Иван Алексеевич Макаров "Задушевная математика"

Между управой и топографически-кадастровым домом припаркован автомобиль. «Газель». На «Газели» написано: «Программа «Счастливое материнство». По Калужской области…»

Что бы сие значило? Может быть, они на этой новенькой синей «Газели» по Калужской области Счастливое материнство развозят?

Кто посмеет сказать, что чудес не бывает… Может, и развозят… Полный автомобиль счастливого материнства…

А с другой стороны от Нарсуда и как бы на пути к нему – памятник Циолковскому.

Но на идущих (и на ведомых) в суд Циолковский не глядит: он в небо смотрит…

А как хорошо все начиналось!

Еще бы не хорошо! Если б уже и начиналось нехорошо или недостаточно хорошо, что б теперь с нами было…

А как хорошо все начиналось!

Только заповеди «Не судите» я не знал. Судил других, себя приговаривал.

И вся моя жизнь в осуждении, как в поганом огне, сгорела.      …

Не судите!.. Не судите? А когда война?

А когда у нас не война?

А как хорошо все начиналось!

Шел человек к Богу…

А пришел в монастырь.

Бывает, конечно, и наоборот… Всякое бывает… Все мы человеки…

А как хорошо все начиналось!

… Самое, может быть, страшное, что я видел, когда расстреливали «Белый дом», это один мужичонка, скромный, немолодой, серый. Он, когда из танка выстрелили, и из окна пламя вылетело, и дым пошел, и, возможно, кого-то убили, от радости запрыгал, в ладоши захлопал: «Попали! Попали!» Как будто можно было не попасть…

И почему я его тогда в реку не сбросил?

Это его радостное «Попали!» было страшней даже, чем сама стрельба из танков по людям…

«Попали! Попали!» – И смеется. И слабенькими руками машет…

А как хорошо все начиналось!

Господи! Прости меня. Прости нас. Прости всех.

Хорошая молитва. Отец Силуан научил. Жаль только – вспоминаем редко…

А как хорошо все начиналось!

Начиналось, начиналось, начиналось…

Случается, и теперь еще начинается…

А как хорошо все начиналось!

Прыгал, скакал, без ума смеяхся, жил рассеянно…

А теперь: «Тише, тише, не спугните…»

А как хорошо все начиналось!

Тепло не по-мартовски. Большая липа у забора. Стоит, что-то слушает. Пока молчит.

Собака тихонько бежит. Белая. Но грязная. И поэтому серой кажется. Но как она ловко на четырех бежит! И хвостом помахивает.

… А я вот, сколько ни пробовал на четырех, никогда у меня ловко не получалось. Всегда нескладно, неловко, медленно…

Неужели я хуже собаки? А что? Очень даже может быть…

А как хорошо все начиналось!

Только с книгами трудно было. Иных было вообще нельзя было достать…      … Моисеево Пятикнижие я в первый раз прочел по изданию Одесской хоральной синагоги… Просто другого не было. И негде было взять. Это бы, может быть, и ничего… Только ведь за три дня! Все Пятикнижие… За три дня. Ровно на три дня Светка книгу дала… И, разумеется, строго секретно…

Евангелие у меня, правда, было. Маленькое, старое, русское. Бабушка где-то достала…

Зато как все дорого было! Как трепетно…

А теперь – всё в огонь. Все подряд: иконы, книги…Это не иконоборческая ересь.

Скорее, наоборот. Слишком наоборот. Страшно много всего «воспроизводится»… И все это, оказавшееся вдруг лишним и ненужным, называется теперь «непопираемым мусором»: в помойку нельзя, только в огонь.

А как хорошо все начиналось!

Ученый философ и библиотекарь Николай Федоров думал: «Чист человек и мир только в его источнике, в его детстве: детство и есть возвращение к началу».

… Может быть, это правда… Только я этого не помню. Совершенно не помню себя в том детстве, которое можно было бы назвать невинным. Сколько помню себя, всегда был грешен…

…Большой шкаф в комнате.

На дверце зеркало: до самого пола. Я в него смотрю, и мне не нравится, что я вижу. Я кажусь себе некрасивым. Я не нравлюсь себе. То есть внешность. Мне хотелось бы быть другим. Красивым. Я смотрю на себя и мне мучительно трудно видеть себя некрасивым…

Сколько мне лет? Три? Или еще меньше?

… А Детский сад – это вообще сплошной грех.

Я собирал на улице грязные камни и черепки и мечтал стать то геологом, то археологом. И о женщинах мечтал… Одно слово: Детский сад.

А как хорошо все начиналось!

Однажды зимой в воскресенье мороз был градусов до двадцати, и все или почти все утки с поймы Сетуни и соседних прудов бросили свои водоемы и пошли вверх, к пивной стекляшке. Холодно!

Было воскресенье, и все сквозь толпу уток шли, утки красными лапами по снегу и льду топчутся и кричат: не просят, требуют…

Кругом: Кря-кря-кря…       Как бы не наступить…

… Теперь в городе уток меньше.

Наверно, съели их. Несмотря на условную непригодность в пищу…

Сначала продовольственные трудности и недостатки, потом всеобщее подорожание и обнищание… Скушали уток.

А как хорошо все начиналось!

И мы были почти совсем дети. Только выглядели, как взрослые, и паспорта у нас были… А скоро и своих детей завели… Хоть и сами еще дети были…

Только и тогда уже случалось мне (да и не мне одному) видеть во сне ядерную войну… Вернее, ее начало… Всегда просыпался раньше, чем все должно было кончиться…

Не мне одному снилось. Мне и другие такие свои сны рассказывали.

И снилось всем одно, и снилось как-то довольно одинаково…

Два главных душевных устремления управляли наши сны: «успеть, все, что можно успеть» и «теперь уже все можно». Ну, и конечно, отчаяние…

…Правда, слесарь Илья, три года отслуживший в ВМФ, побывавший в экваториальных морях, и даже высаживавшийся со своим мичманом на берег где-то в Западной Африке (в увольнение, и африканское вино там пил), и в свои 22 года уже отец троих детей, собирался во сне еще и обороняться: вытаскивал на балкон пулемет «Максим» (Наверно, из кинофильма «Чапаев»). Но и он тоже прежде всего спешил «успеть все, что можно успеть»…

Потому что потом уже больше ничего не будет… И пулемет (из кинофильма «Чапаев») не поможет.

Мы с ним в одной смене работали, и он так весело рассказывал мне этот свой сон, спокойно и жизнерадостно.

… А мне ко всему в придачу еще приснился однажды мой кот. И это было самое страшное. У меня был тогда чудесный кот. Умный, любимый, свой…

И вот я встретил своего кота в страшном сне про ядерную войну… Уже после того, как я разрывы слышал и вспышки видел, и падал от них под каменный заборчик, приблизительно так, как учили на военной кафедре…

Георгиевская церковь возле Балчуга показалась мне наклонившейся… Это возле нее я под забор падал: как учили на военных сборах… Когда увидел «вспышку»… А за церковью дым…       Я, правда, и не знал тогда, что она Георгиевская, и в Ендове, для меня она просто старая «недействующая» церковь была… Маленькая, серая, красивая… И вот она качнулась, покосилась…

А потом из-за забора выбегает мой кот, испуганный, недоумевающий…

И я изо-всех сил постарался спрятаться, чтоб он меня не заметил. Больше всего на свете в тот миг, во сне я боялся, что он меня увидит…

Что я ему теперь скажу, чем помогу? Теперь все уже… Теперь я уже ничего не могу.

«Беги теперь сам, – прошептал я ему мысленно, – от меня уже нечего ждать… Теперь я и сам беспомощный…»

А как хорошо все начиналось!

Жил-был Зенон. Не сирийский отшельник, и не ювелир из Лескова, а простой древний греческий философ. И были у него Апории. Это такие двоедушные и неопределенные существа. Затруднительные и затрудняющие. Унылые и недоуменные. Он их сам из головы выдумал. Про Ахиллеса и черепаху, про Лжеца (почему-то с остова Крит)…

А одна такая Апория рассказывала о том, что когда одно зерно падает, ничего как будто и не слышно, а если целый мешок высыпать, то это совсем другое дело, а почему так получается, вроде и непонятно…

… Ну, а у нас про это безо всякого Зенона совсем по-другому знали. Мужик в кабаке спрашивает:

– Сколь стоит капля водки?

– Капля? Нисколько… Ничего не стоит.

– Ну, так накапайте мне стаканчик…

Не так ли и капли, которые камень точат?..

А как хорошо все начиналось!

А потом сгорела библиотека. Российской академии наук… Жалко, конечно… Только как-то не очень жалко…

Все хорошо начиналось! Большие надежды… Молодость, бедность.

Но бедность угнетала. И заработать что-нибудь никакой возможности не представлялось.

«Советская власть» образца «развитого социализьма». Инженерная зарплата.

На «рабочие» должности, где хоть как, но все же платили, меня не брали: во всей моей библиотеке «трудовых книжек» не было ни одной, где на первой странице не стояло бы хотя бы «незаконченное высшее образование». А с таким диагнозом официально разрешалось тогда только в «инженеры».