в машину и устроился под сиденьем, прикинувшись ветошью. В тесноте, да не в обиде. Глядишь, не выгонит Яга, если напроситься к ней огород вскапывать. Земля-матушка, она силу даёт, если к ней со всем уважением. Надоело уже за Баюном тенью таскаться, пора встряхнуться и погань иномирную тряхнуть, как в былые времена…
Волк уплыл в сладкие мечты и даже не проснулся, когда взревел мотор.
Баюн проводил глазами подпрыгивающий на ухабах чуфырящий УАЗик и довольно чихнул. Последнее слово осталось за Ягой, вот и славно. Стало быть, не вышвырнет Серого из машины посреди дороги.
Кот вздохнул. Слабеет Волк, и чем дальше, тем заметнее. Ежели по уму, так пора сменить помощника. Но как сменишь того, кто стал частью тебя, к кому всем нутром прирос?
«Отдыхай, Волчек. Мы с тобой ещё повоюем».
Баюн развалился на пригорке, подставляя солнцу живот. Долгожданное тепло растекалось по телу, по всем жилам и костям, выгоняя застоявшийся зимний холод. Вот только зябкие думы солнечным светом не согреть.
Не поможет Волку отдых. Живая вода ему надобна, только на ней и держится последние сто лет. А воды всё меньше… Из трёх источников один остался. Тот, что был у Яги, до дна исчерпался, когда она во время гибельных войн раненых спасала. Второй источник Полоз хранил, да не сохранил. Как начали люди земные недра дырявить, змеиные сокровища разорять, так и утекла живая вода, смешалась с чёрной нафтой. А третий источник на Той стороне. Как говорится, близок локоть, да не укусишь.
Баюн почесал за ухом, припоминая, когда последний раз виделся с братцем. Выходило, что давненько. В прошлый раз, когда живая вода потребовалась, вороны за ней летали. Да и в позапрошлый раз тоже. А до того Волк бегал. Тогда он ещё не боялся по Обратной стороне мира гулять. А теперь и на Изнанку с неохотой заглядывает.
«Да, пора нам с братцем потолковать по душам…» – Баюн встал и потрусил по тропинке в лесную чащу.
Для людей путь на Ту сторону долог и труден – через Огненную реку, через Железные горы, через Туманную долину…
Баюн тряхнул головой. Умеют люди всё усложнят. Чем полжизни в мороках блуждать, всего-то и надо, что найти тень погуще, да принюхаться получше. Где сквозняком потянет, там и щель на Ту сторону.
Кот остановился, всмотрелся в тень между двумя вековыми елями. Пошевелил усами, переминаясь с лапы на лапу, и прыгнул.
***
«Мир – это плащ с подкладкой. Как полагается, есть у плаща Лицевая, иначе говоря, Эта сторона. Кое-кто называет Лицевую сторону Миром живых. Это верно. Имеется у плаща и Обратная, Та сторона. Кое-кто, особенно суеверный, называет Обратную сторону Миром мёртвых. А вот это не совсем верно. На Обратной стороне всякие встречаются, а жизнь – она и есть жизнь, с какой стороны ни посмотри. Мыслишь, стало быть, существуешь. Взять хотя бы Дикую Охоту… Впрочем, нет, эту свору лучше не трогать.
Между Той и Этой стороной – Изнанка. Её не видно и не должно быть видно никому – ни тем, кто на Той стороне обитает, ни тем, кто на Этой. Появляться во плоти здесь позволено только нам – тем, кто плащ от мышей охраняет. А мышам, к превеликому сожалению, ничьи позволения не требуются.
Какие мыши способны сожрать целый мир, спрашиваете? Лучше вам этого не знать, спокойнее спать будете.
В плаще имеются карманы. Внутренние, как бы вшитые, улавливаете? Все полые холмы, в которых обитают фэйри – это карманы. Из них, если уметь, можно попасть и на Ту сторону, и на Эту. А можно провалиться на Изнанку или наоборот – с Изнанки угодить в карман, но это если сильно повезёт. Больше шансов провалиться в Бездну.
Ах да, я ведь ещё про Бездну не рассказал!Бездна – это пустое место, до которого у Вселенского Ткача и его коллег руки не дошли.
Кто такой Вселенский Ткач? Да, пожалуй, следовало начать с него. Нет, он не бог, и молиться ему бесполезно, всё равно не услышит. Он из демиургов. Они ведь разные бывают. Есть такие, кто способен песней мир создать. Эти быстро управляются, но и миры получаются недолговечные – по вселенским меркам, разумеется. Есть каменщики – медленные, зато обстоятельные. Миры у них живут долго. А есть Ткач. Его творения – роскошные гобелены, ковры с хитроумными узорами или тёплые, удобные плащи. Самый, на мой взгляд, лучший вариант.
Как все эти миры в одной вселенной уживаются? А что в этом странного? Вот у вас в доме, небось, и ковёр есть, и картины на стенах, и плащ в шкафу, да ещё и музыка звучит. И всё это друг другу не мешает, верно? А Вселенная – общий дом.
Наш мир-плащ Ткач создавал не торопясь, вдумчиво, так что успел обзавестись помощниками. И вот тут-то начинается наша история.
Итак, жил-был Ткач и было у него три кота. Двое умных, а третий… не очень. Но речь не о нём пойдёт. Знаю-знаю, обычно сказки как раз о младшем недоумке рассказывают. Чтобы, стало быть, слушателям легче было себя с героем ассоциировать. Но я не сказочник. Я всё, как есть, рассказываю. Так вот, Ткачу коты не просто для компании требовались, а чтобы потом, когда он уйдёт, сотканный плащ от мышей защищать. Иначе прогрызут насквозь, и смешается Та сторона с Этой, ко всеобщей беде. Или швы повредят, да так, что весь плащ наизнанку вывернется. Это уже полный и безоговорочный конец – для всех.
Пока магии вдоволь было, плащ крепким оставался, мыши его прогрызть не могли, так по краешку кусали. И котам вольно жилось. А как начала магия иссякать, так и плащ стал ветшать. Вот тут пришлось нам всерьёз за работу взяться. Мыши плодятся быстро, и с каждым разом становятся всё умнее и крупнее, паскуды. У нынешних такие зубы… Смилодоны бы обзавидовались, если бы дожили. В общем, третьего брата мы лишились задолго до того, как люди устроили Первую гибельную войну. Теперь крутимся вдвоём. Ну, как вдвоём? С помощниками. Я Обратную сторону охраняю, а кузен мой – Лицевую. Братец наш младший, покуда жив был, шастал туда-сюда, негде подолгу не задерживаясь. Хотя знал, что смена климата вредна для здоровья. Как его звали? А он имена менял чаще, чем места обитания. Что тоже не свидетельствует о величине ума. В именах заключена сила. А если эту силу разбазаривать, скоро от тебя ничего не останется. Мы с кузеном тысячи лет свои прозвища не меняем. Он Баюн, а я – Йольский Кот…»
Я перестаю диктовать и смачиваю пересохшее горло молоком из миски с добрый таз размером. Низкий поклон матушке Грюле за то, что на мелочи не разменивается. Уж если делает посуду, так с размахом, от всей великанской души. Мои руки замирают над тетрадью в коленкоровом переплёте, терпеливо ждут, покачивая самопишущим стилосом.
– А что такое луна? – Брауни Мики отвлекается от плетения тростниковой корзины. – Её тоже Ткач сделал?
– Нет, сама приблудилась, а Ткачу понравилось, вот и оставил. В те времена на Луне ещё можно было дышать, и жил там один бродяга со своим зайцем.
– А сейчас?
– А сейчас от них даже пыли не осталось. Оно и к лучшему. Лунный Заяц, помнится, был безумнее Мартовского, а бродяга, судя по всему, Шляпнику приходился родным братом.
– Ты лучше про своего кузена расскажи, – встревает в разговор Редди. – Правда, что он лучший сказочник во всём мире?
– Один из лучших.
– Это с его друганом наш Ворчун дрался? – Она зубасто ухмыляется. – Жаль, я не видела.
– Только тебя там и не хватало. – Я киваю рукам, чтобы убирали тетрадку. Вокруг разочарованно вздыхают. Пока я диктовал, моя живая коллекция набилась в пещеру в полном составе. – А ну брысь отсюда! Делом займитесь. Чья очередь сегодня готовить?
Я смотрю на Редди.
– Не моя! – Она фыркает по-лошадиному. – Сами же просили, чтобы я не кашеварила.
Вот заноза в лапе! Всего три месяца здесь, а уже столько натворила, сколько другим за триста лет не успеть. И готовит прескверно. Впрочем, для пэка это в порядке вещей, эти фэйри отродясь одним сырым мясом питались.
– Флейтист с Ворчуном на болото пошли, – подсказывает брауни. – Должны скоро вернуться с добычей.
– На какое болото? Я их в Долину Блаженных послал, за яблоками!
– Да что яблоки, это разве еда? – Пэк снова фыркает. – А Ворчун сказал, что на болоте много вкусного: утки величиной с гуся, гуси с лебедя, а лебеди сразу жареные плавают. В яблоках. – Она облизывается.
– Плавают, значит? – Я медленно выпускаю когти. – И кто это у нас шутником-сказочником заделался, а?
Прежде, чем успеваю оглянуться, пещера пустеет, только в коридорах, ведущих в подгорный лабиринт, слышится шорох крыльев, топот ног и цокот копыт. Судя по скорости исчезновения и количеству беглецов, в розыгрыше участвовали все. Паразиты безмозглые!
