Меньшиков с Солнцедаровым прошли мимо пришвартованных яхт, катеров, лодок и направились к отдельно стоящему одноэтажному зданию без вывески.
– Сезам, открой дверь, – негромко произнес Михаил.
Дверь открылась. Друзей встретил крепкий смуглый парень, похожий на героя фильмов о восточных единоборствах.
– Привет, Сезам, – Меньшиков пожал ему руку. – Мой друг. Адмирал без пяти минут.
Павел и Михаил обернулись простынями, и Сезам открыл следующую дверь.
Солнцедаров испытал шок: перед ним простиралось море. Настоящая пучина морская с белыми барашками и грозным альбатросом. И шум прибоя.
– Удивлен? – толкнул Меньшиков друга в бок. – Лучший специалист из Австралии работал. Ну, и наши инженеры кое-что умеют.
– Полундра! – прокричал сверху альбатрос.
Павел вздрогнул и втянул голову в плечи.
– С чего начнем, Павел Иванович? – спросил Михаил.
– Хорошо бы…
– Понял… Сезам! – позвал Меньшиков.
Тут же появился столик. На нем было всё, что может пожелать душа моряка. Кроме разве что макарон по-флотски. Сезам налил в пузатые рюмки коньяк и исчез.
– С возвращением на родную землю, морячок!
Дальше всё по отработанному сценарию: русская парная, финская сауна, турецкий хамам.
– Давай-ка наперегонки, как в старые времена, – предложил Михаил Иванович.
И они прыгнули в бассейн. Первым финишировал Солнцедаров.
– Есть еще порох в пороховницах, – похвалил Павла Меньшиков. – На вид – соплей перешибешь, а жилистый.
Они ныряли, брызгали друг в друга водой. Периодически у бортика появлялся Сезам с подносом. Друзья выпивали по рюмочке, закусывали лимоном и продолжали резвиться.
А потом, подобно патрициям, обмотанные простынями, они возлежали в глубоких креслах, вели неспешную беседу о жизни. Тихо играла музыка, Солнцедаров расслабился и получал удовольствие.
Неожиданно взгляд Меньшикова стал холодным и жестким:
– А теперь давай-ка рассказывай всё о себе.
– О чем? – словно недоумевая, спросил Павел.
– Я должен знать о тебе всё. Иначе дела не будет.
И Солнцедаров рассказал. Как его допрашивали в КГБ, как попал в службу тыла, как его подставили и чуть не посадили.
– Хотели посадить ни с того ни с сего? – хмыкнул Меньшиков.
– Да нет, конечно. Система виновата. Воровали все. Я был в системе – деньги шли наверх.
– Тебе, конечно, ничего не доставалось? – усмехнулся Михаил.
– Да, какая-то мелочь. Уволился без гроша в кармане.
– Верю. А теперь к делу. Ты уже понял, что я в Петровске человек не последний. Эта банька, яхт-клуб, да и развлекательный комплекс, в котором были вчера – мои. Есть и еще кое-что. Записано, правда, на родственников. Мне не положено. Я – чиновник, глава города.
– Ни х… себе! – вырвалось у Солнцедарова. Он дернулся, чтобы встать по стойке смирно.
– Сидеть! – скомандовал Меньшиков. – Я так понимаю, ты сейчас на мели. Могу тебе предложить работенку. Перспективную. Специалистом по военно-патриотическому воспитанию. Как раз твой профиль – будущих воинов воспитывать станешь. Годится? Или мелковато для тебя?
– В самый раз, – махнул рукой Солнцедаров.
– За тебя! – поднял рюмку Меньшиков.
Они чокнулись. На глазах Павла Ивановича навернулись слезы.
Через неделю Солнцедаров должен был приступить к работе. А пока он решил навестить мать, которую не видел много лет.
Междугородный автобус доставил семейство в небольшой городок Псковской области, на родину матери Павла. У автовокзала в ожидании клиентов дежурили таксисты-частники. Один из них, поигрывая ключами, направился к приехавшим: «Куда поедем?»
Солнцедаров назвал адрес.
Дорога заняла несколько минут. Автомобиль остановился возле старого деревянного, но еще крепкого дома с высоким крыльцом и резными наличниками. В ухоженном палисаднике росли нежнейшие белые и розовые мальвы. Павел отметил, что забор слегка покосился, а на крылечке не хватает ступеньки. В этот момент открылась дверь, и на крыльцо вышла женщина в темном платке. Солнцедаров сначала не признал в этой грузной, строгой старухе родную мать.
Когда гости подошли поближе, мать внимательно посмотрела на Павла и спросила:
– Что же они с тобой сделали?
– Кто? – не понял Павел.
– Бесы, – сурово ответила она.
Павел часто заморгал. Алёшка заплакал.
Вся строгость вдруг ушла с лица женщины. Она суетливо обняла и расцеловала всех по очереди.
А Солнцедаров всё не мог успокоиться:
– Какие бесы, мама?
– Потом-потом, – отмахнулась она. – Тоня, иди скорей! Павлик приехал!
На зов вышла другая женщина. Помоложе Марии Антоновны, но похожая на нее как две капли воды.
– Антонина. Сестра моя.
Гости вошли в дом. Из «красного угла» на Павла строго смотрел Иисус.
«Не простит», – мелькнуло в голове. Он торопливо перекрестился. То же самое сделали супруга и сын.
Комната поражала необыкновенной чистотой и уютом. Почетное место занимала свежевыбеленная русская печка. Мария Антоновна погладила ее рукой:
– Кормилица наша. Всю войну я на ней провела, можно сказать. С братом, он на год постарше меня был. Спали мы на старых ватниках, половичках. Нам туда бабушка подбрасывала мешочки с жареными тыквенными семечками, сушеной свеклой. Вместо сладостей. Вы надолго приехали?
– Денька на два, на три. Я на работу устроился. В городскую администрацию.
– Эх, Павлик. Всё такой же шустрый, – покачала головой мать. – Скоро будем обедать. Я сейчас приготовлю. Машенька с Алёшенькой пусть ягодок поедят. Смородины нынче много.
– А я ступеньку поправлю, – сказал Солнцедаров, – а то так можно и шею свернуть. Где у вас инструменты?
Получив в свое распоряжение ящик с инструментами, Павел приступил к работе. Неожиданно для себя он испытал невероятное удовольствие от этого занятия, словно гены отца проснулись вдруг. Он пилил, строгал, тщательно подгонял новую досочку, вдыхал запах свежеструганного дерева, наслаждался.
Вышедшая на крыльцо мать смотрела не него, сложив руки на груди:
– Совсем как отец. Вечная ему память. Святой был человек. Я ему жизнь испортила. Тебя прохвостом воспитала.
Солнцедаров вскрикнул – уронил на ногу тяжелый молоток:
– Чего ты, мама, опять!
– Ладно, потом поговорим. Зови своих – обед готов.
Павел позвал, и из кустов появились довольные Маша с Алёшкой:
– Спасибо, Мария Антоновна. Таких больших сладких ягод мы и не видели никогда.
Во время обеда Павел чувствовал себя некомфортно. Конечно, и окрошка, и котлеты с молодой картошкой, и салат со своего огорода были хороши. Но не хватало…
– Чего ёрзаешь! Выпить хочешь? – спросила мать.
Павел неопределенно покрутил рукой.
– Тоня, принеси рюмки.
На столе появился графин с жидкостью красного цвета и рюмки.
– За встречу, Павлик!
Мать разлила настойку, и взрослые выпили.
После третьей Павел раскрепостился. Он не понимал, что происходит с матерью, почему она так строга с ним. Ведь раньше любила, прощала всё.
– Мама, ты какая-то другая стала.
– Потом поговорим. Машенька, расскажи мне про Алёшу.
– А я пойду забор посмотрю. Покосился, вроде, – сказал Павел и вышел.
Три рюмочки малоградусной настойки не звали Солнцедарова на подвиг – это же не бутылка коньяка, но что-то совершить хотелось.
И опять пила, топорик, гвозди… Павел решил заменить целый пролет забора. Работа кипела. Новые штакетины рождались под рукой мастера – ровные, гладкие, без сучка и задоринки. Свистел рубанок, летал молоток, сверкали гвозди, звенела пила. Рождался шедевр.
Смеркалось. Завершив труд, Павел вернулся в дом.
– Мама, посмотри, что я сделал.
Мария Антоновна работу похвалила:
– Молодец! Заслужил. Вижу, чего ты хочешь.
– Да хорошо бы, мама.
Павел допил настойку, с чувством выполненного долга лег на диван и заснул. Спал он сладко, как в детстве. А мать смотрела на него с любовью и печалью.
На следующий день Мария Антоновна позвала всех в церковь. Там поставили свечки, и она долго молилась перед иконой Богородицы. Чуткий слух мог бы уловить отдельные слова: «Сыночку моему беспутному… Спаси и сохрани… Не дай погибнуть…»
Павел деловым шагом отправился искать икону покровителя мореплавателей. Обращаясь к Николаю Чудотворцу, он попросил здоровья для всех близких, а также побольше денег и успешной карьеры для себя.
Вечером мать сказала сыну:
– Пойдем. Поговорить надо.
И они пошли к реке, которая протекала неподалеку. Подойдя к большому валуну, напоминающему то ли кресло, то ли какое-то иное сиденье, Мария Антоновна потрогала камень:
– Он теплый хоть днем, хоть ночью. Я сюда приходила совсем маленькой. Смотрела, как течет река. Садись.
Мать и сын сидели рядом, как когда-то.
– Сон я видела недавно, Павлик. Император Пётр Первый, огромный, на коне, скачет по нашему Петровску. А ты от него убегаешь. Убегаешь, убегаешь… Он догнать тебя хочет. И вот наконец догоняет.
– Мама, это же поэма Пушкина «Медный всадник».
– Слушай дальше. Догоняет, хватает тебя за горло. И тут сон кончается. И такое мне снится часто.
– Ну, ты даешь, мама! Мистика какая-то.
– Ладно. Теперь слушай. Вижу, как ты на меня смотришь. Вроде не узнаешь. Да, я и в самом деле другая. Жизнь я прожила плохую. Сейчас вот хожу в церковь, грехи замаливаю.
Когда молодой была, работала здесь, в столовке на вокзале. И встретился мне принц. Мы все, девушки, о принце мечтаем. И увез он меня в Петровск. Ты его знаешь – это Иван Михайлович Петрушин. Он тогда большая шишка был в Петровске. Мы любили друг друга. Но он был женат. Разводиться ему нельзя было. Пришлось нам расстаться. Но расстались хорошо, он мне всегда помогал. И тебе помог, когда ты наблудил с часами заграничными.
А потом я замуж вышла за твоего отца. Не скажу, что любила, но жили не хуже других. Я, конечно, перед ним виновата. Он был мастер от бога. Всё знал, всё умел. Когда работал, люди любовались. Настоящий талант! А я-то что? Никто и звать никак! Начальник вроде, а толком ничего в жизни не сделала…
Паша, я так и сейчас не знаю, кто твой отец. Ивана Солнцедарова уже нет. Но ты знай, что Иван Михайлович тебе тоже не чужой человек. Мы с ним переписываемся иногда. До сих пор.
