Детская хитрость
Вы уже поняли: спор двух пристрастий отражался и на мне. Мама клонила меня, естественно, в сторону математики, папа хотел гуманитарного ребенка – языки и музыка. Пианино было всегда под рукой, и уже во Внуково ко мне стал ходить учитель музыки, Юргис Ионович. Он был педант, держался сдержанно и говорил с лёгким латышским акцентом. Заниматься я не очень хотела, но всё ж освоила сначала гаммы, а потом добралась до этюдов Черни. После неразберихи переезда и смены места проживания Юргис Ионович нас нашёл и стал регулярно приходить в квартиру. У нас был последний этаж пятиэтажного кирпичного дома, и никто из соседей не возражал Возражала только я.
И вот как-то раз я пошла на хитрость, стыдно вспомнить. Ситуация мне благоприятствовала. Мама и папа были на работе, брат – в школе. Дома я была одна. Пришёл и позвонил в дверь Ю. И. Я подошла, удостоверилась, что это он, и стала вращать ключ в другую сторону, приговаривая, что я стараюсь открыть, а дверь не открывается. Что-то, мол, заело. Так и не впустила его. Дальше не помню, наверное, одного стояния перед закрытой дверью хватило. Может, ездить ему было далековато, подниматься пешком на пятый этаж или ещё что… Не знаю, сколько ему платили за мои уроки родители, но мне постепенно удалось изжить этого учителя из своего графика. Надо сказать, что он честно довёл меня до полонеза Огинского, первой части, не более того. Извлекать музыку мне не особо удавалось, слушать – другое дело.
Но папа не сдавался: струнные – вот следующий шаг. Нашлись и гитара, и медиатор для струн. Несколько базовых аккордов зажимаешь на грифе левой рукой и медиатором разгоняешь струны в дрожь… Не пошло. Ну что же, временно на меня махнули рукой. Перерыв. Антракт. Пианино стояло немым укором Красивое, между прочим. Ну ничего, за ним в углу стоял стул и получался уютный уединённый уголок. Там, сидя и положив ноги на батарею, можно было читать, читать и читать всё подряд и мечтать. Чуть попозже, когда дорасту и научусь читать. А пока нужно было научиться правильно говорить пару букв – «л» и «р». Мне предстояло идти в первый класс.
Школа жизни
В первый класс в первый раз. Была я всё-таки от природы любознательной почемучкой. И поэтому идти учиться мне хотелось. В Коптево, где мы жили, вдоль линии вновь построенных кирпичных домов вилась лента трамвайных путей – трамвай был основным и ближайшим транспортным средством. Справа, совсем недалеко, был разворотный круг, мы так и называли – Круг, а за нашими домами через дорогу и пустырь так же в ряд тянулась низкорослая череда деревянных домов – наверное, от неё и шло это неблагозвучное название – Коптево. До школы – белого, огороженного забором здания – было рукой подать: надо только посмотреть налево, а потом направо и перейти два трамвайных полотна. Так потом и произошло, и десять лет я ходила этим коротким маршрутом в школу номер 202.
Но пока мама меня зачем-то повезла в другую, далёкую школу. Ехали всё на этом же трамвае куда-то налево от нашего дома. Это был мой первый «кастинг», и, видимо, неудачный. Это была английская спецшкола. Меня пригласили в комнату, поразглядывали, а затем выложили передо мной несколько отдельных напечатанных карточек с изображениями, для меня показавшимися очень несовременными, и попросили рассказать, что я вижу на картинках. Ну я им и рассказала, видимо, невпопад – к тому времени я мало что видела. Попросили произнести отдельные английские слова, и, наверное, им не понравились мои звуки «л» и «р» – с такими грассирующими лучше бы было определяться во французскую школу, а вот меня они совсем не смущали. Помню, у мамы был грустный вид. Но она не сдавалась. Появился следом ещё более дальний маршрут: сперва трамвай, потом метро, а в конце Арбат и логопед. До реальной школы тогда ещё оставались год-полгода. В шесть лет меня не брали, а семь мне исполнялось только в конце мая, точнее, 21 мая, так что в школу я пошла в семь лет и три месяца.
Говорящие фамилии
В нашей школе сформировались три первых класса: «А», «Б» и «В» («А и Б сидели на трубе… А упало, Б пропало, кто остался на трубе?»). Так вот, в этот «Б пропало» я и была зачислена. Учительница Анна Сергеевна была очень стильной, модной, ухоженной женщиной. На неё хотелось не только смотреть во все глаза, но и слушать её не отрываясь. Учительница была просто прелесть. Стройная, со светлым каре до плеч.
Первый урок был ознакомительным. Сбоку на столике стояли принесённые нами гладиолусы-астры-флоксы. «Девочка (мальчик), встань, расскажи, как тебя зовут, садись» – и уже не девочка, мальчик, а по имени.
Фамилии были всякие разные, но запомнились необычные: Согрешилин (он потом всех веселил, наверное, стал артистом), Бурчаков (бубнил под нос), Стариков (второгодник), Лефель (фамилия «туда-сюда», очень симметричная… и имя под стать, назад-вперёд, – Элла, девочка с первой парты, наша первая школьная красавица), Файерман (потом писала отличные во всех смыслах сочинения, тётя у неё трудилась в старших классах и работала в школьной администрации), Перкатова (последние классы сидела передо мной). А простых, Ивановых-Петровых-Сидоровых, в нашем классе не водилось. Зато были Фроловы, Яковлевы и Черновы. Был у нас и свой Сергей Безруков, из моего подъезда, со второго этажа. Чернова я запомнила вот почему: он был со мной, так сказать, братом по несчастью. Он ещё хуже, чем я, произносил букву «р». Прямо напрягался, как бы заикался, краснел и натужно выдавливал: «Р-р-р». Одобрения и поддержки у окружающих это не вызывало.
Постепенно эти фамилии получили адреса и разделились на «наших» (из близлежащих новостроек и деревянных отголосков малоэтажного Коптево) и «их» – они держались слегка обособленно и ездили издалека на двух транспортах, из места с укороченным названием Птичка (дома при птицефабрике).
Декрет
Наша милая учительница – объект для любования – с нами долго не пробыла. Покинула нас и ушла в декрет! «Недолго музыка играла». Сразу стало ясно, что таким хорошеньким здесь не место.
Она была светлым образом, светлым пятном. Больше за всё время десятилетнего обучения таких хорошеньких и не попадалось. Зато слово «декрет» запало мне в мозг не прояснённым в своей двусмысленности. Дома я мылась в ванне, натиралась мочалкой и напевала: «Я ушла в декрет!»
Родители были в замешательстве.
Мечты и логопед
Разучиться мечтать – это что, а вот даже не начать мечтать – грустно. Ну вот, совсем забылись собственные сказочные мечты и персонажи из этих ребяческих полугрёз. А как оказалось по жизни, не самое бесполезное занятие – мечтать. Из бесформенной тягучей массы вытянуть, почти как стеклодув, осязаемую форму, возможно, шедевр…
Так о чём же мечталось мне, школьнице начальных классов, в далёкие шестидесятые прошлого века? Мечты были простенькие, но глобального охвата: с помощью волшебной палочки оживить Ленина, да-да, вы не ослышались, дедушку Ленина, ведь он такой замечательный, почти что волшебник, и мир с ним станет ярче и счастливей. Он ведь друг всех детей! Но дальше волшебная лента мечты стопорилась, больше ничего не придумывалось, кроме глобального счастья и мира на всей земле. Ах нет, как же, была и моя личная удача – косвенно тень этого чуда (слово «воскрешение» я узнала намного позже) ложилась и на меня. Вот… это она, она, эта исключительная девочка, она это сделала (осчастливила мир)…
Боже ж ты мой, ни много ни мало, а я влезала в роль Бога! Прости и сохрани!
Бог в те времена совсем не приходил мне на ум и места никакого во мне не занимал. Церквей рядом не было, в школе его не упоминали, а была дома мама, которая твёрдо знала таблицу Менделеева и жила, исходя из этой материальной целесообразности. Воскрешение скорей всего, было навеяно посещением Мавзолея.
Трудно мне давались разные звуки. Язык как-то не дотягивался до нужных бугорков на нёбе, и всё смягчалось. Лампа звучала как «льампа», ландыши – как «льандыши». Добравшись до небольших особнячков Арбата, мама однажды повела меня к логопеду. Тётечка в белом халате быстро мне объяснила механику правильного произношения, и слова с «л» зазвучали достойно.
Мы с мамой обрадовались, и она, недолго думая, в качестве награды повела меня на Красную площадь, выстаивать в длинной очереди к Мавзолею.
Через какое-то время мы прошли внутрь, в душное пространство. Несколько ступеней вниз, потом ровный пол, оцепенелые люди. Два взгляда – налево и направо. Два саркофага за стеклом, по обе стороны я увидела две лежащие фигуры – Ленин и Сталин. Это были первые неживые люди в моей жизни. Очередь текла плавной лентой. Стоял почётный караул… Домой возвращались в молчании, ни словом не обмолвились. Вот такое по тем временам правильное детское поощрение.
Следующее посещение логопеда пришлось на букву «р». Она у меня тоже хромала. «На траве дрова, на дворе трава!» – мои раскатистые многократные повторения и страдания. Успех был так себе, малоубедительный! На этот раз мама повела меня пить чай с пирожными в ближайшее кафе, или даже не в кафе, а в кафетерий арбатского гастронома. Там отчаянно пахло свежей смолотой «Арабикой», но это я узнала позже.
Секреты дома
Вот решила припомнить атмосферу нашего дома времён моего младшего школьного возраста. Ко мне пришло это ощущение чего-то почти тайного, как тогда, когда (нечасто) к маме приходили жившие в Москве дальние родственники (обычно днём, когда папы не было). Такими они мне казались тогда, а ведь тётка – это совсем и не дальние. Звали её Фаина.
Я вполуха подслушивала, как перебирались незнакомые мне имена родственников: мать Фаины, дожившей до ста пяти лет (это врезалось как нереальное), и далёкие – из Ростова, Харькова и Мангуша (Мариуполя, азовского поселения греков). Говорилось почти что шёпотом, словно чётка за чёткой, перебирались старые истории. Позже на горизонте появилась дальняя родственница Мария (Мура), она очень даже потом пригодилась мне и косвенно моему мужу. Была она эдакая женщина, облечённая властными полномочиями и партийным билетом, сделала карьеру от директора меховой фабрики до начальницы в Виалегпроме – Мекке тогдашней моды. С её подачи потом в нашей семье появился Олег, закройщик и портной мужской моды (Лёвины костюмы на заказ – это его рук творенье).
Мамины родственники у папы не котировались, отношения с ними не приветствовались. Пожалуй, только счастливым исключением стал живший в Москве, но рано погибший от разряда электрического тока мамин младший и любимый брат Валерий, почти что точная весёлая и бесшабашная мамина чёрно-кучерявая копия. Женат он был на племяннице Есенина Людмиле, что, видимо, у папы вызывало дополнительный, освещённый романтикой трепет. Была она чудо как хороша, крашеная блондинка с ярким маникюром, этот ухоженный вид почти совсем не портил неизвестно как потерянный от несчастного случая глаз, заменённый на стеклянный. Любил Валерий её самозабвенно – это чувствовалось даже мною, маленькой девочкой. Работала она где-то секретаршей и была очень начитанна.
Помню разговор, когда они гостили у нас в квартире и остались ночевать (так бывало обоюдно не раз, жили они на другом краю Москвы, где-то в Измайлово). Так вот, она первая, кто рассказывал мне на ночь притчи и спрашивал, как я поняла. Конечно, я понимала совсем буквально, и она мне раскрывала другой, скрытый за аллегориями смысл. Я точно помню, что это вызывало во мне странное чувство оцепенения (и какого-то несоответствия её ожиданиям), как будто я прикоснулась к совсем новому, непонятному мне миру внутренних образов. Эти образы жили у меня внутри, но они были сами по себе и не были связаны между собой. Маму же особенно не интересовало, что и как я там внутри себя понимаю. Со мною ещё никто так не говорил, и этот первый опыт чётко врезался в память.
После гибели Валерия общение и связь прервались, стали только иногда доходить сведения об осиротевшем Алике, единственном сыне Валерия и Людмилы, но всё с папиной «обёрткой», что он пошёл не по тому пути… Этот Алик остался в памяти как человек, который первым обрезал мне ногти острыми пирамидками, концами вверх, сильно заузив с боков и выдав за эталон тогдашней маникюрной моды (было немножко больно и запомнилось). Был он весь такой современный и напижоненный, в противовес нашему сонному царству. Уже из взрослой жизни дошли сведения, что ничего хорошего из Алика не получилось, большой хвастун стал всего лишь «богатеньким» директором гаража времён перестройки, а его единственная дочь, красивая зеленоглазая девица, – манекенщицей в Париже.
Вспомнилась ещё одна история. Мамины родители ушли очень рано, отец – от крупозного воспаления лёгких, после того как тайно уходил из дома (его предупредили, что утром за ним придут). А вот мать, моя бабушка Екатерина, в 1954 году гостила у своей дочери и маминой сестры Виктории в Ростове, которая удачно вышла замуж за подававшего надежды дядю Серёжу Пузикова. Моя мама как раз вынашивала меня, когда из Ростова папе пришла телеграмма, что бабушку госпитализировали с инсультом. Чуть позже она умерла. Со слов папы, он скрыл эту информацию от моей беременной мамы. Только сказал, что она болеет. Так ли это было на самом деле и как она всё узнала и пережила это, я не знаю.
Жила ли она с чувством тревоги, а затем и вины, что не похоронила свою маму? Как это было точно по датам, не знаю, только факт, как-то позже осознанный и совмещённый в воображении, что я родилась, а моей бабушки не стало в один год, меня накрыл и ошарашил на время, но не обсуждался из-за отсутствия близких отношений с мамой и практики вообще что-то обсуждать вслух (секретничала она с другими, доверенными фаинами). Дату смерти бабушки я так и не знаю, как и то, где она похоронена.
Почти член семьи
В 1961 году мои родители стали автомобилистами. Под бал коном одиноко стояла она, новенькая голубая «Волга». Нужно было срочно что-то делать. Надо было научиться ею управлять, да и справить ей домик-гараж, чтобы не вздрагивать по ночам. Мама первая сдала все экзамены, техническую часть и вождение на Подкопаевской (к ней там придирались и подкапывались – мои детские ассоциации), но мама выстояла и сдала – небывалый случай – и вождение, и техническую часть с первого раза. Очередь была за папой. Я слышала разные слова: «коленвал» напоминало мне «Калевалу» – эпос, мамино чтение для нас, – людей со странными финскими именами и ещё более удивительными поступками. Ещё звучало: двигатель внутреннего сгорания, свечи (видела только восковые) и зажигание. Двигатель был с внутренним сгоранием. Нравилось мне красивое по звуку: карбюратор, кар-кар-кар. Папа на этой дистанции пришёл вторым.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70560373&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Запрещенная в РФ социальная сеть.
