За твоей тенью
Лина Линс
Незадолго до Нового года единственный друг прощается с Тори по смс и исчезает без объяснений. Из-за этого всплывают её жуткие воспоминания и страхи. Всё, что было заперто и забыто, вновь выползает на волю и душит. В довесок отношения с матерью с каждым годом становятся хуже – повторяются события прошлого.Примет ли Тори правду, которую скрывает друг? Сможет ли помириться с мамой? Рискнёт ли побороть свои переживания или… Захочет от всего отвернуться?
Лина Линс
За твоей тенью
Глава 1. Точка возврата
31 декабря, за 10 часов до…
Автобус трогается, забрав пассажиров с площади Мира, и набирает скорость, как мой встроенный моторчик паники. Людей так много, что нечем дышать. Сидя на крайнем от выхода месте, я свожу колени, тереблю ручки подарочного пакета, прячу взгляд и пытаюсь считать до десяти. Но внутренний голос вяжется узлами вокруг мыслей, причиняющих боль.
«Тори, я устал притворяться, – цитирует он последнее сообщение от Марка, полученное за неделю до Нового года. – Аренда действует до десятого января, дальше придётся платить самой или вернуться к матери. Выброси меня из головы и прости».
Это сухое проклятие, а не смс. Ожог глаз, похороны заживо! Я не в силах выполнить его просьбы. Ни одну из запрошенных. Он вытащил меня из ямы, где кисло пахло страхами и алкоголем, – но вдруг исчез без объяснения причин и не выходит на связь. Нет. Я не верю, что Марк способен на подлость.
Нет! Не проси вычеркнуть тебя из жизни. Не требуй запредельного…
– Верните деньги за проезд! – Вопль бабушки в шубке вышвыривает меня в реальность и окатывает холодом, как водой из проруби. – Кто украл сорок рублей? Юноша, вы? Вам последнему передали деньги. Не стыдно воровать у пенсионерки? Верните!
Одной рукой держась за поручень, второй прижимая к голове свой котелок из драпа, словно боясь, что и тот отберут, бабушка точит взглядом паренька в больших наушниках. Он жмётся у входа, приподнимает одно ухо и громко отвечает:
– Я просто стою рядом, ничего не брал!
– Ещё и обманываете старших! – Начинается суд.
С обеих концов салона к спору подключаются другие пассажиры. Кто-то причитает на бабку, кто-то на паренька. Дети, присутствующие с родителями, подхватывают недовольство взрослых и невпопад выкрикивают что-то своё. Пьяная пара молодых людей, сидящая через два места от меня, хохочет и матерится, неразборчиво комментирует происходящее. Яркий запах перегара щиплет мне нос и обжигает дыхание.
Нет, только не это…
Паника подступает к горлу. Раскручивается, как лопасти взлетающего вертолёта. Душит без рук, коротким замыканием вырубает самообладание. Я снимаю запотевшие очки в серебристой оправе, прячусь лицом в шарф и потираю линзы манжетами варежек. Трогаю дужки, носоупоры, трещинку в углу… Напоминаю себе, что опасности нет. Пассажиры вокруг – не враги, не угроза. Все нервничают, потому что спешат: Новый год сегодня, а столы не накрыты. Но в тот же миг я с горечью вспоминаю подругу, подарившую эти очки на двадцатилетие, – и в сердце сжимаются пружинки страха и боли.
Не-е-ет… Не сейчас, пожалуйста, не здесь, не при людях!
Я качаю головой, отмахиваясь от непрошенных чувств.
С… Спокойно, Т-тори. Дыши. Ничего плохого не случится. Ничего. Плохого. Не. Случится…
Салон топят горячие печи и разговоры, а мои руки дрожат от мороза. Голоса пассажиров то раздваиваются, то сливаются в единый гул, лезут под череп и выдавливают глаза. Трясущимися пальцами я снимаю одну варежку, расстёгиваю пуховик и достаю из нагрудного кармана футляр. Прячу внутрь очки. Приятные выпуклые узоры на крышке навевают тоску, но деваться некуда – нужно хоть как-то успокоиться.
Я сильно сжимаю очечник в ладони. Представляю, как автобус схлопывается, и люди разом замолкают. Как я поворачиваю время вспять и возвращаюсь на несколько часов назад – домой, в съёмку на Садовой улице, где между поездкой за бессмысленным подарком и надеждами достучаться до Марка звонками и сообщениями, я выбираю запереться в квартире.
Водитель резко тормозит на светофоре в этот момент. Я вписываюсь сначала лбом в спинку переднего кресла, затем в своё – затылком. Под ногами, постукивая, катятся вещи, выпавшие из рук пассажиров. Голоса, как и хотелось, на мгновение утихают, но через секунду раздражаются вновь:
– Больной придурок, тут дети!
– Бабушка, вы целы?
– Переверни через час, чтобы не было пролежней.
– Нарожают уродов, вашу мать!
«Заткнитесь!» – я хочу кричать, но сдерживаю слова, подобно грому они звучат лишь в моих мыслях. Дыхание спирает, лёгкие обрастают камнем. Голова дымится изнутри. Я стискиваю зубы и повторяю: поддаваться нельзя. Плакать нельзя… Нельзя проявлять эмоции, когда вокруг хаос. Дыши!
Тише, милая. Выдох. Вдох. Нет ничего важнее тебя, слышишь? Ты меня слышишь?..
Моего плеча касается ладонь, слегка пожимает, – я жарко выдыхаю в шарф, – но тяжесть руки исчезает, и отдалённо мерещится вопрос:
– Выходите на следующей?
Открываю глаза, сослепу щурюсь. Вытаскиваю из футляра очки и надеваю набекрень, не попадая дужками под края шапки. Кто, кто это сказал? Голос кажется знакомым…
– Девушка, выходите на Торговом? – сидя рядом у окна, спрашивает мужчина в меховой кепке и слегка поношенном чёрном пальто. Под козырьком он сердито щурит серые глаза и поджимает губы, будто сдерживая недовольство или вопрос покрепче.
Я тебя знаю?
– Могу пройти?
– Не знаю, – отвечаю не подумав. – Ой, т-то есть да. Да, выхожу, извините.
Вскочив с места и позабыв обо всём, я словно ужик пробираюсь через толпу и вываливаюсь на воздух, как только автобус открывает двери на Торговом проспекте. Холодный ветер тут же освежает бодрящей оплеухой и облегчает приступ. Быстрым шагом, не оглядываясь, я отхожу от дороги и прячусь под навесом зоомагазина. Дышу через нос. Медленно выдыхаю через рот. Повторяю. Считаю. До тех пор, пока не успокаивается сердце.
– Я не умираю, – шепчу себе, поправляю шапку и съехавшие очки. – Не умираю… Не умираю.
Снег мерцает под светом подвесных уличных гирлянд. Хлопья ложатся на балконы невысоких сталинок, выстроенных по бокам от главной дороги, крыши машин, тротуары и одежду пешеходов. Неоновые вывески магазинов и бутиков, рассыпанных вдоль всего проспекта, подмигивают покупателям – зовут погреться и порадовать подарками себя и близких. Улица очаровывает ароматами какао, имбирных пряников и кофе. Пахнет наступающим праздником.
После душного автобуса здесь меня обнимает спокойствие. Но чувством безопасности способен обеспечить только дом.
Я вытираю нос и убираю футляр от очков во внутренний карман пуховика. Покрепче заматываю шарф, застёгиваю ворот… И запоздало понимаю, что не хватает одной варежки и пакета с подарком для Марка и телефоном внутри.
Теперь моя очередь, поджимая губы, сдерживать крепкое словцо.
* * *
31 декабря, за 1 час до…
Пять остановок. Всего пять остановок…
В последние годы я с трудом и ужасом покидаю квартиру. Голодаю, пока в поисках съестного не обчищу кухню и в конечном счёте не выползу обессиленная в магазин. Только за сегодняшнее утро я с шестой попытки продвинулась дальше лестничной площадки, пешком через дворы дошла до центра, купила тёплое кашне для Марка, а на обратном пути, воодушевившись подвигом, сдуру села в автобус и попала в обеденный час пик. Это была непростительная ошибка. Моторчик паники завёлся, перегорел и высадил меня на полпути раньше – в живую точку города. Я проехала лишь две остановки, успев потерять подарок, телефон, шерстяную варежку и контроль.
Неясно, что печалит больше. Снова по глупости шугаться людей и города? Или остаться без телефона, когда человек, которого ни разу за полгода не видела, в любой момент выйдет на связь и напишет: «Ты мне нужна, Тори». На фоне проснувшихся страхов варежка размывается пушистым пятном.
Пять остановок. Всего пять… Я справлюсь.
Собрав остатки воли в кулак, я делаю шаг. Второй. Третий. Скрипит под подошвами снег. Хрус. Хрыц. Хрус. Лёгкий мороз покусывает через джинсы, шапку и тонкий пуховик. Сейчас бы чая и вафельного торта с варёной сгущёнкой…
Хрус. Хрыц. Хрус. Хрыц.
Мне не купить новый телефон. Не продлить аренду. Боюсь, денег не хватит и на продукты – от обиды и злости на Марка я вышвырнула в окно всю небольшую заначку, которую он помог собрать.
Выходит, о нём взаправду придётся забыть? Как? Как избавиться от человека, сумевшего зажечь в тебе жизнь? Пусть знакомого лишь по сообщениям, буквам, точкам и запятым – пусть. Это не имеет значения, ведь даже мать, находясь рядом, не сделала того же, что Марк.
Хрыц. Хрус. Хрыц.
А торт я не готовила давно. Он причинит столько же боли, как раньше?
Хрыц. Хрыц.
Возможно, я смогу забыть и остыну. С другим человеком однажды так получилось.
Хрус.
За подсчётом шагов не замечаю, как мир затих. Не слышен хруст снега, хотя я продолжаю идти. Молчит ветер. Стоят машины, поникла суматоха. Над входом в сувенирные лавки висят немые колокольчики… Что происходит?
Встряхиваю головой, сбрасывая мысли, и осматриваюсь.
Город пуст. На дверях магазинов и закусочных покачиваются таблички «закрыто». Людей нет. Лениво плывут снежинки, тают от прикосновений к светящимся вывескам. Всё исчезло, и в полной тишине под тёмным небом осталась только я.
Вдруг слышу рваный скрип, словно кто-то царапает окно банковской картой. Звук доносится слева – со стороны галереи детских товаров. Я поворачиваюсь и вижу, как десяток плюшевых игрушек сидит за витриной, пьёт чай из пластмассовых чашек и пуговицами своих глаз неотрывно таращится в одну точку: на ледяное кружево, вырезанное по стеклу.
в?е?р?н?и?с?ь? д?о?м?о?й?,?
Надпись шевелится и меняется. Лёд тает, замерзает, снова течёт, расползаясь морозными разводами, и багровеет.
ве?рн?ис?ь
Игрушки медленно переводят взгляд на меня и оскаливаются, как голодные монстры. Чай в их лапах темнеет, наливаясь чернилами.
с??????е??????й??????ч???????а????????с???????? ж????????е
Дрожь раскалывает меня пополам, лишает движения и сил. Бежать. Я должна бежать! Но не могу шевельнуться.
к??о?? м??????н???????е
Стянутые спазмом мышцы дубеют. Ужас сжимает клещами всё тело и давит, и давит, и давит… Сделай шаг! Шага-а-ай! Сделай хоть что-нибудь!
Игрушки, зверски улыбаясь, склоняют набок головы, синхронно поднимают чашки и выплёскивают на витрину совсем уж почерневший чай. Тряпичные монстры хохочут в ответ на мою слабость. Плюшевые рты изрыгают оглушающий смех, под завесой блестят их гнилые зубы.
Борись, Тори. Сосредоточься на конкретной зоне своего тела. Пальцы. Попробуй начать с пальцев, у тебя всё получится.
Мрачная жижа прогревает окно изнутри. Снаружи плавится лёд и ручейками стекает на подоконник. С подоконника ползёт на раму, с рамы – на верхушку сугроба, подпирающего стену, а дальше – вниз по заснеженной земле подтягивается к моим ботинкам и разветвляется густыми волнами, как дым от костра.
– Когда я шкетом был.
Что?..
– Отец бросал меня с невысокого утёса в речку – учил плавать. А я боялся водорослей, визжал и хлопал по воде руками.
Голос звучит отовсюду, словно хор небесных рупоров. Что это? Откуда?
– М-м-м… – Губы едва шевелятся. Моё мычание глуше мышиного писка.
– Как-то раз ногу схватила судорога и меня потянуло на дно. Батя стоял, свысока любовался и…
Прозрачные змеи, бороздящие снег совсем близко от меня, слушают неведомый голос и не спешат нападать. Они покачиваются в пьяном удовольствии, тарахтят и трещат, как хрустящая корочка замёрзшей лужи.
– …кричал: «Ну давай, сынок, покажи, чему научился! Булавка на плавках. Не медли, коль выжить хочешь!»
