Валерий Петрович Туманов "Возвращение колобка"

Возвращение колобка
Валерий Петрович Туманов

Мы с детства наслышаны, что колобка съела лиса.Но так ли это? Может от нас скрывали правду, а всё случилось по-другому? Вдруг колобок сумел уйти и от лисы? С тех событий прошло без малого 20 лет, когда хмурым апрельским утром на окраине глухого затерянного колхоза появился он, Колька…

Валерий Туманов

Возвращение колобка

Сусек первый

Неужели я все-таки нашел? Не иначе – зов крови, – размышлял Колька, оттаптывая жижу деревенской распутицы.

Хорошо хоть тачку на развилке оставил. Точно бы угробил.

А тачка-то тестя. Ну как тестя? Чтоб Генгеныч стал тестем, Кольке еще постараться надо. Для того и искал с таким рвением этот забытый богом, не обозначенный на картах колхоз.

Надо же, и дом целехонек на краю леса.

Поднялся по скрипучему крыльцу. Постучал. Осторожно открыл. В тусклых сенях метнулись две фигурки. Хлюпнув носом, бабка спряталась за деда. Тот стрельнул глазами и грозно расправил хилые плечи навстречу раскинутым рукам улыбающегося Кольки.

– Родные мои! Наконец-то я вас нашел. Бабуль, дедуль, неужели не узнали?

Бабка с дедом вихрем скрылись в избе.

Что это с ними? Обалдели от радости? Стол накрывать побежали? – думал Колька, осторожно ступая в сени. – А сами-то почти не изменились.

Колька прошел вдоль потрескавшихся бревенчатых стен с бусами сушеных грибов мимо лавки с деревянной кадкой и армейской кружкой в открытую дверь светлицы.

Окно в светлице большое, да уж больно закопченное. И в полумраке темных бревенчатых стен он не сразу разглядел ствол в руках деда, стоявшего у печи. Бабка с ухватом заняла позицию с правого бока. Распределились как опера? на задании.

Хоть в оружии Колька разбирался слабо, но по мшистым ржавым разводам сообразил, что маузер гнил в земле, в лучшем случае, со Второй мировой.

– Стой, не двигайся! Руки вверх! – скомандовал дед писклявым подрагивающим голосом.

– Дедуль? Бабуль? Вы что? – Колька медленно поднимал руки. – Я ж внук ваш.

– Какой еще внук на … – Дед убедительно вставил крепкое слово (бабка поддержала резким кивком). – У нас и детей не было.

– Я Колька. Колобок, в смысле. Вы меня слепили и испекли.

Дед с бабкой серьезно переглянулись.

– Это которого с окна сперли? – спросил дед, чуть опустив ствол.

– Не сперли. Я сам. Глазки открыл, захотел размять затекшие бока да не удержался, слетел с окна на дорогу. А ручек-ножек еще не было, вот и покатился прямиком в лес, а там заяц…

– И-ы-ы! – загрудно вскрикнула бабка, опершись ухватом в пол. – Выходит не врал глюченный-то?

– Какой не врал? – зло рявкнул дед. – Ты вспомни того, и глянь на этого.

– Ну, вырос я, – виновато оправдывался Колька.

– Вырос он, – недовольно проворчал дед. – Откуда он взялся? – спросил он у бабки и кивнул на Кольку. – Ты откуда взялся?

– Из города… – Колька осекся, видя, как дед с бабкой одновременно испуганно вздрогнули.

– Я ж говорю, брешет, – заключил дед. – Нечисть это какая-то. Мудант может, али леший, один черт. А нам через него неприятности выйдут.

– А давай я его по своей линии проверю, по духовной?

– Ох, темнота, – скривился дед. – Никак ты материялизм диалектический не усвоишь. (Он бросил взгляд на Кольку). А ты стой, где стоишь!

Пока бабка копалась в сундуке, Колька осмотрелся.

Огромной русской печью, напоминавшей паровоз, у которой стоял дед, и длинным столом перед ней, мрачная светлица делилась пополам.

– Печку я хорошо помню, – тихо сказал Колька. – А вот стол, по-моему, был шире и короче.

Бабкин глаз мелькнул из-под локтя, а дед хмыкнул и опустил ствол.

– Этот, узкий, мы позднее поставили, чтоб нам с разных концов садиться. А длинный он, чтоб кочергой или ухватом не достать. У нас с бабкой то и дело дискуссии случаются.

Где чья половина Колька понял сразу. Бабка копалась возле огромного сундука с периной, где в углу висела непонятного вида иконка с занавесочками и самодельной лампадкой. Над периной на полочке стояла небольшая статуэтка, напоминавшая Будду. Центр стены занимал портрет круглолицего строгого мужика с торчащими усиками, не иначе, какого-то родственника. Спросить Колька не решился.

На другой половине, за добротным жестким топчаном с подушкой раскинулось огромное красное знамя «Победителям соцсоревнования». Далее, в одинаковых строгих рамках шли три портрета: Маркс, Ленин, и тот же круглолицый усатый мужичок. Под троицей, в золоченой раме и с золотыми погонами восседал отец народов, что подтверждалось надписью белой краской по стене: Генералисимус Сталин И.В.

– Нашла, – бабка, охая, распрямилась, достала из тряпицы большой потемневший крест. Сняла иконку, и с благим лицом направилась к Кольке. Иконка была картонной и выглядела ненастоящей, будто вырезана с книжной обложки. Замутненный лик не просматривался, а контур напоминал космонавта в шлеме.

– Целуй! – бабка сунула изгоняющий нечисть атрибут, который вблизи выглядел замасленным и замызганным. Брезгливый Колька машинально отпрянул.

– Боишься, лукавый! – бабка истово сверкнула глазами, махнув деду головой. – Дед? У тебя пули серебряные?

Тот неуверенно поморгал.

– Серебряные, ясен пень. Каким им еще быть?

После чего Колька трижды облобызал иконку, глядя в лицо бабки, к которому возвращалась благость.

– А теперь крест, – для верности сказала она. Колька облобызал и его.

– Это еще ни чё не значит, – заявил дед.

Тут в дверь постучали. Старики снова вздрогнули, да так сильно, что маузер вылетел под стол. Дед даже не стал поднимать. Бабка устремилась в сени. Дед выглянул в окошко.

– Митрич. Участковый, – обреченно сказал он. – Эх, нехорошо нас тут застукали.

– Ты садись уже, – сказал дед безразличным голосом, и сам сел на другую лавку.

В приоткрытую дверь из сеней донесся басовитый мужской голос:

– Агафья, тут по деревне молва пошла, что у вас пришелец, а по генеральной линии не докладываете. Непорядок.

– Так свалился, как снег на голову, и выйти не дает, – угодливым полушепотом застрекотала бабка. – Нечистым духом вроде не пахнет, я его на нелюдь проверила, оберег чудотворный трижды лобызал, огнем не зашелся, нет. Говорит, мол внук наш, Колька, ну Колобок, в смысле. Печку признал, и вроде стол вспомнил. Ну, колобок-не-колобок, кто его знает, тот маленький был и из теста, а этот вон какой. Нет, рожа и у этого как из теста, особенно щеки, а сам здоровенный да толстожопый и ручищи волосатые.

Колька слегка покраснел. Дед досадливо мотнул головой.

– Бабам дай языком помолоть, несут всякую чушь. Ты посиди тут, я сейчас.

Дед проворно исчез, прикрыв за собой дверь.

Участковый кивнул и строго уставился на деда.

– Это что ж за внук у вас, бездетных?

– Ты слушай ее больше, – махнул дед. – Это, когда в лихие талонные времена с мукой проблемы начались, ну намела бабка по сусекам муку последнюю, колобок испекла, а он с окна исчез. Тогда думали спер кто-то из деревенских. Ох, матерились. А потом, когда глюки эти начались, ну с волком, с зайцем еще, так вот, они под глюками рассказали, что мол лиса его сожрала. Мы подумали – они лису подставить хотят, чтоб шкуру с нее спустили.

– Так лису тогда дохлую на околице нашли с выбитыми зубами, – вспомнил участковый.

– Ну да, – согласился дед. – А кто грохнул не дознались.

– Вот и я о том, – участковый задумчиво почесал лысину, соображая, чего это они вспомнили лису.

– Ну так вот, – оживился дед, указав на дверь в светлицу. – А этот говорит, что колобок он, и сбежал мол сам.

– То есть как? – участковый свел брови. – Он же из теста. Это все равно, что булка или калач сбежит.

– Ну так и я говорю, что брешет, – согласился дед.

– Погодите-ка, – сказала бабка так уверенно и твердо, что мужики сразу повернули к ней лица. – Я ведь тогда не только по сусекам, я и с полу мела. Мука вышла темная, зато теста больше. А вдруг я каких бактериев или споров туда намела? (Участковый и дед ошалело смотрели на старуху, заговорившую языком науки) Может, потому он и ожил?

Мужики некоторое время молча смотрели друг на друга, затем участковый встряхнул головой и спросил:

– А этот ваш, часом не заразный?

– Да брось ты, – махнул рукой дед. – Не он это вовсе. Как увидишь, сам поймешь.

– Ну, пойдем смотреть, – Оправив китель и выровняв фуражку, участковый дернулся к двери, но тут же остановился. Постоял и неожиданно вежливо пропустил хозяев вперед.

Когда в открывшуюся дверь проворно заскочили дед с бабкой и тут же шмыгнули по сторонам, взору поднявшегося Кольки предстал сухопарый мужичок в мешковатом кителе, висевшем на ровных, как у пугала, плечах. Фуражка с красным околышком, впалые щеки, сжатые губы и цепкие глаза, в которых мелькнул испуг.

Переступив порог и прокашлявшись, он заявил командирским голосом:

– Лейтенант Пишкин Егор Дмитриевич. Участковый.

– Колобов, Николай Николаевич.

– Колобов, значит? – Сев на край лавки, Пишкин положил на стол фуражку и пригладил жидкую боковую прядь над лысиной. – Значит вы, гражданин Колобов, утверждаете, что Агафья и Прокопий Лычковы вам родственники?

– Так если они меня слепили, испекли и на окошко положили, кто они мне? – спросил Колька и для верности добавил:

– Ну, это когда я колобком был.

Помолчав, лейтенант вдруг стал нервно шарить по столу.

– Папка где?

– Ты без папки был, – ответила Агафья. – Ей-ей без папки.

– Расслабился, – поднявшись, он набросил фуражку. – Давно протоколов не писал.

– Какой протокол? – испуганно спросил Колька. – Я разве что-то натворил?

Не ответив, Пишкин велел деду не спускать с субъекта глаз, чтоб тот не смылся. Дед поднял с пола маузер и вновь направил на Кольку. Лейтенант одобрительно кивнул и скрылся в сенях. Бабка побежала его проводить.

Когда они исчезли, дед сунул маузер за пояс, и сел между Колькой и дверью.

– Ты ведь не сбежишь?