Маргарита Макарова "Узлы на простыне"

– Три года назад меня сбила машина, тут, на остановке. А вы тут следы убийцы найти собираетесь?

– Вскрывать-то не будем. Вряд ли ее убили. Сами понимаете, – задвижка была. Внутренняя.

– Может быть, я тоже сама под машину кинулась? Прямо у забора?

– Да помню, помню я ваше дело. Отлично помню! Оно закрыто и сдано в архив, но я помню. А вы что, можете что-то рассказать? Вы знаете, кто вас сбил? Так вы что, ну да… я помню… вы были в коме… А потом?

Он требовательно смотрел на меня. Его глазки комсомольца упрекали меня в одинокой смерти моей бабки.

– А теперь я хочу выяснить, кто это сделал!

– Что – это? – не понял Потапенко.

– Она три года в коме провалялась, – Петя подошел ко мне.

– И что? Сейчас даже не знали, куда ехали? Думали, тут пусто? А ключи ваши где? – покоритель целинных пахотных земель был оптимистом.

– Ты чего гонишь-то? – вступился снова Петр. – Сам подумай, какое у девушки настроение будет, когда она в пустой дом вернулась. Даже и бабка умерла…

– А ключей при мне не было, может мне в милицию заявление подать? – отчеканила я.

– Да что вы мне какой-то детский лепет сопливите, – следователь даже сел, но тут же вскочил, испуганно обернулся – не повредил ли он останки. – А почему бы вам про бабку в больнице было не узнать? Почему она к вам три года не приходила?

– Так она же в коме… – растерянно повторил «хирург».

– Ну ведь в себя пришла не сегодня, – не сдавался очкарик.

Я стояла посреди бабушкиной комнаты и смотрела на оставленную на столе разрезанную ткань и большие портновские ножницы. Как же так? Реализованный киношный фантастический триллер.

– Я не смогла мать найти. Понимаете, она постоянно мужей меняла. Работала на скорой. И как раз сейчас, в отпуске.

– Что же, вышла из комы, и тут же домой? Так не бывает… С месяц ее держали бы в больнице.

– Да она и так нам надоела, – попытался шутить мой сопровождающий. – Я ей говорил… Неделю как… Так нет, еще и ходит не сама, а домой поехала.

– И что, за неделю про бабку не узнала?

– Ну а как? Она звонила домой – никого…

Разговор шел без меня и, как будто не обо мне. Почему меня выключили из этой беседы, возможно делали скидку, что я не совсем еще пришла в себя.

– А у врачей она спрашивала, кто к ней приходил? Элементарный вопрос… никто… звонит домой – не отвечают… звонит соседям, друзьям.

– Ну, мало ли. Бабка могла в больнице тоже быть.

– Какие-то вы бесхарактерные оба. Не знал, что молодежь теперь такая. Ну а любимый? Ага… мать в отпуске… бабка в больнице… соседи на даче… друзья в отъезде…

– Ну соседские телефоны кто ж знает? Естественно, соседям не стала звонить – просто как?

– Ага… при чем все знают, что она в коме… и никто не звонит, не интересуется ее состоянием… город сволочей короче…

Я посмотрела на следователя с удивлением. Он читал мои мысли, хотя и выдавал их за свои. Но выдавал их со знаком минус. Хотя и я не торопилась утверждать все это. Но ведь все умереть, как моя бабушка не могли. Вот так сразу. Рассыпаться.

– И что, вот она сейчас приехала, а ты-то кто? – внезапно заданный вопрос рассмешил «хирурга».

– Я – медбрат из больницы.

– Давай сначала. Ну врачи, конечно, пытались связаться с родственниками – а бабушка умерла – телефон молчит. За время адаптации в больнице она что – ни разу никому не позвонила? Не попросила врачей найти родственников и подруг?

– Но дом же молчал.

– А мать не сообщила на работе свой сотовый?

– У меня сестра на скорой тоже работает. Там не говорят в отпуске свой сотовый.

– Подруги? Были у нее подруги? Одноклассники… однокурсники… просто друзья… не в вакууме она же жила…

– Три года в коме… вы что… человека максимум на год хватает… сочувствие проявлять… и то – скорее любопытство…

В дверях появились люди. Они засуетились над останками. Я вышла в свою комнату, подошла к зеркалу. Ну и ну. Худая, высохшая. Короткий ежик темных волос смешно топорщился надо лбом. Я лизнула ладонь и попробовала пригладить волосы. Они снова вздыбились вверх.

– Ничего, знаешь, какие волосы у тебя теперь отрастут! – Петр вошел вслед за мной.

– Тебе нужно было Днухе позвонить. Ты бы видела, какой крутой за ней отец приехал! Послушай, а у тебя ведь и денег нет? А может, тебе лучше в больнице еще недельку?

Он тарахтел, не замолкая. Моя комната выглядела совсем печально. Пыль на письменном столе, книги… Они стояли на полу стопками-горками, я точно помнила – я писала курсовую, я их так и оставляла. Герцен, Соловьев, Гегель, история философии 19 века, Аксаков, Киреевские, Самарин, славянофилы… Библия, история древнего мира, Вавилон, Византия… Я пнула ногой одну из горок. Она рухнула, веером разложив печатную продукцию на полу. Странно, ковер был свернут, и лежал у стены.

– Конечно, я что – должна всю жизнь в этой больнице провести?

– Да ты так не огорчайся. Нужно восстанавливать силы. Мускулы…

– Уууу, какой у вас шикарный письменной стол. Вы не продаете его? – странный вопрос исходил от появившегося вновь Потапенко. Он заглядывал мне через плечо.

Я оглянулась на свою комнату. Посредине, боком к окну, стоял арабский инкрустированный мебельный экземпляр. Бронзовые ручки и кружевное литье уголков рождало сомнение в принадлежности данной вещи этому месту. Бабушка баловала меня.

– А книги кто читал? – Потапенко стал вдруг излучать жизнелюбие. – Но, по-любому, этот запах цивилизации нужно проветрить.

– Книги – разве это не признак разума?

– Конечно, нет, – вмешался «хирург». – Канализация – вот культура.

– Ну, Петь, ты еще что-нибудь новенькое скажи.

– За одну секунду с поверхности спирта испаряется два молекулярных слоя.

Оцепенение уходило, Петр был добрым парнем. Потапенко поправил очки.

– А спирт какой? Технический, или медицинский?