Светлана Леонтьева "Однокоренные люди. Лирика"

Простое: был смещён и умерщвлён

во имя царствия, во славие престола.

Карл Петер Ульрих – внук Петра, который

в Европу прорубил окно, он мог бы

владеть не только русскою короной,

а мог стать шведским королём, в итоге

он стал покойником…

С тех пор вражда и свара

между Европой восторжествовала.

А может, позже… но всё длится, длится,

у этой свары длинная десница,

у этой шмары двадцать первый на дворе

и апокалипсис, не Висла. Речка-Стикса,

где рыбы водятся – селёдка, угорь, пикша,

зеленохвостые, похожи на пюре.

А здесь у нас есть Матушка-река,

а здесь у нас есть батюшка-Байкал,

нам не нужны ни свары и ни шмары,

из дерева, разбитой стеклотары.

Мне жалко только яйца Бомарше —

изобретателя, агента, музыканта.

Закуривай! Европы нет уже,

она, что Азия, шахидка-эмигрантка.

БАБУШКИНЫ ПОЛОВИЧКИ

Ничего не осталось. Совсем ничего.

Ни тарелки, ни фартука, ложки, платочка.

Лишь цветастый застиранный половичок,

крепко сцепленный ниткою – белая строчка.

Домотканые тёплые половики,

каждый коврик, что праздник, что Пасха, что эрос.

Моя бабушка Нюра. В четыре руки

мы клубки с ней плели, как эпоху, как эру.

Из старья, из тряпья. Из рубашек и брюк.

О, какие мы делали ленты цветные,

как стрекозы, как бабочки. И возле рук

они плавно взлетали, порхали вокруг;

открывался старинный пахучий сундук

нить ложилась на дно. В память, в явь и во сны. И

накорми наше море большим кораблём!

Накорми нашу сушу двором, сквером, пеньем.

Знаю: смертные все… Но не бабушка! Льном,

пряжей, шерстью и шёлком клубок за клубком

мы с ней делали то, что умеем.

…Ткётся ниточка к нитке, что лента в косе,

ткётся жгут со жгутом на другой полосе,

на бобине, на прясле да на колесе.

А как время настанет твоё помирать:

ничего-то не нажили, только тряпьё

и, ненужных другим, колобочков гора,

но они мне дороже всего, коль – моё!

И страна, что моя, мне, поверьте, нужна.

И мой дом потому, что он кровный. Он мой!

И мой ветер неистовый, что не унять.

И сереющий холмик, поросший травой.

***

Перед полем сраженья, малиновым, нерукотворным,

настоящим настолько, что каждая капля свежа,

в это поле давно свои спелые хлебные зёрна

уронила прадедова русская в землю душа!

После этого, кто бы сюда не наведался, поздно,

там, где русских следы, чужестранным вовек не врасти!

Прогоняли ветра чужеземцев, зимою – морозы,

о, как пахнет земля, когда ты её держишь в горсти!

И сарматы роняли слезу, кровь лилась печенежья,

крестоносцы ползли, немчура через стоны и хрип,

уронила душа моя русская зёрна допрежде,

и саксонцам – не место,

и, кто к нам с мечом, тот погиб.

Приходи без меча, без оружия, мин и фугасов,

что же пули несёшь, что же танки ты тащишь сюда?

Что тебе не сидится в стране во своей англосаксов?

Здесь иная у нас, даже в небе Медвежья звезда.

И когда создавали из глины, песка и воды нас,

то метнули добавку из правды, красот и любви

высочайшее, божье, небесное, дерзкое диво

и все, сколько есть заповедей: возлюби, почитай и живи,

не предай, помоги, кому трудно, своих не бросай ты!

Жизнь за друга отдай, береги ты отчизну, как мать.

Оттого мы идём, отдавая сынов в путь солдатский.

Посадили мы зёрна.

Теперь хлеб пора убирать.

.

***

Вот этими дорогами и тропами

суглинными да смёрзшимися в ком