– Как будто здесь хоть что-то зависит от моего желания…
Вот ведь незадача. Я ощутила нечто вроде сочувствия. Он же пытается тебе помочь, глупая ты девчонка, по-своему, конечно, по-фаханьи. Если бы ты при голосе была, вообрази, каких дерзостей наговорила бы сейчас безумной королеве, а потом вообрази, как бы она тебя за эту дерзость наказала. Караколь вполне изящно вывел тебя из-под удара непокалеченной и живой.
Но он не отвечает на мои вопросы!
Значит, не может!
Или не хочет?
А может, ты просто не умеешь задать правильных вопросов? Вспомни, как ты беседовала с фатой Илореттой, феей, дарующей имена. Вспомни, какое значение она придавала формулировкам.
«Почему бы тебе меня не отрешить? – подумала я. – Зачем ты уговариваешь меня выйти, если можешь заставить?»
– Не могу, болтушка, теперь не могу…
Я удивилась, что его ответ на этот раз не был односложным.
– Те фокусы, которыми обучается моя госпожа…
«Она отбирает их у тебя?»
Я распахнула дверь и требовательно уставилась в красные глаза фахана.
«То есть рано или поздно она научится отбирать голос самостоятельно?»
– Это мелкое колдовство, и вряд ли моя госпожа захочет…
«Где мой голос? – Предполагать, чего захочет или не захочет безумная корова Моник, нет желания. – Ты ведь должен был заключить его в какой-нибудь артефакт? Правда? Это было бы логично…»
Караколь потупился. Так как возвышался он надо мною туаза на полтора, это движение выглядело скорее угрожающе.
– Я поместил его…
И еще до того как фахан закончил фразу, я знала ответ.
Он! Болван! Поместил его в пояс! Потому что это был ближайший к его болванству артефакт фей!
Ненавижу!
Спящий! Как же я в этот момент ненавидела Караколя!
Мне плевать на шрам на щеке, потому что не в красоте смысл моей жизни! Почти плевать на плен, потому что из любого плена можно бежать! Плевать даже на прошедшие в моем мире два года! Но, как оказалось, плевать на все это проще было по отдельности. Когда несчастья накопились, моя внезапная немота стала последней каплей, той самой мифологической, переполнившей чащу терпения.
В груди все горело, как от кинжальной раны, злость рвалась наружу.
– Прости… – растерянно бормотал фахан, – в тот миг это действие мне показалось крайне удачным… Я не мог использовать для колдовства твой шрам или таинственный артефакт, который ты прячешь от меня под одеждой. Цвергово колдовство не совпадает в колебаниях…
«Заткнись! – раздраженно подумала я. – Твоя красная корова ждет твоего возращения. Так что исполни, что тебе велели, и оставь меня в покое!»
– Но…
«Мы теряем время! Сколько лет нормальной жизни отнимает у меня наше препирательство у клозета? Месяц?»
– А сколько мы препирались?
Караколь повел взглядом по сторонам, будто высматривая часы.
– Для меня время не играет важной роли, в отличие от вас, человеков.
«Семь минут?»
Мы уже шли по коридору, я – в полушаге позади, потому что дороги не знала. Фахан сложил свои крылья очень плотно, настолько, что опять почти превратился в обычного горбуна. И шел он неспешно, подстраиваясь под длину моего шага, поэтому шаркал и покачивался.
«Ответь! Как высчитывается соотношение времени моего мира и Авалона? Если я буду знать формулу…»
– Тебе нужно именно соотношение с Авалоном?
Я остановилась.
«Здесь время течет по-другому? То есть по-третьему? И не смей отвечать вопросом на вопрос! Ты мне должен! За то, что сделал со мною, ты должен мне, Караколь!»
– Какая горячность! – пробормотал фахан и, придержав мой локоть, повел меня дальше. – Я отвечу. Конечно, отвечу, в этом нет ничего тайного. Ты уже знаешь, что время является самым важным компонентом для колдовства фей?
Я кивнула, потому что узнала об этом от цвергов. Потому феям и нужны наши волосы, что человеческие волосы являются овеществлением течения времени. Кстати, может, поэтому Моник и щеголяет короткой стрижкой? Может быть, она использует свои волосы, чтоб исполнять «фокусы», отобранные у Караколя?
– Моя госпожа теперь не нуждается в волосах, – ответил фахан моим мыслям. – Высокое волшебство работает напрямую со временем, ему овеществления не нужно.
«Поясни!»
– Ну, скажем, чтоб наколдовать девице волшебный пояс, который от полнолуния до полнолуния делает ее мужчиной, мне понадобилось бы около полугода.
Я опять замедлила шаг.
«Чьего полугода? Твоего или той самой воображаемой девицы?»
– Время, болтушка, не принадлежит ни тебе, ни мне, ни той самой девице, оно принадлежит некоему… – он еще плотнее взял меня под руку, – пространству? Или некоему пространственному пузырю, который возможно отделить одновременно от нескольких миров? Я, правда, не знаю, как тебе это объяснить…
«Подожди! – Я выдернула свой локоть. – Если для колдовства нужно «некое» время, почему феи Ардеры требуют в уплату наши волосы? Не проще было бы отбирать… Ну, не знаю… Годы жизни?»
Он пожал плечами:
– Хочешь ответ на этот вопрос или на самый первый? Кстати, болтушка. Мы пришли. Это твое рабочее место, так что поторопись.
Я поняла, что развернутого ответа не дождусь, поэтому мысленно воскликнула:
«Первый! Сколько прошло там?»
– Столько же, сколько и здесь! – Мокрый фахан даже хихикнул, видимо, решив, что ловко заболтал меня по дороге. – А если госпожа будет сегодня еще колдовать, ты сможешь даже выиграть несколько часов.
Я его не поблагодарила. Вот еще! Я подняла подбородок повыше и переступила через гранитный брус, отмечающий порог кухни.
Кухня была многолюдна, я даже удивилась, что гомон от собравшихся там людей не доносится в коридоры, потом удивилась, что работы ведутся в полном молчании, что перечеркнуло мое первое удивление, и совсем уж изумилась, когда все присутствующие при нашем появлении рухнули на колени перед Караколем.
* * *
Девица, что прислуживала в трактире блистательным лордам, была хороша до чрезвычайности. Волосы ее, чернее ночи, в отблесках каминного пламени казались багровыми, глаза блестели весельем, а пухлые губки… Впрочем, все хорошенькие подавальщицы чем-то схожи, и блистательные лорды повидали их за время путешествия немало. Добрый трактирщик понимает, что его прибыль зависит от пригожести работающей на него девы, а тот, что не понял, давно разорился и трактир держать перестал.
Кормили в заведении неплохо – без изысков, но с той провинциальной добротностью, которую могут обеспечить лесистые предгорья, полные дичи, и река, неглубокая, с ледяной прозрачной водой и быстрым течением, в которой водится серебристая форель. На гарнир путешественникам предлагали либо разваренную до пюреобразного состоянию чечевицу, щедро политую луковой зажаркой, либо отсутствие гарнира. Блистательные лорды предпочли второй вариант, попросив побольше хлеба и эля, так как с напитками в трактире дела обстояли примерно так же, как и с гарнирами: эль или ничего.
Лорд ван Харт, впрочем, и в этом вопросе выбрал «ничего», лично спустившись к реке с пустым кувшином, чтоб набрать воды.
– Ваш друг болен, любезный лорд? – спросила девица Оливера Виклунда, который ожидал обеда, разложив на столе две карты и сверяя их.
– Что? – Оливер посмотрел в блестящие очи, широко улыбнулся и ущипнул красавицу за тугую щечку: – Не волнуйся, милая, наш друг здоров. Как тебя зовут?
– Смала?, милорд. – Девушка премило потупилась. – Я дочь трактирщика, он встречал драгоценных лордов и сейчас хлопочет на кухне.
– Твоего достойного отца зовут Сила?, мы успели с ним познакомиться.
Девушка, продолжая разыгрывать скромницу, бросила исподтишка взгляд на Виклунда. Интересоваться тем, как зовут простых людей, не было в обычае аристократов. А в том, что их заведение посетили именно аристократы, Смала была уверена.
Тот, что сидел сейчас перед ней, явно был воином не из последних. Его огромный, лежащий на краю стола меч, несмотря на простые кожаные ножны, мог даже носить имя, как живое существо. Второго, с каштановыми волосами и карими глазами, перебирающего сейчас струны мандолины у раскрытого окна, Смала посчитала бардом или менестрелем. Великан звал его Станисласом. Третий обладал внешностью сказочного принца, кудри – золото, очи – изумруд, а от улыбки в животе любой особы женского пола начинали роиться бабочки. Девушка ощутила это на себе, когда бросила в его сторону быстрый взгляд.
Гости пришлись ей по душе. Все трое. Даже менестрель, невзирая на нелепые стеклышки, которые он нацепил на нос, был приятен лицом, соразмерно сложен и обходителен. Между собой молодые люди ладили и были если не друзьями, то, несомненно, хорошими приятелями. Они громко хохотали, обменивались шутками и необидными колкостями.
– Любезный лорд Уолес, – говорил Оливер сказочному принцу, – не могли бы вы пересесть с подоконника? Ваше великолепное тело загораживает мне свет лорда нашего Солнца и мешает сосредоточиться.
– Зависть – грех, любезный лорд Виклунд, – отвечал красавец, отбрасывая за спину золото кудрей. – А не мешает ли вашей сосредоточенности сотая баллада лорда Доре?
– Сотая за сегодня? – уточнял Виклунд. – Как раз сотая, кажется, была недурна. А эта вот… Сто тридцать четвертая? Лорд Доре, смерть ушам моим, сегодня вы неудержимы в сочинительстве! Неужели местная природа настолько вдохновила вас? Или та славная крошка, которую вы очаровали третьего дня, влила в вас свежих сил вместе с поцелуями?
И Станислас лорд Доре отнекивался, хохотал, бил по струнам и глубоким баритоном исполнял скабрезную ритмичную песенку об обоих своих хулителях, успевая подмигнуть стоящей в сторонке девушке.
«Мощь, искусство, красота, – думала Смала. – Просиди я тут сто лет, не смогла бы…»
Великан ущипнул ее за другую щечку, чем несколько сбил с мысли.
– Простите, милорд, – девушка зарделась, – не могли бы вы повторить?
– Ваши работники смогут хорошо позаботиться о наших лошадях? Я велел какому-то парню на конюшне не снимать с них попон и не поить водой из реки, но, кажется, бедняга не особо крепок умом.
– Я могу проведать наших скакунов, – предложил менестрель.
– И измучить их песнопениями? – Красавец Уолес молитвенно сложил руки перед грудью: – Пощади несчастных животных! Лучше пойду я.
– Не извольте беспокоиться, милорды, – затараторила Смала. – Парни у нас здесь не шибко сообразительные, зато старательные. А уж о том, что ледяную речную воду прежде нужно согреть, оставив в ведре на солнышке, знает даже последний деревенский дурачок.
– А далеко ли до деревни? – Оливер разгладил ладонями карту. – Два-три лье? Она вот тут?
Смала даже не посмотрела, куда указывает кончик его пальца, в картах она не понимала ровным счетом ничего, – просто пожала плечами и радостно проговорила:
– Обед почти готов! Прикажете поискать на берегу вашего четвертого друга, лорда Гэбриела, чтоб пригласить за стол?
Вот этот четвертый девушке не нравился совсем. Ну, то есть поначалу наоборот – именно он привлек ее внимание. Не такой высокий, как Оливер, но все же рослый и стройный, с широкими плечами и, в отличие от Виклунда, изящный. Не хорошенький, как Патрик, а красивый зрелой мужской красотой. И не было в нем легкой дурашливости менестреля, лишь угадывалась скрытая страстность, тоже очень мужская. А еще шрам! Ну какая барышня устоит перед загадочностью кавалера, чью гладкую кожу украшают следы прошедших битв? А взгляд серых глаз, обрамленных темными ресницами, обманчиво равнодушный? А неулыбчивый рот, который так хочется тронуть своими губами?
Когда Гэбриел ван Харт спрыгнул со своей лошади в их дворе, сердечко Смалы забилось с утроенной силой. Она так пыталась быть полезной загадочному дворянину! Она нашла для него самый лучший, самый чистый кувшин. Она вызвалась проводить его к берегу, чтоб показать самый удобный спуск к воде… А когда смотрящий куда угодно, только не нее, кавалер отказался от провожатой, расстроилась.
– Не грусти, милая, – шепнул ей тогда менестрель. – Просто существуют крепости, осада которых бесполезна.
И Смала на время смирилась. У нее есть еще трое. Воин, красавчик и музыкант. И, в отличие от своего неприветливого спутника, эти трое девичьим чарам поддавались в полной мере. За то время, что гости провели в трактире, девушка успела множество раз улыбнуться Патрику, удостоиться внимания лорда Оливера, слегка грубоватого, но милого. А лорд Доре даже сочинил небольшую песнь, в которой воспевались черные кудри и алые губы юной пейзанки.
Но все же неплохо получить и четвертого. Если ее отправят на поиски к реке…
– Оставь, милая, – сказал ей Виклунд. – Лорд ван Харт присоединиться к нам, когда сочтет нужным.
– После заката, – растягивая звуки, пропел Станислас, – лорда нашего Солнца.
– Я потороплю брата, – Смала постаралась не выказать своего разочарования. – Благородные лорды проголодались с дороги.
Она обвела взглядом кувшины с элем и бокалы, которые уже успела расставить на столе, присела в поклоне и пошла на кухню.
– Волшебница! – провожая ее взглядом, воскликнул Патрик.
– Ну да, – шепотом вторил ему Виклунд, когда Смала скрылась за дверью кухни. – Четверть часа, и батюшка-трактирщик превращается в брата. Ву-а-ля! Фокус!
– Ты уверен, что рядом нет никакого жилья? – Дурашливый менестрель, как ни странно, умел говорить и без музыкального сопровождения.
Оливер кивнул на разложенные карты:
– Излучина реки, брод, тракт остался в четырех лье к северу…
– Ты поговорил с работниками?
– Поговорил? – Патрик перегнулся через столешницу и принялся, высоко подняв кувшин, разливать эль по бокалам. – Нелегко разговаривать с немыми, дружище.
– Какое красивое журчание! – Виклунд быстро свернул трубочкой обе свои карты и спрятал их в карман. – Я бы с удовольствием посетил лошадиный водопой.
– Или нашел солнцепоклонника ван Харта! – поддержал друга Станислас. – Солнцепоклонника и водолюба!
– Мы же не можем оставить любезного Гэбриела без обеда? – возопил Патрик.
– Он же голоден!
– Как дворянин и друг я должен!.. Нет, я обязан!..
Каждая следующая фраза была громче предыдущей. Виклунд схватил со стола меч:
