– Я же сказал, через три дня поменяю замок, – хихикнул Антон.
– Антон, спустись во двор. Срочно, – мёртвым голосом произнесла Белла.
Она не могла найти пульс у Анны Юрьевны. Белла сидела возле неё на корточках и вытирала грязь с лица, рук, одежды. Сверкая мигалками, оглашая двор сиреной, подъехала скорая помощь. В это же время подошёл Антон. Медики засуетились возле потерпевшей.
– Вызывай полицию. Наша помощь уже не нужна, – равнодушно произнёс врач.
– Как, как не нужна? У неё кровь! Помогите! Вы же врачи! – истерила Белла.
Антон переминался с ноги на ногу, ерошил волосы и ежеминутно снимал очки. Он отвечал на вопросы доктора, который записывал данные Анны Юрьевны. Фельдшер посадила Беллу на ступеньку автомобиля, дала понюхать нашатырь и протянула резко пахнущую жидкость.
– Что это? – оттолкнула Белла её руку.
– Пей! – приказала фельдшер и девушка послушно выпила.
Приехала доблестная полиция, опросила медиков, Беллу, Антона. Никто ничего не видел, не слышал. Следователь долго пытал Беллу о марке и цвете машины, была ли рядом с женщиной сумочка, во сколько это произошло, откуда у Беллы на руке ссадина, как лежала женщина. Он задавал много вопросов, но девушка не могла сосредоточиться и ничего не смогла сказать. Машина так стремительно выскочила из арки, что рассмотреть её не было ни времени, ни желания. А когда она увидела, что это мама Антона, то вообще ничего не замечала вокруг, кроме её закрытых глаз и бледного лица. Наконец-то их с Антоном отпустили, пригласив с утра к следователю.
– Приходите к десяти часам в управление, – попросил следователь. А вы, Антон, приходите к одиннадцати.
Они оба кивнули. Белла позвонила маме.
– Я не приду, – сказала она. – У Антона мама умерла. Я потом всё расскажу. Я у него останусь.
– Как? – ахнула мама. – Конечно, конечно! Ему сейчас нужна поддержка. Я вам сейчас поесть принесу, – и, чуть помолчав, добавила: – И выпить.
Белла вздохнула в трубку:
– Да.
Безумный, неудачный день никак не хотел заканчиваться. Все неурядицы дня развеялись как сигаретный дым от неизбежности, непоправимости момента. Ночь окутала плотным душным одеялом. Время остановилось, мир растворился и стал призрачным и нечётким. Эта ночь убила надежды, планы, завтрашний день – тот, каким он должен был быть.
Белла сидела в кухне у Антона. Они ели принесённые её мамой котлеты, запивая их папиным коньяком. Антон смотрел на неё беззащитными глазами, улыбка застыла на его лице. Очки мёртво отражали свет, а улыбка была словно приклеенная из прошлой жизни. Губы Антона побелели, вытянулись в ниточку, застыли. Белле казалось, что этой улыбкой он пытается удержать ту жизнь, в которой ещё ничего не произошло, где жива мама. Девушка не знала, о чём ей говорить, она поглаживала чуть подрагивающую руку Антона и молча вздыхала.
Зазвонил телефон. Белла с Антоном подпрыгнули на стульях, так резко прозвучал звонок, разрывая печаль, боль, неизбежность, возвращая их в жизнь.
– Белка! – затараторила Алиса. – А ты заинтересовала Давида, подруга! Он позвонил мне и интересовался тобой!
– Лиса, у нас несчастье… У Антона умерла мама… Я сейчас у него, – тихо прошелестела Белла.
– Что?!? – громогласно раздалось в трубке.
Антон поморщился, услышав крик Алисы.
– Я сейчас приеду? Что надо привезти?
– Ничего…
Алиса примчалась через пятнадцать минут в домашнем костюме, со смытой косметикой и мокрыми волосами. Они сидели в комнате Антона и вспоминали Анну Юрьевну, у Антона медленно текли слёзы, девочки всхлипывали и шмыгали носами. Горе сломило их и принесло тревожный и печальный сон.
Давид не понимал, почему у него такая реакция на эту девочку, имени которой он даже не знал. Он не понимал, почему его раздражает Светлана. Он не мог понять, что с ним происходит. От этого он злился. Он курил и бегал по крыльцу галереи. Вышла Светлана и попросила отвезти её к маме, что-то там произошло. Но Давид не хотел вникать, он дал ей денег на такси.
– Вызови такси. Я занят.
– Ты поедешь на встречу с Анной Юрьевной?
– Нет! – резко ответил Давид. Анны Юрьевны ему ещё для полного идиотизма не хватало. – У меня дела.
– Какие? По работе?
– Да! Нет! – рявкнул Давид.
Сославшись на дела, Давид бесцельно ездил по городу, перед глазами мелькала спина девушки, поворот головы, грудной смех, испуганные, безумные светлые глаза, в которых он утонул. Бисеринки пота над верхней изогнутой губой, как она облизнула губы… Давид обозвал себя идиотом, мысленно дав себе подзатыльник. Добротная оплеуха, отвешенная в нужный момент, заменяет как минимум три добрых и мудрых совета.
«Забудь, Давид! Ты же не прыщавый юнец! Просто в зале душно. У тебя этих девиц… У тебя Светлана!» – уговаривал себя он.
Уговоры и доводы не помогали. Помогала бешеная езда и ветер в окна. Ветер выдувал мысли, а езда заставляла сосредоточиться и отогнать возбуждение. Так Давид хотя бы не чувствовал себя полным идиотом, не умеющим держать свои эмоции в руках.
Отношения со Светланой должны были закончиться свадьбой. Девушка интересовалась, когда же они узаконят свои отношения. Они вместе уже три года. Давид тянул. Он вспоминал отношения отца и мамы. Видел их любовь, внимание и заботу друг о друге. Им всегда было о чём поговорить, посмеяться. Слухам, о том, что отец в молодости любил погулять, Давид не верил. Он не видел Светлану в роли жены. Они никогда не обсуждали кино и книги, как его родители, которые спорили, отстаивая свою точку зрения вечерами в кухне за чаем или бокалом вина. Ему никогда не приходило в голову, как отцу, украдкой сорвать с клумбы цветы и преподнести их, склоняясь на одно колено. Светлана не умела радоваться, как его мать, мелочам: мороженому или яблоку, принесённому отцом, когда он задерживался на работе или презентации. Светлана морщила носик и говорила, что лучшее мороженое в ресторане… Рестораны всегда были разные, но очень дорогие. Светлана хороший партнёр и в работе, и в постели. И это всё. Она удобная, не навязывала свою заботу, не спрашивала, где был, не закатывала истерик. Принимала всё, как есть. Плохо ли это? Нет. Скучно.
Этим же вечером, когда Давид вернулся домой, он позвонил Алисе.
– Куда вы так стремительно убежали? Я хотел пригласить вас на кофе.
Алиса хихикнула.
– Белке что-то плохо стало. Она сказала, что ты сожрал её глазами.
Сердце Давида радостно трепыхнулось: из-за него? Мы всегда приписываем другим те действия, которые хотели бы увидеть. Мы думаем за других, задаём им вопросы и отвечаем за них. Мы живём иллюзией того, что хотели бы увидеть. Мы дышим иллюзией. А на самом деле, тот, другой человек, об этом даже не думал. У нас у всех своё поле битвы. Мы там одерживаем победу, мы там терпим поражение. Один на один с самим собой. Кто в этой битве победитель? А кто побеждённый?
Зазвонил телефон. Отвечать на звонок Светланы не хотелось. Даже холодный душ не остудил жар, который охватил Давида в галерее. Он не знал, что ему делать, он не знал, как себя вести. Позвонить другу и сказать: «Я сошёл с ума от одного вида девушки»? Это было смешно, если бы не было так грустно. А ещё это казалось каким-то малодушием и подростковой истерией. Постель казалась неудобной, простыни сбились, было душно, хотя прошёл дождь. Мысли путались, не успев сформироваться. Только под утро Давид забылся тяжёлым, усталым сном. Снились ему сражения, в которых он неизменно погибал. Он вздрагивал, просыпался, переворачивался и снова забывался тяжёлым сном.
Большая любовь в жизни Светланы уже была. Они учились с Вадиком на одном курсе. Светлана тогда была настоящей, она умела любить, честно, искренне, до мурашек, умела плодить бабочек в животе. И тогда её не страшила ипотека и безденежье. Ей казалось, что они всё смогут вместе. Её мама так не считала. Мама посеяла зерно сомнения своими наставлениями и цинизмом.
– Любовь – это страсть, которая возможно сменится нежностью; восхищение, которое должно перерасти в уважение, верность смениться на преданность, взаимопонимание на родство душ. Но для этого должно пройти много времени. Очень много времени. И это не точно. Обычно страсть проходит, восхищение затухает, а родство душ так и не наступает. И ты останешься одна. Ты готова ждать, плакать, когда опадают цветы любви, привязывать созревшие плоды к веткам, искать поздние сорта, которые ещё свежи? Это тоже путь, но он ведёт в никуда. Быт и безденежье убивают любовь. Она вянет, как сорванный цветок.
Светлана матери не поверила, но мама оказалась права. Её любовь не выдержала бытовых проблем. И хрупкая Света сломалась. Без маминых денег начались ссоры и недовольство. Копились претензии друг к другу. Любовь на всю жизнь оказалась мифом. Не достигнув желаемого, они сделали вид, что желали достигнутого. Их семейная лодка разбилась о быт. Светлана пережила эту потерю, утратив веру в светлые чувства. Она вернулась к матери. Девушка проклинала всё вокруг.
– Жизнь довольно подлая и сложная штука, – плакала она, сидя с мамой на кухне. – Она никогда не складывается так, как я хочу. Почему у других есть всё, а у меня нет?
– Любовь… кому нужна в нашем мире любовь? – убеждала Светлану мама. – Если ты стоишь перед выбором – любовь или деньги, смело выбирай деньги. Старые стереотипы рушатся. Век цинизма. Любовь осталась где-то на дне моря, куда никто никогда не спускался. И не понятно, чего в подобных лебединых отношениях больше – той самой вечной «любви» или просто привычки.
Светлана в то время решила:
– Любовь… Что это? Что-то эфемерное, неощутимое. Деньги можно потрогать, можно на них купить всё. И ту же самую любовь. Покупать вещи, которые мне не нужны, чтобы произвести впечатление на людей, которых я терпеть не могу, крутиться в обществе, где никто никому не нужен. Пусть так, но это жизнь, а не жалкое существование. С милым и рай в шалаше? Врут! Жалкое оправдание своей несостоятельности.
А теперь вся жизнь, такая налаженная, привычная шла под откос. Давид – это деньги, статус, благополучие. Вадим – любовь. Что выбрать? Раньше Светлана даже не сомневалась бы, конечно, Давида. А теперь? Совершенно неожиданно оказалось, что любовь не умерла. И бабочки в животе ещё живы.
«Выбор! Мы всегда должны что-то выбирать. Правильного выбора в реальности не существует, есть только сделанный выбор и его последствия, – думала Светлана. – Как интересно получилось. Мама развела нас с Вадимом, и она же привела к нему».
Полгода назад они шли к нотариусу, чтобы переписать квартиру, купленную мамой, на Светлану. Зайдя в кабинет, Светлана остановилась, как вкопанная. За столом сидел Вадим, красивый, с меланхоличным лицом, в модных очках без оправы, длинная чёлка падала на глаза.
– Ты? – выдохнула она.
– Я, – усмехнулся он.
Мама Светланы поджала губы.
– Нам надо составить дарственную.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласил Вадим.
– Почему из всех нотариусов Питера я выбрала именно тебя! – воскликнула мама.
– Вы можете выбрать другого.
– Нам некогда. Давайте приступим к делу, – недовольно сказала мать.
Светлана смотрела на Вадика, тот поглядывал на неё. Оказалось, что любовь не умерла, не разбилась. Её похоронили живьём. А она вот тут, живая, требовательная и нетерпеливая. Она отряхнула свои крылья и расправила их. Они трогали друг друга взглядом, изучали контуры, вспоминали лица, жесты, и восстанавливали память друг о друге. Старые шрамы зачесались под одеждой, рубцы рассасывались. Они недомолчали, они недоговорили. Их книга жизни оказалась недописанной.
«Послушай, если сейчас сдрейфишь, будешь жалеть всю жизнь! Станешь вспоминать и мучиться оттого, что позорно струсила!» – убеждала себя Светлана.
Она не придумала, как ей сказать, как предложить встретиться. Вадим опередил её:
– Ты ещё любишь кофе с мороженным? Может быть, выпьем по чашечке? Оказывается, я по тебе скучал… и ничего не забыл.
Мама дипломатично промолчала. Свои аргументы она исчерпала давно. Мать всегда даёт дочери самое лучшее – но это то лучшее, которое подходит ей, самой матери, а не её дочери.
В этот вечер Светлана сидела на кухне, курила и ждала Вадима. Когда Давид сбежал от неё в галерее, она позвонила Вадику:
– Приезжай. Я отвязалась от банкета и еду домой.
Она не разорвала отношения с Давидом, но и Вадика больше не хотела потерять.
– Каждый раз, когда мы что-то выбираем, мы не выбираем что-то другое. Что мне делать? – спрашивала Светлана ночное небо.
Небо надело платье цвета ночной грусти с тусклыми пайетками звёзд. Оно бросило в Светлану ноябрьскую тоску, декабрьское одиночество, разорванные февральские кружева надежд и безликие дни, лопающиеся как мыльные пузыри, не оставляющие следов, похожие один на другой.
«Вдруг где-то там, на краю сухой и пустынной Вселенной, где никогда не выпадало ни капли росы, прольётся дождь, от которого заживут раны. Он принесёт свежесть, радость, и тогда не надо будет топить в текиле отчаяние и безысходность. Не надо будет тратить свою жизнь на «никто никому ничего не должен». Ни от кого я не убежала, я всё таскала с собой», – отрешённо, как не о себе, думала Светлана.
Леонид Петрович Исаев, отец Светланы, этим вечером собирался увидеться с Анной.
– Аннушка, нам надо встретиться сейчас! Завтра я уезжаю в рейс и вернусь только через неделю. Ты расскажешь мне, что ты там накопала на работе. Я не думаю, что Светлана замешана в этом. Ты видела договор? Как их два? Разные? То есть в Израиле один, а у вас другой? Жди меня во дворе. Сейчас половина одиннадцатого… я приеду минут через десять.
Его жена всё слышала. Она спросила:
– Ты куда на ночь глядя собрался?
– У Анны какие-то проблемы. Я не долго.
– Да. Только чай выпей и езжай.
Она поставила перед мужем тарелку с печеньем, его любимую чашку. Налила заварку, взяла только что вскипевший чайник и плеснула кипяток на колени мужа.
– А-а! – закричал Леонид Петрович.
– А-а! – закричала его жена.
Она засуетилась, сорвала с мужа брюки, приложила лёд.
– Господи! Нет ничего от ожогов! – воскликнула жена. – Лежи со льдом. Там в морозилке ещё есть, если этот растает. Я в аптеку!
Жена умчалась в аптеку. Леонид Петрович остался дома, он набрал телефон Анны, но она трубку не взяла.
– Где же ты, Анна? Ответь.
Анна не отвечала.
Глава 3. На следующий день после смерти Анны.
– Я в самом рассвете отсутствия каких-либо сил, – громко произнесла Белла, открыв глаза.
Она лежала в постели и смотрела в потолок. Потолок был чужой. Рядом кто-то заворочался.
– Можно подумать, что сил нет только у тебя, – ответила Алиса.
И тут Белла вспомнила, вчера умерла Анна Юрьевна! Она ещё была жива, когда девушка нашла её. Сердце кто-то схватил ледяной рукой, и оно дало сбой, дышать стало трудно.
– Лиса, это правда? – шёпотом спросила она.
– Правда. У всех жизнь – зебра, а у нас с тобой – негр, – простонала Алиса. – Надо подумать. Белка, думай!
– Чем? О чём?
– Кто убил Анну Юрьевну.
– Об этом милиция думает.
– Ни фига она не надумает. Нам надо искать. Думай!
– Лиса, ничего, что я не сыщик?
– Пришла пора, – Алиса поднялась с кровати и поплелась в кухню. – Думай! – бросила она через плечо.
Белла откинулась на подушку.
