Снегурка
Екатерина Шитова
Юная Дарьюшка бежит от нелюбимого жениха туда, откуда нет пути назад – в Северный лес. Это царство холода, владения Карачуна. Всех, ступивших на эти земли, хозяин зимы и смерти превращает в лед. Но Дарьюшке повезло – Карачун не только пощадил ее, но и приютил в своем тереме. А спустя год Дарьюшка смогла вернуться из леса живой и невредимой, да еще и с богатыми дарами. Какую цену она заплатила старику за свою жизнь? И сможет ли она вернуться к прежней жизни среди людей?
Екатерина Шитова
Снегурка
Глава 1
– Степан! Степан, ты где? Анфиса твоя рожает!
Толстая черноглазая девка Антонина забежала в кузницу и остановилась на пороге, тяжело дыша. В знойном мареве пышущего жаром горна, стоящего по центру кузницы, работало несколько широкоплечих мужчин. Их голые мускулистые спины лоснились от пота. Антонина покраснела от стыда и сощурила глаза, высматривая среди них Степана, и тут он появился прямо перед ней, вытирая кулаком влажный лоб.
– Ну рожает и рожает, чего так разоралась? – мужчина недовольно глянул на Антонину, – беги за повитухой. Я-то в этом деле ей не помощник. Давно ли мужики с бабами рожать стали?
– Так на улице мороз крепчает! – воскликнула Антонина, страшно выпучив глаза.
– И чего? Дров-то у нас в сарае полно. Разве не затопила она печь? – удивился Степан.
Антонина схватилась пухлыми ладонями за голову и закричала, что есть сил:
– Так не дома, она рожает, Степан! На улице она!
– Чего ж ей на улице в такой мороз делать? Нынче люто морозит. Не должна была она из дома выходить.
– А я почем знаю? Я мимо бежала, смотрю – лежит кто-то на дороге прямо. Испугалася я. Потом смотрю – вроде, человек лежит, а рычит будто как зверь. Подошла поближе, присмотрелася толком, а это Анфиска лежит, стонет. Я ее и так, и эдак пыталась поднять со снегу-то, да больно разнесло ее на сносях. Тяжела стала – не подымешь. Вот и бросилась я бежать за тобой.
Пока Антонина говорила, сверкая по сторонам черными, как смоль, глазами, лицо Степана все сильнее вытягивалось и бледнело.
– Ты что же, Антонина, Анфису мою на морозе околевать оставила? Так получается? – сурово сдвинув густые брови, спросил мужчина.
– Так, – испуганно ответила она, а потом запричитала визгливым голосом, – А что прикажешь делать? На улице ни души, люди по домам сидят, бока свои греют у теплых печей. И я бы грела, если бы отец не расхворался! К тетке за медвежьим жиром для него бежала, а тут твоя Анфиса! Ступай за мной, Степан, да поскорее, пока не околела она!
Мужчина накинул тулуп на голое тело, сунул ноги в высокие валенки и выбежал на улицу.
– Куда идти-то? – на бегу спросил он.
– Туда! В сторону мельницы! Там увидишь ее! – крикнула Антонина, – да постой, не догнать мне тебя!
Степан припустил по дороге так быстро, что медлительная и неповоротливая баба за ним не поспевала. Скоро скрип снега под его валенками стих. И Антонина остановилась, тяжело дыша. Заправив растрепавшиеся пряди волос под шерстяной платок, она развернулась и пошла быстрым шагом в другую сторону.
– Степан – мужик сильный, сам дотащит до дома свою Анфису. Не побегу за ним дальше. Мне и самой уже домой надо. Отец-то ждет, – сказала она вслух.
***
Вечер был звездный, светлый. Мороз крепчал, и от этого снег искрился и переливался в свете луны. Степан сразу увидел жену. Она лежала бесформенной черной кучей посреди натоптанной санями дороги. Как будто не человек это был, а груда ветоши, случайно упавшая с чьего-то воза. Подбежав ближе, Степан рассмотрел, что лежит Анфиса совершенно неподвижно, раскинув руки в разные стороны. Голые кисти ее побелели от холода.
Мужчина растерянно оглянулся в поисках Антонины, но девушки нигде не было видно. Видать, отстала. Степан остановился в нескольких шагах от жены, грудь его вздымалась от быстрого бега, от разгоряченного тела валил пар. Ему было страшно.
– Анфиса, ты жива? – хриплым голосом спросил Степан.
Анфиса не шевелилась, голова ее была повернута в его сторону, и она смотрела на Степана жутким, застывшим взглядом. Белое окаменевшее лицо будто светилось в темноте. Мужчина вдруг резко согнулся, словно переломился пополам.
– Анфиса! Анфисушка! Ты чего? Вставай! А ну, вставай, родненькая! Околеешь на морозе!
Степан склонился над мертвой женой, коснулся ее замерзшего лица своей горячей щекой, потом схватил ее за плечи и стал тянуть на себя.
– Какой леший тебя, ягодка моя, дернул в этакий мороз на улицу-то бежать? Ну?
Степан прижал неподвижное тело Анфисы к себе и стал гладить ее по спине. По щекам его покатились слезы. Маленькие горячие капельки путались в густой бороде кузнеца и превращались в льдинки.
– Нет, не пущу я тебя на тот свет, слышишь меня? Анфиса, милая моя, вставай, ну же!
Он снова взял жену за плечи и в этот раз затряс изо всех сил. Голова Анфисы безвольно перекатывалась из стороны в сторону. Степан задрал голову, лицо его сморщилось, а потом он раскрыл рот и закричал. Боль выходит из человека со слезами, со словами, с криком. Если оставить ее внутри, как есть, не выпустить, можно запросто умереть от ее разрушительной силы.
Ослабевшими от горя руками Степан положил жену обратно на снег и зачем-то стал застегивать расстегнувшуюся пуговицу на ее тулупе. Пальцы замёрзли, не слушались и соскальзывали с петли. Из груди Степана вырывались рыдания и хрипы. Он всхлипывал, закусывая губы до крови. И тут внезапно из-под тулупа Анфисы послышалось тихое кряхтение. Мужчина замер, прислушиваясь, а потом резким движением распахнул полы Анфисиного тулупа и ахнул от удивления. Платье жены насквозь пропиталось кровью, а между ее ног лежал ребёнок, до сих пор связанный с нею толстой пуповиной.
– Господи-Боже! – воскликнул Степан, прижав ладонь к губам.
Ребенок был жив. Взмахнув тонкими ручками, он отчаянно и громко закричал. Этот звонкий, надрывистый, живой голосок разбил оцепенение Степана. Не задумываясь, он наклонился к ребенку и зубами перегрыз пуповину. Потом скинул свой тулуп, закутал в него младенца и со всех ног побежал к дому. Степан боялся, что, пока он бежит, ребенок задохнется внутри тулупа, но открыть его он тоже не мог, мороз стал до того сильным и трескучим, что голая, покрытая потом спина Степана тут же заледенела, а его борода, ресницы и волосы покрылись белым инеем.
Он забежал в дом, не чувствуя ни рук, ни ног и, бросив тулуп с ребенком на стол, упал на колени и завыл от боли. Замерзшие конечности ломило, лицо и спину жгло огнем. Боль в теле смешалась с болью душевной, и от этого всего из глаз Степана снова покатились слезы.
– Анфиса, Анфисушка… – катаясь по полу и захлебываясь слезами, повторял он.
А потом из тулупа послышалось тихое попискивание ребенка. Степан замолчал, тяжело поднялся с пола, взял спички и зажег керосиновую лампу. Только после этого он развернул тулуп. В мягком свете лампы, он, наконец, рассмотрел, что Анфиса выродила девочку. Новорожденная громко кричала, широко разевая маленький беззубый рот, тельце ее стало ярко-красным от напряжения, тощие ручонки с растопыренными пальцами, нервно тряслись. Степан поглядел на девчонку и тяжело вздохнул.
– Заморозила ты, значит, мамку, и орешь теперь? Из-за тебя моя Анфиса погибла. Не девчонка ты, а Снегурка бездушная! Ух, вот я тебя саму сейчас на мороз-то вынесу, околевай там. Была бы парнем, ещё бы оставил тебя при себе. Помощник, как-никак. А ты-то, девка, зачем мне нужна?
Степан взял кричащую девочку на руки. Она, крошечная, как цыпленок, целиком уместилась на его широкой ладони. Похныкав, девочка вдруг притихла, почувствовав живое человеческое тепло. Сунув кулачок в рот, она принялась сосать его, громко причмокивая. Степан поднес ребенка к двери, распахнул ее, запуская в дом облако белого пара, но остановился, опустил голову. Дверь захлопнулась.
– Да что же я, зверь что ли какой? Убийцей никогда не был и не буду. Раз ее сам Карачун пожалел, не заморозил, пусть живет дите. Отдам ее кому-нибудь из деревенских баб, воспитают. Мне она точно не нужна.
Степан, как сумел, закутал уснувшую девочку в одеяло и положил кулек на кровать. А сам накинул тулуп и побежал за Анфисой.
***
Жену Степан любил до одури. Бывало, Анфиса только взглянет на него, а он уж весь горит огнем, Анфиса едва нахмурится, а он уж бежит, подарок ей несет, Анфиса лишь взмахнет платком, а Степан уже играет ей на балалайке, чтоб та плясала. Красивая, большеглазая, полная и румяная – она была для него идеалом, за нее он, не раздумывая, готов был отдать свою жизнь, ради нее он, наверное, мог убить.
Он добивался ее два года. Она на Степана поначалу совсем смотреть не желала, потому как в другого парня была крепко влюблена. Степан своих чувств не скрывал.
– Пойдешь за меня, Анфиска? – постоянно спрашивал он.
– Не ходи за мной, Степа! Даже если ты один из всех парней в целом мире останешься, я и тогда на тебя не взгляну! – смеялась ему в лицо Анфиса.
Родителей у Анфисы давно померли, ее вырастила бабка. Надзору за ней надлежащего не было, поэтому вела она себя вольно, не как другие девки. Гуляла допоздна, бесстыже целовала парней, распускала косы и смеялась громко, запрокинув голову. Степана эта ее вольность только пуще манила и влекла. В Анфисе бурлила и кипела жизнь. Жизнь всегда притягивает, даже больше, чем красота. Катерина, мать Степана, все ворчала, глядя, как сын из кожи вон лезет из-за распутной соседской девки.
– Готовых невест – полная деревня. Девок красивых – тьма тьмущая. Любая за тебя, Степушка, пойдет, только пальцем помани.
– Мне любую не надо, маманя, – мечтательно отвечал Степан, дерзко откидывая назад свои черные, как смоль кудри, – Я Анфису люблю. Мне только она нужна, одна-единственная.
– Ты-то любишь, а она-то сама тебя любит? – ехидно спрашивала Катерина, и сразу же сама себе отвечала, – То-то же. Ей-то ты больно нужен! Даже не смотрит в твою сторону. Да и распутная она какая-то! Глаза у нее больно уж блестят. Видела я раз на празднике, как она с парнями пляшет, как им улыбается, глазищами своими зыркает! Парни вокруг нее, точно пчелы вокруг меда, вьются.
– Пусть. Пускай пляшет, мама. Пускай молодую дурь свою выплясывает. А придет время, все равно моей будет, никуда не денется! – уверенно отвечал Степан матери.
Время шло, а упрямая и своенравная красавица на Степана смотреть никак не желала. Но он все-таки дождался своего часа. Парня, в которого была влюблена Анфиса, родители женили на другой – той, у которой отец был богатый и приданое хорошее. Анфиса две недели после этого из дома не выходила, плакала, горевала. А потом пришла, исхудавшая и зареванная, к Степану и сказала:
– Приходи свататься, Степа, если еще не передумал.
Степан глаза округлил и затрясся весь.
– Взаправду пойдешь за меня? Не шутишь? – шепотом спросил он.
– Не шучу ни капли, – тоскливым голосом ответила Анфиса.
Она подошла к нему и положила голову на широкое плечо. И тут Степан понял, что еще немного, и лопнет от счастья, так он весь наполнился им. Он подхватил девушку на руки и закружил вокруг себя. Вошедшая в это время в дом Катерина побледнела, ахнула и всплеснула руками.
– Чего это вы тут выплясываете? – недовольно спросила она.
– Как не плясать-то? – воскликнул Степан, – Я ведь говорил тебе, маманя, что Анфиса моей будет! Завтра же идем свататься!
Степан глаз не сводил со своей красавицы-невесты, поэтому не видел, как скривилось лицо матери. Она отвернулась и выбежала из избы. В темных сенях Катерина закусила губы до крови, так много в ней было злости в тот момент.
– Вот мерзавка! Ну я ей покажу, как жизнь моему сыночку портить!
Анфиса сразу поняла, что будущей свекрови она не по нраву. Девушка прильнула к Степану и испуганно проговорила:
– Мама твоя, видать, другую невесту тебе хочет сыскать.
Степан ухмыльнулся и крепко обнял девушку.
– Ничего не бойся, как я сказал, так и будет.
И вправду, вскоре молодым сыграли свадьбу. Катерина до последнего пыталась разубедить сына жениться, но тот уперся на своем – люблю, и все.
– Жениться надо на трезвую голову, Степушка. Любовь ослепляет. Ты ровно пьянеешь, когда эта Анфиска рядом появляется. Не видишь и не слышишь ничего, – сказала сыну Катерина накануне свадьбы.
– Так это и есть счастье! Я от счастья пьян, маманя! – ответил он и рассмеялся, запрокинув голову.
– Счастье? Ну-ну… Это ведь самое короткое и обманчивое, что может быть в жизни, – проговорила Катерина, но Степан ее уже не слушал.
Свадьба была веселая, шумная. Гуляла на ней вся деревня. Жених был весел и счастлив, а невеста рядом с ним сидела бледная и растерянная. Но счастье, которым так гордился Степан, и вправду длилось недолго, как и предупреждала мать. В первую брачную ночь мужчина понял, что невеста ему досталась с изъяном. Он вскочил с постели, и на глаза его выступили жгучие слезы.
– Ты что же, Анфиса…
Он занес над ней мощный кулак, но ударить не решался.
– Прости меня, Степа! – закричала молодая жена, – только не бей! Не бей, пожалуйста!
– Бить не буду. Возьму топор и сразу тебя на части порублю! – сквозь зубы процедил Степан, страшно вытаращив глаза.
Анфиса закричала пуще прежнего от страха, а потом прижала руки к животу и всхлипнула:
– Не бей! Беременная я…
Соскользнув с белой простыни, она бросилась на пол, прижалась мокрым от слез лицом к ногам мужа и принялась осыпать их поцелуями.
– Прости, прости, прости меня за обман, Степушка! – рыдала Анфиса, – ну кому я такая нужна, кроме тебя? Я знаю, ты добрый, ты простишь меня.
Степан поднялся, вытер мокрое от слез лицо. Та, о которой он грезил ночами два года, валялась в его ногах, но теперь ему даже смотреть на нее не хотелось. Его тошнило от нее. Он плюнул Анфисе в лицо, оттолкнул ее ногой, оделся и вышел из спальни.
В ту ночь он не сомкнул глаз. Только он закрывал их, в надежде уснуть, как тут же перед глазами появлялась Анфиса, извивающаяся, точно змея, вздыхающая томно под другим парнем. Сколько раз у них было? Один, два или больше? Сил не было думать об этом, но Степан все думал, думал. Целую неделю после брачной ночи он не приходил домой, на обед наведывался к матери, спал на сеновале.
– А я тебе говорила, что она распутница! – злобно шептала Катерина на ухо сыну, – позор-то какой!
– Отстань, маманя! Разберусь, – отмахивался от нее Степан.
