Саша Фишер "Звезда заводской многотиражки – 2"

– Вы назначаете мне свидание, юноша? – голос бабушки зазвучал кокетливо.

– Именно! – я засмеялся. – Вы же не откажете вашему поклоннику в удовольствии провести с вами один вечер?

– Значит, кофе и мороженое… – бабушка задумчиво хмыкнула.

– Я бы предложил поход в ресторан, но увы, я всего лишь начинающий молодой специалист, и на ресторан у меня нет денег, – доверительно признался я.

– В семь часов? – уточнила бабушка.

– Ровно в семь я буду вас ждать, Наталья Ивановна! – отчеканил я.

Бабушка театрально засмеялась, потом в трубке запищали короткие гудки. Я повернулся к остальным своим коллегам, которые, ожидаемо молчали и слушали внимательно мой разговор.

– Ах, как удобно! – рассмеялась Даша. – Эдик, признавайся, ты тоже так девушкам мозги пудришь?

– Я?! – громогласно возмутился он. – Да ни в жизнь! Чтобы я врал девушке, что собираюсь писать про нее статью…

– Ой, не отпирайся, у тебя на лбу написано, что ты именно так и делаешь! – Даша дурашливо толкнула Эдика в плечо. – Вот такенными буквами. Как вывеска гостиницы «Новокиневск».

– Так, ребята, хорошо с вами, но у меня дела! – сказал я, наводя порядок на своем столе. Письмо на фирменном бланке московской психиатрической лечебницы спрятал в карман. А рабочую тетрадь с заметками и идеями оставил. Федор Олегович, кажется, имеет обыкновение в мои заметки подглядывать, вот я и оставил там для него послание. Даже парочку. Одно неприличное, другое проверочное. Вот и посмотрим, в пушку у него рыльце или нет.

В ленинской комнате образцовой комсомолки Гали не оказалось. Странно, уже почти два часа дня, должна была вернуться с обеда. И спросить не у кого… Я заглянул в профком, но там тоже никого не оказалось, кроме секретарши, которая на мой законный вопрос: «А где все?» только покачала своей высокой прической из стороны в сторону. Ясно, она занята, конец года, отчеты-подотчеты, и прочая бюрократическая мишура. Без блеска, зато всем достанется. Я вышел в коридор и пошел искать.

Заглянул в столовую для начала, мало ли, вдруг еще обедает.

Поднялся в курилку в галерее. Но там сидела только компашка мужиков из планового отдела и обсуждала вчерашний матч не то по футболу, не то по хоккею. Разбираться не стал.

Галю я нашел в актовом зале.

Как и председателя профокома. Там вовсю кипела бурная деятельность – в центре уже стояла высоченная елка, а рабочие на стремянке развешивали на ней миниатюрные копии шин на красных бантах.

«С Новым 1981 годом, дорогие заводчане!» – гласили белые буквы на красном полотнище, растянутом над сценой.

– …поощрять безответственность и безалаберность, – гнусавил профорг, который сегодня был похож на снулый баклажан еще больше, чем обычно.

– По-вашему, ответственность – это сидеть на стуле с протокольным лицом, да? – щеки Гали полыхали, а глаза метали молнии. Будь они настоящими, от председателя профкома осталась бы кучка пепла.

– А что тогда такое алаберность? – спросил я. – Привет, Галя. Здравствуйте, Вячеслав Климович.

– Он собирается превратить новогодний праздник в скучное собрание, – в голосе Гали зазвучали слезы. – А это же праздник! Надо, чтобы люди расслабились, потанцевали, выпили шампанского в конце концов.

– Вот пусть они дома свое шампанское и пьют, – унылым тоном заявил председатель профкома. – А на заводе новый год – это прежде всего подведение итогов.

– А что прикажете делать с творческими коллективами, которые мы пригласили? – тонкие ноздри Гали раздувались. – Вячеслав Климович, в конце концов у нас мероприятие во Дворце Культуры! Куль-ту-ры, понимаете? А не собраний…

– Галя, я уже сказал, что… – Вячеслав Климович вздохнул.

– А совместить никак? – спросил я с видом наивного юноши, только что спустившегося с горного пастбища. – Ну, скажем, первая половина мероприятия – это подведение итогов, а вторая – танцы и творческие коллективы. А?

– Так, молодой человек… – он посмотрел на меня, силясь вспомнить, как меня зовут. Видимо, память в его баклажановых мозгах была короткая. Хотя вряд ли, прекрасно этот хрен меня помнит.

– Иван Алексеевич, – любезно подсказал я.

– Иван… Алексеевич… – он шумно выдохнул. – Я понимаю, новогодние елки для детей. Мы их проводим в нашем Дворце Культуры. Но что еще за елка для взрослых? Что придумали-то?

– Но мероприятие же в директор утвердил! – сказала Галя и помахала тоненькой пачкой листков в своей руке.

– Вот что, Галя, вы, пожалуйста, успокойтесь, – председатель профкома посмотрел на Галю с укоризной. «Чем-то на осьминога еще смахивает, вот что», – подумал я. – Водички попейте. И перестаньте тут устраивать мне сцены. Иначе я поставлю вопрос о том, годитесь ли вы вообще для общественной работы.

– Ах… – Галя от возмущения задохнулась.

– Донесите, пожалуйста до начальников цехов и отделов, что им нужно будет подготовить выступление по итогам. Минут по пятнадцать.

– Но это же… Мы же… – на глаза Гали навернулись слезы.

– Мы все сделаем, Вячеслав Климович! – бодро заверил я, ухватил комсорга за рукав и потащил к выходу из зала.

– Да куда ты меня тащишь, Ваня?! – возмутилась она. – Я же еще не…

– Все отлично, пойдем! – прошептал я и приобнял ее за талию.

– Но что я скажу ребятам? – губы Гали задрожали.

– Ты только не плачь, – я склонился к ее уху и зашептал. – Говорю же, у меня идея. Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

– Ну да? – она нахмурилась. – И что?

– Что он сейчас сказал? – я мотнул головой в сторону председателя профкома, который как раз взялся помогать советами рабочим, наряжающим елку.

– Про отчеты на пятнадцать минут от цехов и отделов, – Галя всхлипнула.

– Так вот, я повторяю свой вопрос, – я склонился к ее уху. – Ты смотрела «Карнавальную ночь»?

Брови Гали зашевелились, между ними пролегла морщинка. Потом она посмотрела на меня и прищурилась.

– Ты предлагаешь сказать, что… – уголки губ девушки поползли вверх.

– Пусть готовят отчеты в танцах, стихах и прочей самодеятельности, – сказал я. – До тридцатого еще вагон времени, успеют отрепетировать. Хочешь, прямо сейчас настучим на машинке высочайшее указание подготовить отчеты в виде номеров художественной самодеятельности?

– А нам потом выговор не объявят? – с сомнением проговорила Галя. – За такое самоуправство?

– Да и пусть! – я схватил ее за руку и потащил в сторону ленинской комнаты. – Зато у нас будет нормальный новогодний праздник, а не унылое собрание.

На площадь Октября я приехал примерно за полчаса до назначенного часа икс. Вытолкался из троллейбуса, битком набитого спешащих по домам горожан, выкинул в урну билетик и направился в сторону кафе «Сказка». Треугольная деревянная избушка посреди заснеженного сквера выглядела и правда очень сказочно. В детстве я там был всего пару раз, и это на меня произвело прямо-таки неизгладимое впечатление. Это было единственное кафе-мороженое, которое стояло отдельно от жилого дома и при этом не было обычной «стекляшкой». У него был собственный дизайн и декор. Столы и стулья были деревянные, из полированных половинок толстенных бревен, а сложная геометрия внутреннего пространства произвела на меня-ребенка совершенно неизгладимое впечатление. Я много раз пытался упросить родителей сводить меня сюда еще раз. Но они отнекивались и отмазывались обычным мороженым в стаканчике. Или молочным коктейлем из соседней «стекляшки». Мол, далась тебе эта «Сказка», вот такое же точно мороженое, ешь и помалкивай.

И я тогда еще обещал себе, что когда вырасту, буду обязательно ходить в кафе «Сказка» каждую неделю.

Вот только когда я вырос, это милое сооружение из стекла и дерева попала в зону бандитской разборки, его дотла спалили, а на его месте построили другое кафе. Которое сначала было рестораном «Элегия», потом арт-галереей, а потом его выкупил макдак… В общем, не смог я тогда выполнить обещание. Хато могу сейчас.

Я взялся за деревянную ручку двери и вошел.. Практически, с замиранием сердца. Все-таки, детская мечта моя исполнялась.

Я отвесил мысленного пинка внутреннему голосу, который попытался вякнуть что-то вроде «бедненько, но чистенько». И подошел к стеклянному прилавку стойки. Надо же, мороженого здесь было целых три вида – сливочное, шоколадное и пломбир. Можно было посыпать шоколадной крошкой, орехами или полить клубничным сиропом или сгущенным молоком. За стеклом стояли стройные рядочки корзиночек, лоснились бока эклеров, щетинились посыпкой пузатенькие шу. Милота…

– Кофе, пожалуйста, – сказал я и посмотрел на часы. До семи еще двадцать минут. Эх, гулять так гулять! – И пломбир с орехами. Сто пятьдесят граммов.

Тонкие бока креманки холодили пальцы. В чашечке плескался кофе с молоком. Слова «эспрессо», «капуччино» и «латте» здесь узнают еще через много лет.

Я устроился за столиком возле окна, смотрел вокруг и как дурак улыбался. Плафоны на поленьях, подвешенных к потолку. Резные деревянные панели на стенах. Понятно, что сейчас этот интерьер вовсе не выглядел для меня чем-то особенным. Но волна восторженных детских воспоминаний смыла циничный скепсис начисто. И еще я отчетливо осознал, что вовсе не скучаю по мобильному телефону.

Надо же, отвык, пары недель не прошло…

Я посмотрел на часы. Пять минут восьмого. Неужели не придет?

Глава третья. Некоторые уроки школы жизни лучше прогуливать

– Девушка, ну подумайте сами! – раздался вдруг от стойки знакомый звонкий голос. – Раз у вас есть камин, значит он должен гореть! А вы в него коробки какие-то сложили…

– Женщина, ну что вы тут устроили? – раздраженно ответила на претензию продавщица. – Камин мы разжигаем по выходным, а сегодня понедельник.

– И что, по-вашему, в понедельник людям радость не нужна? – моя бабушка оперлась на прилавок ладонями и подалась вперед. – А если вы дрова экономите, то хоть коробки эти уберите, не позорьтесь!

– Вы заказывать что-нибудь будете? – устало спросила продавщица.

«Привет, бабуль!» – чуть было не сказал я, но вовремя прикусил язык.

– Добрый вечер, Наталья Ивановна, – я остановился рядом с ней. – Это я вам назначил здесь рандеву.

– Рандеву! Надо же, какие слова вы знаете, молодой человек! – бабушка оглядела меня критическим взглядом с ног до головы. – А ведь я вас помню! Вы в четвертой палате лежали, с сотрясением мозга!

– Какое мороженое вам купить? – спросил я, подмигивая утомленной неожиданной разборкой продавщицы. Та кисло улыбнулась.

– Иван, вот вы скажите! – бабушка уперла руки в бока. – У них камин есть, а они его не разжигают! Раньше зимой здесь всегда горел камин, это очень красиво и уютно. А сейчас?

– Шоколадное с орехами? Я угадал? – спросил я.

– А что вы тему переводите? – бабушка ухватила меня за локоть. – Вам же тоже наверняка хочется, чтобы камин горел!

– Наталья Ивановна, зачем же девушку-то с этим тормошить? – я развел руками. – Ее работа – коктейли смешивать и мороженое орешками посыпать. Про камин – это до начальства нужно доносить. В жалобной книге, например, написать. Есть у вас жалобная книга?

– Ой, вот еще писать! – бабушка всплеснула руками. – Мороженое, говоришь? И кофе… А коньячка у вас нет?

– Спиртное не подаем, – хмуро ответила продавщица.

– Так что? Шоколадное с орехами? – снова спросил я.

– Я не ем сладкое, фигуру берегу! – кокетливо сказала бабушка и провела руками по своей талии. Изящной, надо признать, что уж. Она всегда была хрупкой и очень подвижной дамочкой. – Хотя черт с ней, с фигурой! Давайте шоколадное! С шоколадом. И эклер. И кофе.

Я подвел бабушку к своему столику и помог снять пальто. Зеленое, с зеленым же песцовым воротником. «Мексиканский тушкан», – подумал я и чуть не фыркнул. Бабушка этот воротник откуда-то притащила, соседка что ли старое пальто выбрасывала. А она его причесала, починила и покрасила зеленкой. Она это год назад примерно сделала, и периодически ей приходилось его подкрашивать – зеленка не особенно стойкий краситель, то выцветает, то в мокрый снег расплывается… Ее любимая белая блузка после мокрого снегопада покрылась зелеными разводами, и ее тоже пришлось красить. Пальто это тоже было переделано. Изначально оно было больше похоже на бесформенный мешок, но бабушке хотелось, чтобы оно было кокетливо-приталенным и подчеркивало ее тонкий стан. В общем-то, получалось у нее гораздо лучше, чем у той же Лизоньки.

Это было очень странно.

Ощущение нереальности зашкалило настолько, что хотелось себя ущипнуть. Я сидел в кафе мечты своего детства, а напротив меня сидела моя любимая бабушка. Та самая дамочка чьи закидоны не раз и не два заставляли судачить о ней всех соседей. Она кутала хрупкие плечи в цветастый цыганский платок, ее волосы были уложены в стиле «если бы кинозвезды ходили по красной дорожке в формовке». Шапку она снимать не стала, как и все остальные женщины в кафе, кстати. Так и сидели – кто в норковом «колпаке», кто в пушистой «папахе», как у Нади из «Иронии судьбы». Кто в вязаной с помпоном.

Моя бабушка была самой странной из всех бабушек, которых я видел. Бабушки моих друзей детства носили платочки, пекли пироги и заседали на скамейках, как им, бабушкам, и полагалось. Моя была не такая. Она трижды была замужем, а сейчас находилась в поиске четвертого мужа, но найти его не успела, потому что превратилась в другого человека, а вскоре после этого умерла. Она была взбалмошной, вздорной, любила выпить и не скрывала этого. Громко смеялась, вызывающе одевалась. При этом работала санитаркой в больнице. Она была как Веник. Только женщина. Детство ее пришлось на войну, а потом она закончила школу, вильнула хвостом и укатила из Новокиневска аж на Сахалин. Там она познакомилась с моим дедом, тоже, кстати, из этих мест. Родила двоих сыновей, потом они развелись. Она снова вышла замуж, на этот раз за актера театра. Но через год снова развелась. Потом сходила замуж третий раз, и этого «деда» я даже помню. Он был ее моложе лет на пятнадцать, чуть старше отца. И развелись, когда она неожиданно закрутила роман с музыкантом из ресторана «Новокиневск». После этого мы какое-то время жили все вместе, но потом она откуда-то взяла отдельную квартиру. Черт его знает, откуда. Она все делала как-то очень легко, с налетом небрежности и чертовщинкой.

Будто вокруг был вовсе не Советский Союз, страна строгих правил и догм, а… даже не знаю. Какой-то сказочный мир. «А что, так можно было что ли?» – тянуло меня спросить каждый раз, когда бабушка отчебучивала какой-нибудь очередной финт.

Я очень ее любил, когда был ребенком. Больше, чем родителей, точно. С ней никогда не было скучно.

И вот сейчас я сидел в кафе «Сказка», а она сидела напротив меня и кокетливо рассказывала, как играла в любительском театре на котельном заводе, куда ее каким-то ветром занесло поработать. Образования у нее никакого, кроме школьного не было. Но ей это совершенно не мешало. Она обожала читать и смотреть «трофейные» фильмы. Постоянно зарисовывала какие-то наряды, а потом пыталась из изобразить из подручных средств, до каких дотягивалась. Старые шторы и покрывала, уродливые платья из магазина, отрезы ткани, пылившиеся без дела на антресолях…

Любила она красивое, что уж. И покрасоваться любила. Стареть в сорок она категорически отказывалась, кажется, у нее жизнь только начиналась в любой день и в любом возрасте.

Нда…

Что же с тобой скоро случится, Наталья Ивановна?

Что за катаклизм встряхнет твои вздорные и удивительные мозги и превратит в другого человека?

Я любовался, как она ест мороженое и запивает его кофе маленькими глоточками. Держит отставленным мизинчик. Манерно смеется, запрокидывая голову.

Слушал рассказы о голодном детстве во время войны. Сказала, что помнит все, хотя ей и хотелось бы забыть.

Задал ей вопрос, который с детства меня мучил.

Сахалин? Почему, черт возьми, Сахалин? Как ее вообще туда занесло?

Ответ оказался в ее духе.

– Я прочитала книгу «Остров сокровищ» и поняла, что во что бы то ни стало хочу побывать на острове, – сказала она. – Потом посмотрела на карту Советского Союза и поняла, что ближайший доступный остров – это Сахалин. Тогда я разбила свою копилку, и денег мне хватило аккурат на дорогу.

Удивительная женщина…

Мы расстались отличными друзьями. Надеюсь, что в ее сумасбродной голове не возникло мысли примерить на меня роль ее очередного жениха… Как-то неудобно бы получилось.

И мы договорились встретится завтра. Потому что я наплел ей, что чтобы написать про нее отличный текст, мне нужно как можно дольше с ней пообщаться в самой разной обстановке. На работе, в кафе, на прогулке, в столовой, на лыжной базе… Интересно, если я привезу бабушку на лыжную базу, это нормально воспримут? Так-то она тоже, получается, работает на шинном заводе. Больница-то наша. Значит формально…

В общагу я вернулся в прекрасном настроении. Даже забежал по этому поводу в кулинарию и прикупил полкило «новинки», чтобы было с чем чайку попить за вечерними разговорами. В комнате нас сейчас осталось всего трое, правда Егор и Шурик уверяли, что это ненадолго. У Кирилла Григорьевича случился ренессанс чувств с бывшей женой, так что он вернулся в свою же квартиру. Правда, вещи забрал не все. Хоть и уверял, что на днях заскочит и все заберет.

– Да она просто выдерга, баба его! – объяснил Егор. – Ей на Новый год кавалер нужен, а на горизонте никого подходящего нет, вот она и приползла к Кириллу. Мур-мур-мур, мой кроличек… Тьфу. А потом он опять будет ходить, как в воду опущенный… До старого Нового года вернется, зуб на сало!

Но сейчас в нашей комнате было неожиданно многолюдно. Собралось человек, наверное, десять из местного «футбольного клуба». По причине случившейся тут у Шурика личной жизни.

А я-то надеялся посидеть в тишине и, может даже, поработать перед сном…