– Знаю немного, – тронулся в путь таксист. – Да вы не волнуйтесь, навигатор подскажет, если что.
Санеев Москву посещал не часто, а уж на Рублёвке и вовсе не бывал с того момента, как родители надумали перебраться в Краснодарский край. Ему тогда одиннадцать только исполнилось. А сейчас уже семьдесят два стукнуло, целая жизнь прошла. Что в памяти у Санеева осталось, деревянные дома вдоль улицы, на которой они жили, да зона, по забору обнесённая колючей проволокой, и сторожевые вышки по бокам. Вот эта зона и снилась Санееву последнее время, будто гонит он на своём «Орлёнке» вдоль высокого забора, а забор всё никак не кончается. Он и в детстве не кончался, когда пацаны устраивали велосипедные догонялки на двадцать копеек.
Такси больше часа кружило по улицам Рублёвки, а четырёхметровые стены всё тянулись и тянулись в бесконечность. Только вместо сторожевых вышек тут и там мелькали камеры видеонаблюдения.
– Сплошная тюрьма, – тяжело вздохнул Санеев и повернулся к водителю. – Давай обратно, в Шереметьево, я лучше в аэропорту посижу, там хоть люди кругом. А тут только сплошной забор и ни одного живого человека. Сами себя на зону отправили.
ВЕРОНИКА ВОРОНИНА, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
Белое кружево, розовый шелк
Завтра Леночке исполняется пять – целых пять! – лет. Она так ждет этого дня. Предвкушает праздник, радость, подарки.
Леночка мечтает. Что ей подарят? Куклу с длинными волосами, которую она давно хотела? В белом кружевном платье, с розовыми шёлковыми лентами – нежными, как лепестки! Или кукольный домик? Леночка видела его в «Детском мире». В таких домиках обязательно должны жить маленькие человечки. Вот бы посмотреть на них хоть одним глазком! А может, подарят набор кукольной посуды или книжку с картинками?
Но самый большой подарок – это, конечно, братик. Папа сказал, что уже завтра привезет маму с Петенькой – так назвали братика – из больницы. Девочка ждет и волнуется: вот это подарок!
Но мама возвращается одна. О Петеньке больше не говорят, на вопросы о нем не отвечают. А Лена… Её долгожданный день словно исчез из календаря. Про нее саму будто забыли. Родители ходят с такими лицами, что Леночке становится страшно. Может, она сделала что—то не то и ее наказывают? Не могла же она провиниться так сильно!
Леночка снова и снова подходит к маме, тянет ее за платье. Та смотрит на дочь невидящим взглядом, потом молча отходит, отворачивается. В следующие разы говорит: «Уйди, не до тебя!» С каждым разом в голосе все больше раздражения.
И вот в какой—то момент она, уже совсем не сдерживаясь, кричит: «Эгоистка! Как ты можешь требовать к себе внимания в этот день?! Ведь у него—то никогда не будет ни праздников, ни поздравлений, ни подарков!» Папа вмешивается, берет маму за плечи: «Тише, тише!» Потом бросает Леночке быстрой скороговоркой и тоже отворачиваясь: «Потом отметим, как—нибудь потом. Только не сейчас. Не беспокой маму». И уводит ту в дальнюю комнату, закрывая перед Леночкой дверь.
* * *
Лене сегодня 35. Она едет домой в полупустом вагоне метро. В руках – большой букет роз, опущенный низко—низко – бутоны метут грязный пол. Ей не до цветов. У нее всегда в этот день непонятная горечь в душе. Почему—то стыдно отмечать, получать внимание, подарки и поздравления.
Погруженная в себя, Лена несколько раз задевает цветы ногами, чуть ли не наступает на них. Лепестки осыпаются, нежные, белые и розовые, как кружево и шелк того несбывшегося кукольного платья. Ими уже усеян весь пол вокруг. Лена, придавленная тяжестью неясной тоски, не замечает этого: нервно переступает, задевает бутоны.
Другие пассажиры осторожно, очень осторожно обходят бело—розовую хрупкость. Только сама Лена, покидая вагон, бессознательно еще раз задевает букет и, не глядя под ноги, ступает прямо по лепесткам.
Они лежат на грязном полу, беззащитные и бесполезные.
НИНА ГАВРИКОВА, ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ
Спасибо бате
– Хочу гуся! – надула пухлые губки Вероника.
– Где я тебе здесь гуся добуду? – Филипп, как опытный охотник, окинул взором малолюдную набережную.
Отпуск Филиппу дали в конце декабря, и семья Стрелковых рванула в Сочи. Правда, курортных развлечений зимой минимум. Они втроём уже и по берегу остывшего моря побродили, и местными достопримечательностями полюбовались, и близлежащие горы обследовали, и с животными в зоопарке познакомились.
– Хочу гуся! – настаивала жена. Порой она требовала к себе повышенного внимания.
Филипп посмотрел в направлении указательного пальчика супруги, стрельнул глазами по главному призу уличного тира, недовольно хмыкнул:
– Зачем он тебе? Давай зайдём в магазин, я тебе пять таких куплю.
– А я хочу этого, с оранжевыми лапками!
Подойдя вплотную к прилавку, Филипп поинтересовался, что нужно сделать, чтобы выиграть главный приз.
Молодой мужчина по ту сторону машинально отрапортовал:
– Выбить не менее восемнадцати из двадцати возможных.
– И только? – Филипп полез в карман за карточкой. – А это сердечко?
– Ну, это сущий пустяк – девять из десяти.
– Ладушки!
Филипп не пытался произвести впечатление на жену и сына, просто уверенно взял «духовое» ружьё, придирчиво оценил, можно ли из вот этого стрелять. Вставил в патронник пульки, упёрся локтями в прилавок, навёл мушку на цель, нажал на курок.
– Что—то вы, голубчик, промазали! – с язвительной издёвкой улыбнулся хозяин тира.
«Ага, значит, прицел сбит, нужно целиться под яблочко, – не обращал внимания на продавца бывалый стрелок. Затаил дыхание. – Раз, два, три…»
Пневматическое ружьё сработало отлично, девять из десяти – неплохой результат! Теперь можно и на главный приз позариться. Филипп передал жене мягкую игрушку, вновь занял позицию.
– Зачем мне это? Я же сказала, хочу гуся! – капризничала Вероника.
Сын, двенадцатилетний подросток, молча наблюдал за родителями. Отец попал в семнадцать мишеней, а восемнадцатая не закрылась. Оставалось ещё две и один промах.
Хозяин тира вытянулся в струночку: «Этот наглец свалил наповал „непоражаемую“ мишень».
Вероника умерила строптивость.
Решающего момента ждали все. Несколько прохожих, почувствовав, как наэлектризовался воздух, инстинктивно приостановились, наблюдая за происходящим.
«Значит, в последних мишенях пружинки туже, чем в остальных, придётся целиться по центру, – проанализировал ситуацию охотник. Надежда, что он без особого труда выполнит все условия аттракциона, таяла, как мороженое во рту. – Спокойствие! Только спокойствие!»
Бах! Бах! Цели поражены – тактика выбрана верно!
Хозяин тира, как курица, истерически закудахтал:
– Как так? Этого не может быть!
Вероника победоносно взяла в руки главный приз, подмигнула мужу:
– Пойдём «жарить дичь»!
Филипп положил ружьё на прилавок.
– Спасибо бате, всему научил!
ТАТЬЯНА ГАВРИЛОВА, САМАРСКАЯ ОБЛАСТЬ
Проводы
Она неслышно передвигалась между блиндажом и транспортом, в который грузились её ребята. Одним помогала расположиться удобнее, другим подавала мешки с продуктами и медикаментами, кому—то поправляла повязки. Но делала это всё как—то отрешённо. И еле слышно, как бы сама себе, беспрерывно повторяла: «Миленькие, вы там поосторожнее… Миленькие, поосторожнее там…»
Она кормила, выхаживала этих ребят, узнавала мельчайшие подробности их предыдущей жизни. За это недолгое время каждый из них стал для неё почти родным. А вот теперь провожает. Туда, откуда вернутся немногие. Она знает это. И они знают. Поэтому делают всё молча, не стараются казаться бодрыми, только прислушиваются к её бормотанию.
А потом транспорт тронулся… медленно… нехотя… У неё не было сил посмотреть им вслед. Просто стояла неподвижно, прикрыв глаза. Казалось, всё сжалось внутри. Только в голове не смолкая звучало: «Храни вас Бог, миленькие… Храни вас Бог…» Время как будто остановилось.
Когда раздался взрыв, она даже не вздрогнула. Медленно опустилась на колени и подняла голову вверх. Смотрела не в небо, нет. Где—то там, выше, Она пыталась разглядеть того, кто единственный мог прийти на помощь, но почему—то не пришел…
Хрупкая, беззащитная, Она лежала на земле, свернувшись калачиком, обхватив руками колени и беззвучно, одними губами, повторяла: «Как же так, миленькие… Миленькие, как же так…»
ТыбатУшки
В этот день моей шестилетней подружке Варечке то ли нездоровилось немного, то ли грустилось чуть—чуть. Наши любимые игры со множеством персонажей и непредсказуемо развивающимися сюжетами на время отложены. Мы устраиваемся поудобнее на диване, и Варюша, прижавшись ко мне плечом, слушает забавные «ералашные» истории из моего детства, школьной юности, из жизни моих знакомых. После каждого рассказа моя благодарная слушательница бодро повторяет: «Ещё!»
Историй много, но больше, конечно же, весёлых. Вдруг после одной из них вместо привычного «ещё» Варечка произносит: «А скажи мне «тыбатУшки». Застываю в недоумении. Потом уточняю: «ТыбатУшки?» – «Да!» Судорожно пытаюсь выудить из памяти хотя бы одну более—менее подходящую ситуацию, в которой могло прозвучать это странное слово. Но безрезультатно. Спасают наводящие вопросы. Оказывается, использовала я это необычное слово не единожды. Заинтригованная, продолжаю с Варюшиной помощью докапываться до происхождения загадочных тыбатУшек. «Ну, помнишь, – старается она подсказать мне, – когда я делала что—нибудь интересное, необычное, ты говорила «Ой, тыбатУшки»!» Я расплываюсь в улыбке. Кто бы мог подумать, что моё машинально произносимое «Ой, ты, батюшки!» превратится в такое значимое для моей девочки «тыбатУшки»!
Мы с Варечкой ещё долго веселимся, придумывая новые смешные и добрые слова. И мне вспомнилось, как много—много лет назад ненастными вечерами я так же усаживалась на диване рядом с мамой и папой и под шум дождя слушала необыкновенные истории из их жизни…
ЕЛЕНА ГЕЙН (НИКА СУРЦ), МОСКВА
Ставка
Сквозь густые клубы сигарного дыма Эмма стремительно направилась к барной стойке. Она протянула тонкими подрагивающими пальцами помятую купюру:
– На Льювиса.
Грубый рыжий здоровяк—бармен, склонившийся над стойкой, подсчитывал взносы: бой без правил должен был начаться с минуты на минуту. Не отрываясь от своего занятия, не обращая внимания на протянутые деньги, бармен кивком указал Эмме на входную дверь.
Он сразу узнал её: из всех танцовщиц кабаре, часто выступающих в баре, Эмма была самой худенькой из всех девушек, бессмысленно, как ему казалось прыгающих и визжащих и почём зря поднимающих пыль с дощатого пола. Но именно она, хрупкая и бледная, была самой необычной, бармен видел в ней какую—то необъяснимую силу.
– Уходи отсюда! – буркнул он, продолжая складывать купюры.
– Тим, пожалуйста, возьми, – тихо сказала Эмма, прикрывая овальную дырку на рукаве застиранной блузки.
Тим отвёл глаза в сторону, делая вид, что ничего не заметил:
– Приходила твоя хозяйка, жаловалась, что ты задолжала за комнату, отнеси эти деньги ей, а лучше возвращайся к себе домой, совсем здесь пропадёшь.
Он, как старожил этого заведения, видел много печальных судеб танцовщиц дешёвого кабаре, которым почти ничего не платят.
– Тогда делай ставку на Малыша, он больше и лучше подготовлен. А этот тощий Льювис даже драться будет босяком. Он проиграет.
– На Льювиса, – упрямо повторила она. – Бой здесь проводится впервые, откуда тебе это знать?
Тим покачал головой и принял ставку:
– Ты даже не знаешь его! Льювис – самонадеянный оборванец, решивший рискнуть и подзаработать. Его засудят, я знаю, – прошептал бармен.
Эмма прошла в зал.
В бар прибывали новые посетители. Спёртый душный воздух наполнял небольшое помещение.
Эмма внимательно смотрела на ненавистный деревянный пол, знакомый ей до каждого сантиметра. Сегодня пол из танцевальной сцены превратился в импровизированный ринг.
Рефери объявил о начале боя.
Эмма зажмурила глаза. Она прислушивалась к шарканью дорогих борцовок Малыша, звучным ударам, резким броскам, глухим падениям бойцов и возгласам толпы.
– Нокаут! – выкрикнул кто—то из зрителей, и все звуки замерли.
