– Чтобы мужчины боготворили тебя, – наставляла она Киру, – их надо топтать.
Благодаря работе в книжном магазине Зоя знала много названий и имен, поэтому при упоминании где-либо в компании какого-либо писателя она говорила с апломбом собственницы:
– А-а, ну да-а, зна-аю, есть у нас тако-ой…
Когда Кира поделилась с ней намерением матери познакомить ее с сыном сокурсницы, Зоя с простодушной серьезностью задала сакраментальный вопрос:
– А что ты наденешь?
Кира равнодушно пожала плечами.
– Хочешь, дам телефон своей маникюрши?
Стоя спиной к Кире, Зоя разговаривала по телефону:
– А когда? Когда мы увидимся? Я соскучилась. А ты соскучился? А завтра? Ты позвонишь? А когда?
Кира смотрела ей в спину.
«А она ведь не знает, что стоит у меня окне».
А, собственно, что стояло у Киры на подоконнике? Банка из-под маринованных огурцов. Огурцы съели, а банка осталась, и теперь вместо огурцов в этой банке… то ли было что-то, то ли не было… то ли сказка, то ли быль… и если рассуждать логически, разве могло там что-то быть, если ничего не было?
Но с другой стороны – отчего мы такие скучные, приземленные, бескрылые, к тому же откуда эта самонадеянность? Мы можем и не знать чего-то, мы можем многого не знать о нашем подлунном мире… А вдруг в банке что-то да есть?
Бу-ум! Барабу-ум!!!
Кира обернулась на шум. Семен Семеныч стоял на стремянке. С верхней полки на него валились один за другим тома прозаиков и поэтов. Он весь сжался, прикрывая лысеющую голову руками. Книги падали, ударяясь о его руки.
– Опять полез, – процедила Зоя сквозь зубы, и затем в голос:
– Не волнуйтесь, Семен Семеныч, спускайтесь, я сейчас все на место поставлю.
Сердито насупившись, директор наблюдал со стремянки, как подчиненные собирали книги. Слезать он не собирался.
– Слезайте, Семен Семеныч! – ласково позвала Зоя.
Недовольное мотание головой.
– Не хотите слезать?
– Не хочу.
– Почему?
– У кого шаловливые ручки? Что делает Эдуард Квадратов под потолком и что делают в центре Фаулз и какой-то Макьюэн?! Почему товар не в алфавитном порядке?
Кира прикусила губу – это она снимала английских авторов с верхнего ряда, куда их отправлял директор, и тайком ставила на видное место, в центр. Начала оправдываться:
– Какая разница, в каком они порядке, если ни один покупатель не может туда дотянуться?
– Кира, если не ошибаюсь, у тебя образование высшее? Нынче в институтах обучают алфавиту??Ты ведь знаешь алфавит, не так ли?
Кира кивнула.
– Ну, продемонстрируй нам свои знания. А-а… бэ…
– Вэ… гэ…
– Так…
– Дэ… е-е, ё-ё, же, зэ, и-и, кэ, лэ, мэ, нэ…
– Смотрите-ка. Знает.
Кира уныло вздохнула.
– Вот скажи мне… забыл, как тебя по батюшке?
– Юрьевна.
– Вот скажи мне, Кира Юрьевна, ты знаешь, кого ты упрятала наверх? Ты знаешь, что Эдуард Квадратов – светоч современной русской поэзии, патриот с большой буквы? А этот твой Макьюэн? Чего ему наверху не стоялось? Он кто? Дай угадаю. Чертов англичанин? Я так и знал. Кира Юрьевна, ты любишь свою работу?
Кира промолчала.
– А литературу, русскую литературу ты любишь?
– Я сделала это именно из любви к русской литературе.
– Неужели?
– Объясню. Я поставила Эдуарда Квадратова наверх именно потому, что он, как вы сказали, светоч. Светоч должен быть наверху. Он должен сиять высоко. А то что же получается? Он под англичанами? Меня это возмутило. Я поставила его над ними. И пусть всякая иноземщина вроде Оруэлла и Вулф знает свое место. Все лучшее – наверх! Ввысь! А у вас – наоборот. Нелогично, Семен Семеныч.
Директор торопливо спустился.
– Это меняет дело. А что? В этом есть резон.
– Мне кажется, русскую классику надо вознести наверх. И всегда рядом должна стоять стремянка. Ее мы покрасим золотой краской, чтобы украсить путь к величайшей русской литературе. Читатель будет подниматься по золотой лестнице… а когда он дотронется до книги, пусть польется музыка. Зоя будет следить незаметно и включать ее. А с потолка посыплется конфетти…
– Ну, ну, ну, детка. Давай не будем перегибать. Как это говорят… давай без фанатизма… конфетти это конечно лишнее… и музыка… а вот лестницу покрасить – хорошая идея. Мне нравится. Да. Вот сразу видно: маркетолог. Молодец!
Он хлопнул Киру по плечу.
– Останьтесь с Зоей после работы, купите баллончик и покрасьте стремянку. Зоя, поставь Квадратова наверх. А я позже решу, как тут что куда… да… и вот еще… Кира…
Он понизил голос:
– Я рад, что мы с тобой на одной волне, но ограниченность не к лицу молодой современной девушке. Не надо так уничижительно про… Все-таки иностранная литература – это общечеловеческое наследие, там много талантов… Агата Кристи, например. Э-э… кто еще?
– Шекспир?
– Есть мнение, что писал вовсе не он. И истинный автор шекспировских текстов неизвестен. Так что под именем Шекспира может оказаться кто-угодно. Не удивлюсь, если это какой-нибудь русский эмигрант.
Чем пахнет феминизм
Человек, побывавший в Америке, словно омылся в священных водах Иордана или Джамны. Над головой его сияет нимб, ему отпущены все грехи. Он завидный жених, потому что Америка не пускает к себе неудачников. Вернувшийся оттуда – проверенный сертифицированный кандидат в зятья. На нем стоит печать: Made inUSA. И хотя существует много прекрасных стран, куда отправляются на стажировку или работу русские мужчины, именно вернувшиеся из Америки производят на потенциальных тещ впечатление примерно такое же, какое производила на них в юности косметика «Dior».
В субботу утром Людмила Борисовна напомнила о визите к «бертенам». Кира, разумеется, об этом забыла, она собиралась везти Афродиту к ветеринару.
– Ты не можешь со мной так поступить! – заорала в трубку Людмила Борисовна. – Я уже обещала! Алла с пяти утра готовит. Ее сын специально из Америки прилетел, чтобы с тобой познакомиться! А ты, эгоистка, только о себе думаешь! Хоть раз о матери подумай! Хоть раз в жизни сделай, как мать говорит! Хоть раз бы сказала: «Да, мамочка! Хорошо, мамочка!» Не хочу даже слышать ничего, собирайся, я за тобой заеду.
В два часа она заехала. Кира, уставшая от споров, безмолвной овечкой стояла перед ней, готовая ко всему.
– Ты с ума сошла? Вот в этом ты собралась идти?! – Людмила Борисовна с недоумением смотрела на клетчатые, мужского кроя брюки и дизайнерскую рванину, приспущенную с одного плеча. –?Что на тебе надето? Что это такое? Это что, штаны такие? Тебе не пятнадцать лет, Кира, ты уже взрослая женщина. Сними это немедленно! И надень какое-нибудь платьице. В смысле платье.
Платье для Людмилы Борисовны не только олицетворяло женственность и привлекательность для противоположного пола – оно, кроме всего прочего, ассоциировалось у нее с послушанием.
– Хорошо, мамочка.
Людмила Борисовна выронила сумку. Кира подняла. Но мать не взяла сумку, она подошла ближе и заглянула дочери в глаза.
– Ты себя хорошо чувствуешь? У тебя расширены зрачки. Ты опять принимаешь наркотики?
После романа с Бубой, а также истории с Костей и его мухоморами прошло больше десяти лет, но Людмиле Борисовне все казалось, будто это случилось только вчера, она совершенно не замечала течения времени.
Кира молча открыла шкаф и достала длинное трикотажное, мышиного цвета платье. Людмила Борисовна некоторое время собиралась с мыслями, потирая виски кончиками пальцев, и конечно она вспомнила про то красное с декольте, которое дарила дочери на Новый год.
Пришлось Кире признаться, что в ту же ночь она прожгла его сигаретой.
– Боже мой, Кира… вот покупай тебе хорошие вещи!
– Я же не нарочно.
– Ладно. Иди так, а то опоздаем, – Людмила Борисовна вырвала из рук дочери серое платье, бросила на кровать. – Скажу, что ты едешь с дачи. Не успела переодеться.
Машина не заводилась. Людмила Борисовна раз пять безуспешно пыталась тронуться с места, поворачивая ключ зажигания и делая умоляющее лицо, но ни то, ни другое не помогало.
Это когда-то безотказное транспортное средство она получила в дар от дочери, как только та устроилась работать кассиром. С одной стороны, в машине дочь больше не нуждалась, так как ее работа теперь находилась рядом с домом, с другой – отдавая машину, Кира отчасти облегчала свою совесть, отягощенную обманом, потому что мать до сих пор ни сном ни духом не ведала, как низко скатилась по карьерной лестнице ее дочь.
Как ни странно, едва за руль села Кира, «ауди» послушно тронулась с места.
– Что-то мне волнительно. – Людмила Борисовна достала из сумки фляжку с коньяком. – Будешь?
– Мать!
Оказалось, институтская подруга Людмилы Борисовны жила, говоря ее же эпитетами, в весьма приличном доме. В просторном подъезде у окна зеленели фикусы. По лестнице уносились ввысь две вычищенные ковровые дорожки. В лифте пахло английской розой. Здесь Людмила Борисовна снова приложилась к фляжке и протянула дочери:
– Хоть немножко выпей. А то испугаешь всех своей кислой физиономией.
Кира сделала глоток, Людмила Борисовна употребила все, что осталось.
– Лимончиком закуси. – Она достала из сумки комок фольги. Аккуратно развернув его, протянула дольку Кире. –?И цедру разжуй. А то скажут – я дочь-пьяницу привела.
Сама она, скривившись, тоже старательно разжевала цедру.
– Кстати, я сказала, что ты пишешь докторскую.
– Зачем?
Вместо ответа Людмила Борисовна показательно закатила глаза.
Дверь отворила невысокая миловидная женщина. Звали ее Алла. По ее восторженной реакции Кира поняла, что понравилась ей с первого взгляда.
Гостей пригласили в гостиную, оказавшуюся просторным залом в викторианском стиле, с тремя огромными окнами, с камином, канделябрами, английскими пейзажами на стенах и мебелью красного дерева. В центре гостиной на столе все было готово к праздничному чаепитию. Людмила Борисовна удивленно озиралась по сторонам.
– Может, сбежим? – шепнула Кира ей на ухо.
– Дочь моя, – мать расправила плечи, – мы этого достойны!
В этот миг боковая дверь распахнулась, и в гостиную вошел молодой мужчина в тонком темно-синем свитере и джинсах.
К разочарованию Киры, он оказался полной противоположностью красавца Огюста Бертена. Совершенно не красив лицом. Чудилась в посадке глаз странная диспропорция. Губы были очень тонкие, а светло-русые волосы легкомысленно вились. Длинная кудрявая челка придавала ему вид независимый и молодцеватый. Сложен он был гармонично и держался уверенно.
– Петр, – представился он, глядя приветливо и спокойно.
– А вот и Петр! – воскликнула Людмила Борисовна, вдруг преобразившись. – Я помню вас младенцем! Без зубов вы съедали баранку!..?Какой на вас милый свитерочек. – Она протянула руку с намерением его пощупать. Коньяк уже оказал на нее свое магическое воздействие. –?О, мохерчик!
– У нас прохладно, отопление еще не включили, – сказал Петр и добавил: – Вы тоже прекрасно выглядите.
– Мы старались! – Тут Людмила Борисовна бросила взгляд на клетчатые брюки дочери. – Женщины отобрали у вас всю одежду. Вот уже даже дикторы на телевидении галстуки надели. Унисекс!
Кира решила продемонстрировать собственную ученость и громко заявила:
– Это пенисовая зависть!
