Полина Дельвиг "Рыжая 2. Дело одинокой канарейки"

6

Позже, вспоминая этот эпизод, она предположила, что у нее просто такая нестандартная реакция на опасность. Давным-давно, еще в Москве, они дружным коллективом отмечали какой-то праздник и допоздна распределяли заказы: волшебные мешочки с дефицитными продуктами, выдаваемые добрым людям по талонам. В то замечательное время из магазинов пропало все, за исключением разве, что прилавков и самих продавщиц. И в тот день, промозглой слякотной осенью, все ощущали себя счастливыми: в заказе оказались красная икра, печень трески, гречка и сгущенное молоко. Цены, в связи со своей незначительностью, затеряны во мраке веков. Некоторым повезло еще больше – удалось отоварить талоны в ГУМе, и подруга Ирка, несмотря на жару и черную зависть менее удачливых коллег, гордо щеголяла целый вечер в новеньких финских сапогах. Отгуляв на работе, девушки двинулись по направлению к Садовому кольцу ловить такси. Мимо них на большой скорости пронеслись три белые «девятки» и с диким визгом затормозили метрах в десяти. Из машин повыскакивали молодые люди с пистолетами и, размахивая оружием, начали выяснять между собой отношения. Ирка, с недостойным работника искусств воплем: «Сапоги снимут, икру отнимут!», как по сигналу стартового пистолета бросилась прочь от дороги. Даша же, влекомая неведомой силой, подошла к машинам вплотную и доверчиво уставилась на разъяренных мужчин.

Заметив возле себя трогательную рыжеволосую девушку с авоськой в руках, бандиты разом притихли, недоуменно переглянулись, сели в машины и быстро уехали. На следующий день газеты сообщили, что на юге Москвы были расстреляны две белые «девятки» и убито три человека.

Итак, Даша повернулась на крик. В первую секунду ей показалось, что это просто галлюцинация, она даже помахала рукой перед глазами. Однако мираж не рассеялся: прямо на нее шел мужчина с пистолетом в руках. Даша как завороженная вглядывалась в лицо приближающегося человека. И вдруг свет померк. В незнакомце она внезапно узнала своего старого приятеля Колю Макеева, по прозвищу Кока, которого не встречала лет семь.

– Привет, Коля, как поживаешь? – автоматически спросила Даша, и волосы зашевелились на рыжей голове от собственной глупости.

Тот выдавил растерянную улыбку:

– Нормально. А ты как?

И в этот момент другой человек, стоящий в проеме дверей, поднял руку и сделал несколько выстрелов в их сторону, после чего бросился бежать вниз по лестнице.

Николай качнулся вперед, словно его толкнули, и со всего маху грудью рухнул на разделяющий их столб. В голубых глазах застыла боль. Продержавшись так несколько секунд, Макеев вдруг обмяк и начал медленно сползать на пол. Из побелевших пальцев с тихим стуком выпал пистолет. Вскрикнув, Даша бросилась к раненому. Оживший клерк, словно ящерица, по-пластунски прошмыгнул под столом и накрыл пистолет своим жирным телом. Круглыми глазками злого поросенка он следил за умирающим.

– Глупо, как глупо, – еле слышно прошептал Николай, серые глаза подернулись дымкой. – Ты знаешь… миллион долларов… весит почти восемь килограммов… – Он вдруг открыл глаза и схватил ее руку. – Твой дневник… мне нужен… твой дневник…

– Господи, Кока, какой дневник? – со слезами в глазах переспросила молодая женщина. – Успокойся, тебе нельзя разговаривать, сейчас приедет врач и все будет хорошо…

Но раненый продолжал шептать пересохшими губами:

– Послушай, там… – его глаза начали закатываться, – ты писала там… все там… – он сложил губы трубочкой, словно хотел свистнуть, но внезапно в груди что-то заклокотало и свист перешел в сип.

– Что писала? – Даша никак не могла понять, бредит Кока или пытается что-то сказать.

Умирающий приподнялся и из последних сил выдавил:

– Возьми… меньше миллиона не бери… надо продолжить раскопки… возьми…

Дальше слова звучали все менее разборчиво, и Даше пришлось буквально прижаться ухом к его губам, чтобы хоть что-нибудь расслышать.

– Коленька, какая пальма? – в отчаянье переспрашивала она. – Говори громче, я ничего не слышу…

Последние слова Макеев почти выдохнул. Невнятная фраза умирающего перешла в хрип, и кровь хлынула горлом. Кока забился в судорогах, глаза закатились, он сделал последнюю попытку приподняться, но тут же рухнул на пол.

Глава 2

1

Николай Макеев, для друзей просто Кока, слыл фанатом своего дела. Худой, взъерошенный, с выгоревшими до бела всклокоченными волосами, лицом цвета глинозема, и такими же черными руками – от солнца и въевшейся намертво пыли веков, Макеев был не просто археологом, он был одержим археологией. В этом мог убедиться каждый, кому хоть раз довелось перешагнуть порог его обители, некогда весьма приличной квартиры на Ленинском проспекте. Вместо привычных глазу столов и сервантов, практически все пространство квартиры, включая кухню и туалет, было заставлено полками с растрепанными книгами, связками журналов и самодельными стеклянными витринами. В витринах были размещены артефакты, по уверению хозяина, созданные еще в те благословенные времена, когда солнце светило в два раза ярче, а в Америку не требовались визы. Недостаток у Макеева был всего один, но просто убийственный: в любое время, при любых обстоятельствах, хоть на похоронах, хоть за праздничным столом, безо всякого перехода, Коля начинал разговор о раскопках.

Выглядело это приблизительно так: вместо традиционных поздравлений и пожелания многих лет жизни, Макеев вставал и сообщал, что живи именинник на пару тысячелетий раньше, то ни за что не дожил бы до такого возраста, зато его могила стала бы ценным источником информации. Поэтому умирать надо вовремя, прихватывая на тот свет все, что может заинтересовать следующие поколения.

Особенно сильное впечатление это производило на людей, недавно похоронивших близких. Убитые горем родственники моментально переставали плакать, с оцепенением выслушивая рассказ о чудненьких, прекрасно сохранившихся костях, которые прошлым летом удалось откопать дружному отряду студентов-археологов. Не замечая произведенного эффекта, Кока переходил к более ранним временам, и комната постепенно наполнялась жутковатыми тенями всего того, что некогда жило и шевелилось на нашей планете. Особо впечатлительные уверяли, что даже чувствуют запахи. По счастью, случались подобные инциденты нечасто, ибо основную часть своей беспокойной жизни Кока проводил в экспедициях или кропотливом изучении добытого. Друзья приходили все реже, девушки не приходили вовсе, зато в голову приходили все более странные гипотезы.

Как и большинству исследователей, Макееву не давала покоя проблема происхождения жизни на Земле. Тщательно исследуя каждую окаменелую какашку, до которой удалось добраться, к вящему ужасу фундаментальной науки, он вдруг принялся выдвигать теории, одну безумнее другой. Спорить или дискутировать с ним было бесполезно – на темы происхождения земной цивилизации Кока мог беседовать вполне автономно. Даже если собеседник вдруг начинал безмолвно сползать со стула, теряя терпение или сознание, Кока, нависая над несчастным, тыкал в обмякшее тело костлявым пальцем:

– Это потому, что тебе даже возразить нечего!

– Нет! – взрывался полуобморочный. – Это потому, что возражать нечему! Бред какой-то…

А вот это была самая большая ошибка, которую мог допустить спорящий. Археолог бледнел и немедленно извлекал из кармана черную пластмассовую коробочку. Как правило, все опасающиеся болезни фараонов и прочей малярии в этот момент бесследно исчезали, оставшиеся с недоумением разглядывали нечто бесформенное, окаменелое и нормальному человеку абсолютно ничего не доказывающее.

Макеев подносил corpus delicti под нос осмелившемуся усомниться и вопрошал страшным голосом:

– А это что, по-твоему?!

Вечер оказывался безнадежно испорченным.

2

Как-то раз, промучившись с очередной находкой, не принадлежащей, по его мнению, ни одной из известных культур, Макеев выдвинул теорию о существовании в прошлом могущественной сверхцивилизации атлантов. С первого взгляда, ничего оригинального в данной теории не было еще со времен Платона, но в его интерпретации все выглядело настолько сумасбродно, что многие, выслушав страстные аргументы автора, пожимали плечами: «почему бы и нет?», ибо энтузиазм и увлеченность Коки передавались окружающим, словно вирусная инфекция.

Вкратце, гипотеза выглядела следующим образом. Пару миллионов лет назад в Африке проистекала бурная тектоническая деятельность. Через разломы в земной коре произошел мощный радиоактивный выброс и стада обезьян, уныло бродившие вдоль расщелины, получив убойную дозу облучения, начали мутировать. Прошли еще сотни тысяч лет, облученные приматы подросли, распрямились, но, к сожалению, физически ослабли. Такие средства борьбы за выживание, как когти и зубы уже не служили им верной защитой. Зато значительно увеличился мозг – по непонятной причине, мутации в основном затронули именно его. Еще через пару тысячелетий мозг превратился в гораздо более мощное и совершенное оружие, чем даже самые острые зубы. Прачеловек научился компенсировать недостаток силы смекалкой, пища становилась все более сытной, лысеющая кожа прикрывалась шкурами менее сообразительных соседей по планете. Популяция разрасталась, ей требовалось все больше ресурсов, и потому следующим закономерным этапом развития новой цивилизации стал экзистенциальный вопрос: а кто будет за нас работать?

Ответ нашелся быстро: расширяя ареал проживания, человек-почти-разумный сталкивался со стадами сородичей, не пострадавших от радиоактивного излучения.

«Кто такие? Откуда пришли?»

Недоумение сменил быстрый расчет – раз обезьяны физически крепче, пусть они и выполняют тяжелую физическую работу, в обмен на ночлег и кормежку.

– В самом деле, – восклицал Кока, прерывая рассказ. – Где это видано, чтобы животные заставляли пахать на себя собратьев?

И поскольку никто не замечал за своими любимцами олигархических наклонностей, данный пункт проходил без возражений. Дальше сложнее. Мутации продолжались и со временем мозг развился до такой степени, что остальное тело выглядело подпитывающим придатком. Физические показатели ухудшались на глазах, люди хирели, с трудом размножались, их начинали одолевать бесчисленные болезни. И в этот критический момент кто-то выдвигает прямо-таки мичуринскую идею: во имя сохранения популяции необходимо начать немедленное скрещивание со своими недоразвитыми собратьями.

Возможно, в этот момент последовала немая сцена почище, чем в последнем акте «Ревизора», и те немногие, кто еще мог передвигаться самостоятельно, тут же высыпали на улицу с плакатами: «Нет кровосмешению!» и «Спите сами со своими обезьянами!». Может, так, а может, иначе, но в доселе идеальном обществе произошел раскол – хилые, но гордые интеллектуалы, собрав пожитки, удалились на некий остров (чтоб ни одна обезьяна не доплыла) дабы сохранить интеллект и генетический фонд в первозданной целостности, оставшиеся же предались оргиям в надежде выжить.

Знамо дело, победили те, у кого принципов было меньше, а желание выжить сильнее. В результате, на обломках продвинутого, но физически нежизнеспособного общества зародилась новая, как с социальной, так и с генетической точек зрения, цивилизация, сохранившая и развившая доставшиеся ей по наследству традиции расизма, социального неравенства и веры в светлое будущее.

– Именно в этот период и появляются предания о сверхлюдях или Богах, существах всезнающих и всемогущих, – запальчиво утверждал Кока. – Именно здесь и следует искать корни рассказов о богочеловеке, потомке бога и земной женщины.

По его мнению, гордые интеллектуалы, обосновавшись на острове, превратили его в научно-исследовательский изолятор. Сведения о об этом сохранились во всех религиозных верованиях. Способности сверхлюдей казались новому поколению землян безграничными, ведь даже внешне они выглядели существами высшего порядка, существами небесными, неземными. На самом же деле, несчастные пралюди лишь пытались найти спасительное средство, способное остановить мутации и продлить их существование. Они носили некое подобие скафандров-экзоскелетов, помогавшее им двигаться и защищать себя от болезненных бактерий. Так же они сконструировали летательные аппараты, чтобы искать на планете наиболее пригодные места обитания. Соорудили навигационные объекты, взлетные площадки, научили новые поколения строить дома и писать друг другу письма. В их лабораториях были получены первые сплавы и осуществлены первые хирургические операции. Они, и только они, создавали все те удивительные вещи, которые ныне неблагодарные потомки приписывают каким-то там мифическим инопланетянам или богам.

Нельзя сказать, что все окружающие воспринимали идеи Макеева благодушно. Наиболее нервная часть кафедры этнографии и первобытно-общинного строя впадала в транс, когда Кока пересказывал им свою теорию. Возражений он не принимал, особо упорствующих обзывал мракобесами. А любые несостыковки и провалы в дарвиновской цепи объяснял легко и просто: наличием в древности сверхцивилизации, возникшей в результате радиоактивного излучения.

И один только вопрос мучил археолога: вымерла эта працивилизация целиком или все-таки успела ассимилироваться? А, главное, где находился этот уникальный остров, воспетый еще древними греками? Если там строили самолеты, ракеты и прочие радости науки и техники, должна же была сохраниться хотя бы пара болтов!

И долго бы ему мучиться этим вопросом, если бы однажды кто-то из антропологов в шутку не посоветовал Макееву воспользоваться опытом угрей, нерестящихся исключительно в Саргассовом море.

– Ну чего ты маешься? Набери по всему миру группу людей, страдающих амнезией, окольцуй их и дай побольше денег – пусть едут куда захотят. Где, в конце концов, соберется большинство из них, там и есть земля обетованная. Там и начинай искать остатки своих сверхлюдей.

Археолог не антрополог – Макеева совет пронял до глубины души. Только где взять такое количество склеротиков, а главное, средства для их свободного плавания? Найденный выход с полной уверенностью можно было назвать гениальным.

Не долго думая, Кока составил список коллег и знакомых отличающихся повышенным интеллектом и начал свой опрос.

– Вот скажи, – задушевным голосом спрашивал он ничего не подозревающего товарища, – где бы ты хотел прожить всю свою жизнь? Не работать, а именно прожить?

Время было предотпускное, погода в Москве как всегда отвратительная, и люди всех национальностей мечтали об одном: послать бы работу к чертовой матери и махнуть недельки на две на Канары.

Для кого-то это было конкретное место проведения чудного отдыха в противовес Коктебелю, где в любую секунду из набежавшей волны может вынырнуть сверкающая голова декана, а для кого-то просто символ богатого и красивого отдыха. Так или иначе, но результат Коку ошеломил: восемьдесят процентов опрашиваемых мечтали провести остаток жизни именно на Канарских островах.

И в этот момент Макеев наконец понял, почему никто еще не нашел остатков сверхцивилизации.

Глава 3

1

Упитанный мужчина в форме майора чешской полиции пролистывал альбом с фотографиями подозрительных личностей, в большинстве своем угрюмых и неприятных. На круглом добродушном лице была обозначена деловая сосредоточенность. Но преступники сейчас мало интересовали майора Томека, краем глаза он следил за заплаканной дамочкой, сиротливо примостившейся на краешке казенного стула.

– Н-да, пани Быстрова, даже не знаю, что вам сказать, – наконец изрек майор, захлопывая альбом.

Под его осуждающим взглядом Даша съежилась еще сильнее. Выдернув из коробки очередную салфетку, она громко всхлипнула, высморкалась и промокнула глаза – именно в такой последовательности.

– Спрашивайте, пан майор, спрашивайте. И не жалейте меня, я ведь все понимаю, я ведь свидетель…

Полицейский наклонился, вытащил из-под стола мусорную корзину и обшлагом рукава смахнул в нее ворох мокрых, измятых платочков.

– Спасибо большое за совет. А то уже и не знал, что мне дальше делать, – легким пинком он задвинул корзину обратно. – Свидетель, говорите? – Он выдвинул верхний ящик стола, достал пухлый блокнот и демонстративно положил посередине стола.

Допрашиваемая начала волноваться.

– Свидетель. А что? – ореховые, с зеленоватыми прожилками, глаза внимательно следили за каждым его движением. – Вы опять меня в чем-то подозреваете?

Вместо ответа, Томек посмотрел на противоположный угол кабинета, где висели большие деревянные часы:

– Смотри-ка, опять отстают, – он встал и подошел к часам. Открыв стекло осторожно подвинул минутную стрелку. – Пани Быстрова, мы ведь не в первый раз встречаемся в этом кабинете. Кое-какие выводы напрашиваются сами собой.

– Какие выводы? – еще сильнее разнервничалась Даша. – Вы же понимаете, что произошедшее чистая случайность. Я свидетель и не более того. Мир становится жестоким. Криминальным. Только при чем здесь я? Как и любого другого, меня окружают не только феи, но и преступники. Вы, к примеру, тоже часто сталкиваетесь с убийствами.

– Потому что я работаю в отделе по расследованию убийств!

– А я… Я просто свидетель!

Майор Томек прищурился:

– Относительно таких свидетелей, как вы, у меня давно существует собственная теория.

– Какая? – Даша принялась ерзать. Она действительно очень боялась, что полиция захочет связать убийство Макеева с событиями трехмесячной давности.

– Самая простая. Вы читали, ну или кино смотрели про всяких там сыщиц на добровольных началах? Я имею в виду мисс Марпл, миссис Флетчер и прочих малоприятных дам. С ними рядом еще постоянно совершаются преступления. Понимаете, к чему я клоню?

– Нет.

Даша действительно не очень понимала, о чем идет речь, но подозревала, что ни о чем хорошем.

– Существует масса понятных, я бы даже сказал «человеческих» мотивов для убийства: любовь, ненависть, деньги, зависть. Но мне кажется, что упускают еще один: скука.

– Скука?..

– Да, скука.

Рыжая глянула искоса:

– В смысле, по телевизору ничего интересного, не пойти ли кого-нибудь пристрелить?

С легким щелчком майор закрыл стекло циферблата. Полноватое, обычно добродушное лицо выражало крайнюю степень недовольства.

– Пани Быстрова, я знаю вас как облупленную. Ваше любимое занятие – изображать из себя невинную жертву, превращая серьезное расследование в балаган.

– А… А вы не допускали мысли, что так оно и есть на самом деле?! – предъявленное обвинение шокировало.

– Нет, не допускал. – Комиссар вернулся на рабочее место. – И прекратите строить глазки: вы меня своими женскими штучками не проймете.

Ну это уже было слишком:

– То есть, что бы ни произошло в этом мире – преступником все равно буду я? – холодно поинтересовалась она. – По-вашему, я убиваю своих знакомых исключительно ради того, чтобы немного скоротать время и показать оставшимся в живых, какая я умная и проницательная?

Майор поднял большой палец:

– Прекрасная мысль. Если рядом с кем-то регулярно совершаются преступления, то логично предположить, что именно он, этот человек, их и совершает. Или же, – последовала многозначительная пауза, – провоцирует к их совершению.

Резко придвинувшись, Даша схватила со стола ручку:

– Хорошо, пан майор, ваша взяла! В чем я должна признаться? Дайте бумагу, я все подпишу и дело с концом! – голос дрожал от обиды. – У меня все равно деньги закончились, так хоть за казенный счет несколько лет поживу. Заодно и вам спокойнее будет. Если, конечно, половина заключенных, сидящих со мной в одной камере, не переубивает другую половину. Тогда останется только расстрел.