Николай Латыпов "Малькан. Мы были в пехоте"

Письмо от Сани Татьяна получила в августе. Писал, что только обучают. На передовой ещё не был. Что любит и помнит. Что вернётся домой с победой. И чтобы поцеловала детей. Аня тоже получила письма от Петра и от Ивана для родителей. А когда Татьяна навещала больную мать, отец читал письмо от Василия.

В сентябре Татьяна разродилась девочкой. Назвали Галиной. Но на одно пособие не проживёшь с тремя детьми, и Татьяна сразу начала работать. Дочку привязывала к себе и работала.

Все ждали писем с фронта. Но в октябре в деревню пришла первая похоронка. И с этого дня люди уже не бежали навстречу почтальону, а ждали, и с надеждой, и со страхом. Чью он назовёт фамилию. В чей дом придёт весть.

Когда мужики ушли на войну, председатели не смогли организовать нормальную работу без мужиков, и почти все колхозы план не выполнили. Но арестовывать председателей не стали. Провели разъяснительную работу и наказали. Как результат, колхозникам за работу не заплатили. Но люди всё равно несли в сельсовет всё, что могли, тёплые носки, штаны, кофты, соленья, варенья, всё, что могло приблизить победу. И всё это отправлялось бойцам на фронт.

В ноябре Татьяну вызвали в сельсовет. Председатель пригласил пройти в кабинет и сесть, – А что, Татьяна, ты давно не получала писем от мужа своего?

Татьяну чуть не хватил удар, но она взяла себя в руки, – Неужели, похоронка. – подумала она.

– В августе последнее было, – Татьяна сжала пальцы и напряглась.

– Да ты не нервничай, успокойся, неизвестно пока что с ним. Вот, – и председатель протянул бумагу.

Татьяна взяла и стала читать, – "Извещение. Ваш муж красноармеец Ожегов Александр Григорьевич, уроженец… находясь на фронте, пропал без вести в сентябре 1941 г. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии…"

– Дайте попить, а то у меня всё перехватило, – председатель налил воды и дал Татьяне. Она выпила. – Значит пропал. Как же жить-то теперь. Господи, ведь у меня трое. За что же мне это?

– Татьяна, перестань причитать! – председатель повысил голос, – Может быть, найдётся ещё. А дети ваши не пропадут. Государство не бросит. Поможем.

– А когда в тридцать третьем у меня дети умирали от голода, вы много помогли?

– Замолчи! Тогда у всех беда была. Однако спасли людей, привезли муку и накормили. И сейчас накормим.

Татьяна встала и пошла на выход.

– Постой, Татьяна, тут такое дело.

Она повернулась к председателю. – Что ещё?

– Пособие семьи военнослужащего ты больше получать не будешь.

– Там про пенсию написано, – Татьяна с надеждой посмотрела на председателя.

– Там написано, что ты можешь ходатайствовать на пенсию. А её могут утвердить или не утвердить, будет проверка.

– Как же так? И без пенсии, и без пособия. Тогда пусть дают пособие. Ведь он может быть живой. Может быть, он воюет где-нибудь.

– А может быть в плену. ГПУ будет дознаваться, не перешёл ли он на сторону врага. Возможно, допрашивать будут. И про письмо могут спросить, что он там писал.

– Да как они смеют, Николай Павлович. Ведь он с вами колхоз поднимал. Комсоргом был.

– У нас всех проверяют. И тех, у кого заслуг побольше будет. И то, что он женился на кулачке, там тоже помнят.

– Вы при Александре со мной так не разговаривали.

– Ну, знаешь, Татьяна, время такое. Меня тоже по голове не погладят, если узнают, что мы оставили пособие семье предателя.

Услышав про семью предателя, Татьяна так посмотрела на председателя, что он отвёл глаза. – Вам стыдно будет за свои слова. – Татьяна вышла из сельсовета, слёзы катились по её щекам от обиды. Но она верила, что её Саня не мог стать предателем…

В декабре пришло извещение, что пропал без вести Василий, младший брат Татьяны, и почти сразу повестка Семёну, старшему брату. Провожали Семёна на войну всем семейством. Пришли Иван с Татьяной и Антониной, женой Семёна, и Григорий со своими, с женой и Аней. После этого маме Татьяны совсем стало плохо, и вскоре она отошла.

Отец после похорон стал проводить всё свободное время с внуками, и Татьяне жить стало легче. В деревню стали приходить извещения без вести и похоронки. И тогда Татьяна съездила к военному комиссару и добилась пенсии по потере кормильца.

К новому году новости с фронта стали победными. Почти каждый день рассказывалось, сколько освободили деревень и сёл. И настроение у людей стало хорошим. Стали думать, что скоро будет победа, и мужики вернутся домой. Хотя многие понимали, что жить стало труднее, и уже снова маячил призрак голода.

Никому и в мыслях не могло прийти, что война продлится ещё три с половиной года.

А Татьяна каждый вечер молилась за Саню, за Василия и за Семёна…

Глава пятая. Ранение.

Сашка открыл глаза и увидел небо. Уже светало. Он лежал на ком-то. Голова страшно болела. Он попытался подняться и тут увидел немцев, – Так… Без паники. Приказа умирать не было.

Они посмотрели на него. Один подошёл к Сашке и стал говорить.

У Сашки путались мысли, – Что делать? – Немец продолжал говорить и показал ладонью вверх.

Ага, хочет, чтобы я встал. Ладно, посмотрим, что будет. – Сашка с трудом поднялся. Голова кружилась, его пошатывало. Он потрогал затылок, там было что-то липкое. Посмотрел на руку, она была в крови.

Немец обыскал его и показал рукой идти в сторону, где стояли несколько наших бойцов. Сашка огляделся. Среди стоящих бойцов он узнал очертания Мишки. Немцы ходили и обыскивали, лежащих бойцов.

Сашка подошёл к Мишке. Его трудно было узнать. Лицо было всё разбито. Тут его подозвал немец с большой сумкой и показал рукой сесть на упавшее дерево. Сашку ещё пошатывало, и он сам хотел сесть. Когда Сашка сел, немец сел рядом, достал ножницы, взялся за Сашкину руку и стал разрезать рукав гимнастёрки. Осмотрел рану, показал, что пуля прошла на вылет, потом достал бинт и перевязал руку. Сашка не понимал, что происходит. Немец встал и стал перевязывать голову. Когда закончил, посмотрел на свою работу, сказал, – Гут. – и показал рукой, чтобы шёл к бойцам.

Сашке было плохо, подташнивало. Он нехотя встал и подошёл к бойцам, – Видели?

Посмотрел в сторону, куда ушёл полк, но там никого не было. Потом стал смотреть, как немцы обыскивали убитых бойцов.

– А я уже с тобой попрощался, – тут Мишка стал говорить, как он рад, что Сашка живой.

– Наши ушли? – Сашка взглянул на Мишку.

– Да. – вздохнул Мишка.

– Значит, бросили. А ты как сюда попал? – Вырубили, суки… Здоровые.

– Что происходит? Зачем меня перевязали? Что от нас хотят? – Тебе повезло. Тех, кто не мог подняться, они пристрелили.

– Пристрелили, говоришь. Тогда не знаю, кому повезло больше. – Бойцы переглянулись.

Вдруг немцы закричали. Сашка увидел, как какой-то боец встал и побежал. Немцы кричали, а потом стали стрелять. Боец упал. Немцы подбежали. Боец приподнялся и снова упал. Немцы что-то говорили, смеялись. Потом прозвучало несколько выстрелов…

Бойцы были возмущены, – Вот, гады!

Немцы осматривали место сражения, пока не пришёл офицер. Он что-то сказал, и немцы повели пленных к дороге. У дороги заставили сесть на траву. Примерно через час подошёл грузовик. В кузове были наши пленные и конвой. Конвойные из кузова стали кричать. Немцы нас подняли и со словами – Лос! Шнэль! – заставили лезть в кузов. Немцы ещё что-то говорили, но эти два слова чаще других, и они станут постоянной командой для Сашки в плену. В кузове наших было человек десять, и нас посадили к ним.