Кто ты, источающий подобные миазмы? Превративший свой дом в берлогу отвратительной болезни? Кто?! Всего лишь часть чужой игры? Или…
А потом Сухов это увидел.
Она лежала на кровати абсолютно голая, с разведёнными ногами, непристойно выставив наружу все свои прелести. Длинные волосы раскинуты по подушке, глаза раскрыты и уставились на вошедших. В том месте, где голова при помощи шеи соединяется с телом, забрызганный, тёмно-красный, почти чёрный след. Такие же капли на подбородке и немного на груди. Потому что у неё отсечена голова.
– Это не я! Пусти… Вы что ах…ели, мужики?! Это не я-я! – вот что, задыхаясь, кричит грузный, воняющий болезнью человек. Сухов смотрит на его огромный, уродливо свисающий из-под майки на спортивные штаны живот. Сверху надета зимняя куртка.
– Мать твою, – говорит Кирилл, глядя на кровать.
Сухов переводит взгляд с уродливого живота на лицо грузного человека, которое из пунцового начинает синеть.
«Ему нужен врач, а то сдохнет с перепоя, – думает Сухов. Он всё уже понял. – Операция по задержанию бухающего пенсионера успешно завершена».
И дерьмовый запах болезни – всего лишь запах многолетнего перегара. Этот задыхающийся на полу уже наполовину мёртв. Но кто-то ещё жив, кому-то ещё не отсекли вот так голову…
– Лёха, это… товарищ пол… – начал Кирилл.
Сухов отмахнулся.
– Это кукла, – треснутым голосом отозвался он.
– Что?..
– Резиновая женщина. Из секс-шопа.
– Ты…
– Угу. Похоже на труп. Да?
Кирилл переводит брезгливый взгляд на сбитого им с ног человека:
– Уро-од! Какой же ты урод.
– Не моё, – верещит тот. – Пусти…
– Не его, – подтверждает Сухов. – Дорогая штука. Того, кто это сделал, здесь уже нет.
Сухов подходит к кровати, проводит пальцем по забрызганному «кровавому» следу:
– Краска, – говорит он. – Мы все ошиблись.
«Я ошибся, – приходит усталая мысль. – И пляшу по нотам, которые для меня расписали. А ведь Ванга предупреждала. Несколько жертв Телефониста не вписывались в общую картину. Предупреждала. Да я не послушал и закрыл дело».
На стене у изголовья приклеена записка. Скотчем. Обычно остаются прекрасные «пальчики», но Сухов почему-то знает, что и там ничего не будет. Он смотрит на записку, в горле легко запершило. Записка создана тем же издевательским способом, что и прежние. Что и те, которые приходили ему на электронную почту: словно вырезанные из газет буквы разных шрифтов и разного размера. Только всё это отпечатано на лазерном принтере. Имитация, игра в старомодные анонимки. Как и всё здесь. Важно лишь содержание записки. Вот для чего его пригласили! Вкупе с резиновой бабой из секс-шопа, у которой отрезана башка.
Разновеликие и разношрифтовые буквы: «Здесь чего-то не хватает. Возможно, двух свечей? ?»
– Смайлик, – устало говорит Сухов. – Дерьмо!
– Лёха, у неё в руке…
– Вижу, – говорит Сухов. Он давно всё увидел и давно всё понял.
– Что это? – голос Кирилла; тот немного сбит с толку: в ладони у куклы чёрный пластмассовый прямоугольник с круглым отверстием посередине.
– Это для сигар, – Сухов два раза шмыгнул носом, хотя никакого насморка у него не было.
– В смысле?
– Ножичек, – глухо говорит Сухов. – Там внутри спрятано лезвие. Вставляешь сигару и отрезаешь. Нож. Точнее, гильотина.
Кирилл захлопал глазами, перевёл взгляд с гильотинки для сигар на голову резиновой женщины, отделённую от тела. Сухов позволил себе очень короткую и очень тёплую улыбку – он знал Кирюху как свои пять пальцев, и все его гримасы, и знал, что в случае чего, тот прикроет не только его спину и не только его зад. Потом улыбка поблекла.
– Но ведь… – Кирилл теперь смотрел на Сухова.
– Именно, – кивнул тот. – Гильотина. Такими раньше отрубали головы.
– Это ведь…
– Послание, – подтвердил Сухов. Ему вдруг захотелось побыстрее покинуть эту квартиру, иначе запах болезни застрянет в нём, но теперь здесь дел немало и… подлинная болезнь отсюда ушла, умело скрывая свой смрад. – Ты б отпустил его, он посинел уже. Нам ещё жмура-алкаша при задержании не хватало.
Кирилл ослабляет хватку, грузный человек пытается браниться.
– Думаю, он ничего не знает, – говорит Сухов. – Но всё-таки выпотрошите его по максимуму.
– Послание, – морщится Кирилл. – Опять эти грёбаные шарады. – И вдруг добавляет: – Ванга оказалась права?
– Похоже, – соглашается Сухов. Чего уж теперь.
– А причём тут свечи? Две… Есть какие-либо предположения?
– Пока нет, – говорит Сухов. – Это всё имитация.
– Того, что может произойти?
Сухов посмотрел на лежащую перед ним резиновую женщину, на пришпиленную к стене записку, потом на Кирилла, и тот увидел, какими тёмными стали его глаза.
– Или уже происходит, – сказал Сухов.
Глава вторая
4. Воровка книг (девочка)
Господи, он пришёл мрачнее тучи. Как тень. Я давно его таким не видела.
– Что случилось, па?
– Всё нормально.
– Па-ап?!
Он мне улыбнулся. Он у меня самый лучший и самый смелый. Но порой как маленький ребёнок. Иногда кажется, что я делаю его беззащитным.
– Что случилось-то? Кто-то… умер?
Взгляд на мгновение стал рассеянным. Это он, сам того не зная, так от меня прячется. Не всегда. Когда его дурацкое беспокойство зашкаливает. Игра в прятки со взрослой дочерью, вариант № 1. Я кое-что видела и кое-что слышала о нём от его коллег. На их посиделках. Видела, что он для них значит. Я ведь так горжусь им на самом деле и так не хочу, чтобы он из-за меня…
– Что-то на работе?
– Говорю ж, всё нормально.
Дома я не читаю с ридера. Только настоящие бумажные версии. Мне нравится запах. Сейчас это был «Книжный вор». Крутая штука. Рассказ ведётся от лица смерти. Издание в бумажной обложке. А у Форели – шикарные тома в супере. И я обернула одной книгу о девочке, которая воровала книги. Воспользовалась ею как папкой. Не всегда знаю, почему поступаю так или иначе. Порой мне кажется, что у меня язык без костей. А зачем он от меня прячется? Я начала беспечно:
– А у тёти… – и запнулась. – У Ванги скоро день рождения.
Он поморщился. Посмотрел на меня удивлённо. Прятки, вариант № 2.
– Просто ей было бы приятно…
– И что?! Я должен ей послать букет цветов?
Лёгкая раздражительность. Вариант № 3. Папа, мой папа, ты у меня, как раскрытая книга. А я, как воровка книг. Не в том смысле, что сейчас читаю, хотя и в том тоже… Ты не поймёшь, никто, наверное, не поймёт. Но не надо так сильно обо мне беспокоиться. А то я чувствую себя виноватой. Что делаю тебя уязвимым. Я уже не ребёнок и понимаю чуть больше, чем эта кучерявая пипетка на фотке в твоём бумажнике.
– Почему бы и нет? Мне нравится Ванга, – стоило труда добавить следующую фразу, но я обязана была это сделать. – И… тебе тоже.
– Чего? – бросил почти беспечно. Нахмурился, и опять этот детский взгляд. Я уже начала понимать, дальнейшее было делом логики. Ванга…
Я не провокатор, пап, нет. Но так нельзя. Я обязана защитить тебя от тебя самого. Чтоб ты и был лучшим и самым смелым. И поэтому я поступаю не очень хорошо. Книжка про воровку в супере Форели лежит у меня на коленях. Мне её, кстати, Ванга посоветовала. Вот уж кто не считает меня маленькой. У девочек свои секреты.
– Мог бы загладить свою вину перед ней, кстати, – говорю так же беспечно. – Дружеский совет, вот. Поздравь хотя бы. А лучше пригласить на ужин.
И выкладываю перед собой на стол «Книжного вора». Просто механический жест.
Молчит. Совсем плохой знак. Но вот, к счастью, плотины прорывает:
– Ужин… – и совсем раздраженно. – Прекрати уже читать эту гадость!
Вопрос логики. Наша домашняя психотерапия в виде комикса. Пап, я ведь твоя дочь. И мозги у меня твои. Хотя все щебечут про глаза. Ой-лю-лю, да у малышки ваши глазки. Личико…
Теперь моё личико невинно.
– Пап, это просто обложка, – говорю я и разворачиваю супер. – Это другая книжка.
На миг растерян. Где-то между вариантом № 1 и № 3.
– Прости… – улыбается теперь по-настоящему. Вот и хорошо. Снова в форме. – Действительно выдался сложный день.
А я теперь всё поняла. По крайней мере, про сегодня. Да, я зараза, плохая девчонка. Иногда так думаю о себе. Но он мой папа, и я его очень люблю.
– Всё нормально, – отвечаю. – Это ты меня прости.
Воровка книг, и вопросы логики. Я всё поняла.
– Ладно, – говорит он, как будто соглашается. – Приглашу эту глупую Вангу на ужин. – И добавляет строго: – Но только если ты пойдёшь вместе с нами.
Отлично. Я искренне улыбаюсь. Теперь всем стало легче.
– Согласна! – отвечаю без промедления. – Здорово будет.
И вижу то, что происходит в первый раз в жизни. По крайней мере, в моей. Мой папа легко, почти неуловимо, но… покраснел. И они мне будут говорить «лю-лю-лю»…
Встаю, иду на кухню. Я кое-что приготовила. Не так интересно, как будет на торжественном ужине с Вангой, но сойдёт. Готовлю я неплохо.
Ставлю сковородку на плиту. Совсем скоро котлеты начнут шкварчать. Внутрь я положила перетёртого чернослива с небольшим количеством орехов. Если аккуратно оперировать специями – очень вкусно.
Не стоило большого труда всё связать. Ванга оказалась права. Насчёт Телефониста. Каким-то непостижимым образом не всё тогда закончилось. Да, пап?! А я ведь ещё тогда, чего уж греха таить, начала подозревать, что всё не так гладко. Но эмоционально встала на строну папы, не стала дальше… Они этого никогда не узнают. Маленьким девочкам не положено вмешиваться в разговоры старших. Детский лепет. Они его и не слушают, так, лишь иногда…
Ванга оказалась права, и это очень плохо. Оттуда тянется нить. У меня есть кое-какие догадки, и они еще хуже. Они невероятны. Тьма, откуда тянется нить, на самом деле, не может существовать в этом мире, где за окнами тает весенний снег. Хотя в этом мире возможно всё. Думаю о суперобложке Форели, в которую обернута «Воровка книг». Внутри, как с моим черносливом, всегда что-то совсем другое. Думаю об авторе – он такой симпатяга. Интересно, я буду стесняться?
Может, внутри не всегда что-то совсем другое?
– Но ведь Тропарёвского маньяка папе удалось поймать, – говорю я чуть слышно, и всё равно как-то странно. И не своими словами, как будто для кого-то, кто незримо присутствует здесь. Я знаю, почему так говорю. Догадки… Я смотрю, как прихватились и стали весело шкварчать котлеты. Мне страшно.
5. Форель пишет и Форель рисует
Оставалось набрать совсем немного. Перед ним лежало пять рукописных страниц – ежедневная норма. Он знал, что может выдать намного больше, и знал, насколько вредно форсировать работу. Точку надо ставить в самом интересном месте, когда видишь, куда всё идёт, и когда хочется писать дальше. Писать… Следующая глава уже жила, дышала, выпирала, лезла из него, но… чёртов голод нельзя утолять и набивать брюхо. А то завтра будет запор. Затык.
– Писательский запор? – произнёс он удивлённо, внося текст в компьютер, попутно редактируя и весело насвистывая. Плевать на все приметы, когда книга получается и когда она хороша: «…действия равна силе противодействия. Давление тьмы. Об этом знают глубоководные рыбы Марианской впадины, взрывающиеся на поверхности. Об этом знает тающий снег за окнами, и об этом знает тот, кто живёт во мне. И чем больше я его скрываю, тем сильнее он рвётся наружу. Потому что сила действия равна силе противодействия».
Точка. Ну вот и всё на сегодня. Он с интересом посмотрел на рукописные страницы, затем на монитор.
– Ну что ж, снова привет! – ухмыльнулся. – Соскучился там? Вот ты опять и выбрался из своей тьмы.
Помолчал. Удовлетворённо потянулся, потёр ладони. Отодвинул рукопись от себя, складывая в общую стопку. Книга росла прямо на глазах: Телефонист снова с нами; мерзкая тварь ожила окончательно, супергерой херов теперь разыграется по полной. Ухмыльнулся и с неожиданным теплом, словно обращаясь к старому верному знакомому, добавил:
– Привет… Смотрю, всё больше входишь во вкус?!
