Стараюсь быстрее зашнуровать ботинки, которые мама недолюбливала из-за высокой тракторной подошвы. По ее словам, в них я была похожа на дочку заводского рабочего.
– Никакой женственности, – вздыхает мама, будто читая мои мысли.
И я при этом прячу усмешку. Потому что она даже в свои года вся такая «девочка-девочка». Миловидная моложавая внешность, модно окрашенные волосы с укладкой, нюдовый макияж. Юбочки, шпильки, эффектные блузы. И боже упаси привести эту миниатюрную красавицу в отдел спортивных товаров и одежды. Одарит таким взглядом, будто ты предлагаешь ей купить не кроссовки, а килограмм запрещенки. Но это мама… мы привыкли к ее стилю и даже не представляем с папой, если бы она была какой-то другой. А вообще, у нас очень колоритная семейка. Мама похожа на фарфоровую статуэточку, а рядом с ней здоровый, почти двухметровый папа. Который смотрится с ней, как телохранитель. Крепкий мужик, устрашающего вида с суровым взглядом на каменном лице. Но это у него побочка от работы. Дома он совсем иной, особенно, когда надевает любимый халат с совами и смотрит со мной шоу талантов. А я… собственно, плод любви этих двух с первого взгляда несовместимых людей. Ростом пошла в папу, телосложением в маму. Зеленые глаза и русые волосы, которые на солнце выгорают почти до блонда. Отличительная черта – родинки на ключице в виде малой медведицы. Из вредных привычек: кофе в неограниченном количестве, сериалы допоздна и черный юмор, который понимают только близкие. Если вы встретите меня на улице, то пройдете мимо. Потому что не зацепитесь на моей внешности. Нос, рот, лоб, уши, глаза – стандартный комплект, как и у всех. Разве что скулы широкие, как у актрисы Оливии Уайлд. Вот и все. Описание, достойное раппорта дочки следователя.
– Я подгоню машину, – папа, не смотря на свою немаленькую комплекцию, опасается мамы, когда она не в настроении и спешит быстрее покинуть квартиру.
– Хорошо, – киваю и хватаю куртку с вешалки и снова сталкиваюсь взглядом с мамой. – Ну, ты чего? Не успеешь соскучиться, как мы уже будем дома.
– Да разве это меня тревожит? – вздыхает мама. – Варь, я не хочу, чтобы ты бывала в таких местах. Меня всю изнутри колотит, когда ты уезжаешь с папой.
– Ты же знаешь, что с ним, я как за каменной стеной. Он защитит меня в любую секунду. Но его опека даже бывает немного удушающей.
– Это нормально для отцов, у которых растут симпатичные дочери.
– С такими темпами, я останусь старой девой и по праздникам буду присылать вам фото не детей, а кошечек. – Обнимаю маму и зажмуриваюсь, вдыхая аромат ее парфюма. От нее всегда пахнет вишней. – Так что ты поговори с ним на счет этого.
И пока мне удалось обманным маневром отвлечь маму от дурных мыслей, выхожу следом за папой. Прекрасно зная, что там, за закрывшейся дверью, она обязательно перекрестила нас и прошептала небольшую молитву.
Схема работы у нас с папой уже налажена. Я не задаю никаких вопросов, то есть еду «вслепую». Мне так легче, потому что мозг еще чист и не зациклен на каких-то определенных моментах. По пути заезжаем в магазин, где я покупаю сладости и молоко. Затем снова выруливаем на автостраду и движемся в направлении, которое известно только папе. Дождь при этом даже не думает утихать. Зябко передергиваю плечами при очередном раскате грома и делаю музыку чуть громче, а затем отворачиваюсь к окну. А там, сквозь пелену дождя мелькают магазинчики, остановки и дома. И в каждом окошке уже зажегся свет. Я представляю, как люди приходят с работы и проводят вечер с семьями. Возможно, кто-то одиноко смотрит в экран компьютера, а кто-то пьет чай и гладит кошку. Чьи-то дети носятся по коридору, а кто-то готовится к контрольным или экзаменам. Кто-то устал и уже спит, а кто-то работает на дому допоздна. Столько людей и столько жизней… и мы едем сейчас туда, где одна такая уже оборвалась. От этого немного не по себе.
Папа притормаживает рядом с девятиэтажкой и если честно, она очень похожа на наш старый дом, где мы ютились в маленькой квартирке большую часть моей жизни до переезда. Тот же блеклый и облезший цвет фасада, исписанные стены подъезда, мигающая лампочка на первом этаже и воняющий лифт. Который едет медленно и трусится так, что, кажется, ты в нем сейчас рухнешь вниз. Мы выходим на девятом этаже, где встречаемся с Лехой. Точнее дядей Лешей. Папиным другом и напарником, а еще моим крестным.
– Вечер добрый, малая, – этот медведь смыкает меня в объятиях и я, непроизвольно морщусь. – Как дела? Жених появился?
– С такими параметрами отбора, миссия становится невыполнимой. – Бурчу, когда отстраняюсь. – И мы вроде бы договаривались, что я больше не «мелкая» и не «малая».
– Да-да, прости, забыл, – шутливо поднимает он руки вверх, – Варвара Сергеевна, не гневайтесь.
– Лех, ну что за представления? – Папа вклинивается между нами. – Здоровый мужик, а крестница тобой командует.
– Как и тобой. – Не остается в долгу крестный.
– Не выдумывай, это нереально.
– Ага, – дядя Леша подмигивает мне и я не удерживаюсь от улыбки, – мы так и думали.
Такая форма общения может показаться немного странной, ведь мы общаемся на равных. А еще при каждой возможности подкалываем друг друга. Но в этом и вся соль. Когда в жизни ты видишь слишком много плохого, то юмор становится единственной палочкой – выручалочкой, чтобы не свихнуться. А папа и дядя не единорожек наблюдают каждый день, да и клоуны встречаются у них редко. А те, кто появляется, все как один страдают шизофрениями. Сейчас он улыбается тебе, а через минут десять допроса маска лицедея сползает и обнажает больную душу. И истории они тебе рассказывают такие, что не смеяться хочется, а плакать.
Однако все веселье моментально сходит на нет, стоит нам войти в тамбур. Там нас накрывает невидимая пелена какого-то отчаяния. И воздух стал таким тяжелым… Ты вдох делаешь, а грудь чем-то сдавливает. Я, как по заученной инструкции, натягиваю бахилы поверх ботинок и перчатки на руки. Куртку оставляю в руках дяди Леши.
– Если что, сразу дай знать, – тихо произносит папа и передает мне пакет из магазина.
– Хорошо. – Киваю и тяну дверь квартиры на себя.
Запах крови. Здесь отчетливо слышен этот запах. Я даже когда вдыхаю, то во рту появляется неприятный металлический привкус. И это плохо. Хотя легко в таких делах никогда и не бывало. Мнусь на пороге, переступая с ноги на ногу, а еще осматриваюсь по сторонам. Стандартная трешка. Налево кухня, следом зал и длинный коридор, который в конце расходится еще на две комнаты. Везде включен свет, на стареньком зеленом ковре виднеются грязные следы. Сначала можно подумать, что это уличная грязь, которую принесли за собой сотрудники. Но, чем дольше всматриваешься в них, тем больше понимаешь, что пятна не черные. Они бурые. Такого же цвета, как и запекшаяся кровь. И они повсюду. Как будто кто-то искупался в ней и затем пошел путешествовать по квартире.
– Что ж, приступим, – тихо произношу себе под нос и делаю первый шаг.
Обстановка, скажем, не богатая. Мебель старенькая, ремонта здесь не было уже очень давно. Скорее всего, квартира съемная. Здесь не чувствуется домашнего тепла. К тому же, отсутствуют мелочи в виде фоторамок и других безделушек, которыми жильцы заполняют свои жилища. Я намеренно начинаю обход именно с дальних комнат. Как и думала, это две небольших спальни, но они нежилые. Кровати стоят с голыми матрацами, шкафы пустые. Нет даже завалявшегося носка или какой-то бумажки. Дальше на очереди зал и вот тут меня накрывает дурнота. Оно и понятно, кухню-то я видела с порога. И там, как и в остальных комнатах, ничего не было. Значит, эпицентром всех действий стал именно зал. Рука зависает над ручкой межкомнатной двери, но зайти не решаюсь и оставляю комнату на потом. Ухожу на кухню и застываю посреди нее. Мне надо пару минут, чтобы настроиться. И когда они проходят, я рыскаю по кухонным ящиками в поисках блюдца и чашек. Затем включаю старенькую печку и грею молоко прямо в железной тарелке, которая по краям была уже вся в застывшем жиру и легкой гари. К сожалению, это единственное, что попалось мне на глаза. Переливаю содержимое по чашкам со сколами и выкладываю печенье на блюдце. Все это располагаю на столе и присаживаюсь на замызганную табуретку, но при этом, не забыв отставить ее почти к самому порогу кухни. Здесь в прямом смысле слова гробовая тишина, даже часы на стене не тикают. Слышны лишь редкие капли дождя, которые со звоном разбивались об металлический отлив снаружи. И это единственно, что хоть как-то давало понять, что жизнь продолжается. А не застыла в каком-то немом ужасе. Так можно просидеть до утра, надо что-то делать. Поэтому, я отворачиваюсь лицом к коридору, усаживаясь спиной к столу. Делаю вдох и произношу:
– Батюшка, приди ко мне на общение за угощением.
И замираю, начиная отсчет про себя. Но на обычной «двадцатке» в комнате до сих пор никого. Тогда я делаю еще одну попытку:
– Дедушка, батюшка! Приди, пожалуйста, мне помощь твоя нужна.
Но снова эта звенящая тишина в ответ.
– Я пришла к тебе с добром. Я не обижу, честное слово! Я знаю, что здесь произошло что-то страшное и мне нужно разобраться в этом. Выйди ко мне, пожалуйста!
Раз-два-три… топот маленьких ножек пронесся за моей спиной. Четыре-пять… чашка стукнула о блюдце. Шесть-семь… – послышалось чавканье. Восемь-девять-десять…
– Зачем пришла? – недружелюбно обращается ко мне кто-то с грубым голосом.
Глава 3. Тогда
То, что он подал голос, конечно же, хороший знак. Но этого пока очень мало для каких-то уверенных действий с моей стороны. Поэтому я не спешу оборачиваться.
– Могу ли я присоединиться? – задаю очень важный вопрос, от которого зависят мои дальнейшие действия.
– Зачем?– слышится в ответ и все это сопровождается плямканьем и сербаньем.
– Хочу помочь…
– Поздно. – Грубо обрывают меня на полуслове.– Ничего уже не поделаешь. Замарали хату так, что не отмоешь.
– Видел, кто это сделал? – веду глазами по обоям с засаленными пятнами.
– Ничего не видел, ничего не знаю. – Собеседник вообще не хочет идти на контакт.
И это не очень хорошо.
Я встречала подобных ему. Этот вид домовых надежно застрял в прошлом, как и его предыдущие хозяева. Обычно, это бабушки и дедушки, которые обозлились на весь мир. Их легко узнать по брюзжанию, недовольству и злым словами в спину прохожих. Они ругаются со всеми жильцами подъезда по пустякам и мелко пакостят в силу своих возможностей. Но самое страшное, что умирают они в одиночестве. Точнее, не так. Они уходят в иной мир под молчаливые взгляды их домовых. Которые меняются в ту или иную сторону в зависимости от тех, с кем они живут.
Мы привыкли считать, что это смешные старички в лаптях и чудной одежде. И что у них густые белые брови с бородой, которая закрывает половину лица. А еще у них странный говор. И они обязательно добрые, максимум, могут «наказать» тем, что спрячут вещь. Но, нет. Эти существа напрямую зависят от нас. Им не чуждо то, что время меняется. Они рады меняться вместе с ним. Вместе с нами.
Однако сейчас, здесь, передо мной яркий пример того, что здесь время остановилось. Этот домовой – одиночка. Скорее всего, хозяева умерли давно и были как раз теми людьми, которые закрылись от всего мира в четырех стенах этой квартиры.
– Кто это был?
– Я же сказал, что ничего не знаю! – Домовой начинает сердиться и по старому оконному стеклу тут же расползается уродливая трещина. Теперь понятно, почему здесь так безлико и запущено. Он сам намеренно делал так, чтобы квартира отталкивала всех.
– Я о хозяевах. – Делаю уточнение. – Ты же с кем-то делил жилплощадь до поры, до времени.
И я попадаю в цель. Хаотичные движения за моей спиной прекращаются. Затем слышится шмыганье носом, но он не издает ни слова.
– Могу предположить, что это была женщина. Потому что обстановка здесь хоть и старенькая, но видно, что когда-то здесь было по-своему уютно. Наверно, ей никто не помогал. Детей или не было, или они забыли сюда дорогу. Может быть, был социальный работник, которого вы тоже не взлюбили. Вскоре и он перестал заходить сюда. Дни складывались в недели, а они в месяца. Которые вы проживали на этой кухоньке вдвоем, сетуя на жизнь. Смотря на то, как она протекает за окном. Ведь так?
– Много ли ты понимаешь о той жизни-то? Сама, поди, избалована. Горя не знаешь. Не видела, как старики крошки смокчут да воду пьют горячую без сахара. – Фыркает он.
– Согласна, я так не живу. И могу сделать так, чтобы и ты увидел жизнь получше.
– Это как так-то?– недоверчиво спрашивает домовой.
– Я заберу тебя с собой в другое место, – пользуясь моментом, медленно поворачиваюсь к нему.
И вижу перед собой то, что рисовал мой мозг на протяжении всего нашего диалога. Домовой полностью схож со своим жилищем. Грязные, спутанные волосы. Дырявая одежда, которая явно больше по размеру, чем нужно. Борода, как и волосы превратились в один сплошной колтун. Я опускаю взгляд на его босые ноги, которые он по очереди поджимает под себя, пытаясь согреть. И встречаюсь со злым взглядом, стоит мне поднять глаза обратно.
– Чего уставилась?? Кто права давал? – Мигом заводится он. – Негоже людям нас видеть без нашего согласия! Да я…
– Бесхозный домовой, которому грозит вечное заточение в одиночестве. – Даю понять, что молчать больше не намерена. – Пока идет следствие, квартиру опечатают. И оно может длиться годами, если ты не поможешь. Я предлагаю тебе сделку. Ты рассказываешь мне все, что видел. А я помогаю тебе уйти туда, где тебя будут любить и заботиться. Где будет тепло, которое вы так любите. И я не о горячих батареях сейчас говорю. А о человеческом тепле, понимаешь?
– Мне и здесь хорошо. Так что никуда я не уйду. И помогать не стану. Вы, люди, со своей жестокостью не заслуживаете на это.
– То есть, тот человек заслужил на такую кончину?
– А нечего лезть туда, куда не стоит, – бросает домовой фразу и отворачивается к окну.
Я вижу ссутулившегося старика, который потерял веру в людей. Он обижен за то, что в свое время его хозяйке никто не помог. Он зол, что его жилище осквернили. Он готов раствориться во времени, стать бесплотным духом вместо того, чтобы обрести новую семью. И мне жаль это несчастное существо. Но поделать с этим я ничего не могу.
– Я сожалею, что все так вышло. Ни ты, ни твои хозяева не заслужили на такой исход. Но не все люди плохие. Мы умеем любить и уважать.
Бросаю взгляд на стол, где стояли чашки и блюдце. Но сейчас их там нет. Что ж, домовой сам решил прибраться и на этом спасибо. Хоть какая-то от него есть польза. Разворачиваюсь на выход, а он все так же и остается стоять у окна. И только когда я взялась за ручку двери, он даже не оборачивается. Просто бросает через плечо:
– Зеркала.
– Что? – поворачиваю голову в его сторону.
– Оно пришло за ним из зеркала. Пришло и наказало. – Говорит он и исчезает.
Эта фраза заставляет меня задуматься. Я прокручиваю сказанное в голове и даже не понимаю, что в полном молчании прошествовала к лифту. При этом, позабыв, что приехала сюда не одна.
– Варь? – папа обеспокоенно смотрит на меня.
– А? – выхожу из задумчивости.
– Удачно? – дядя Леша тоже не сводит с меня глаз.
– Это не первый случай?
Они переглядываются друг с другом. Потом закрывают квартиру и опечатывают ее. Спускаемся к машине и только там, где нет лишних ушей, папа отвечает:
– Да, Варь, не первый. Уже третий по счету и мы ни черта не можем понять в происходящем.
– Сначала все казалось не таким странным, – добавляет крестный, – а потом… Улик нет, как и следов. Жертвы связаны только тем, что являются студентами одного универа. Но возраст разный, статус тоже. Захочешь связать их и останешься с носом. Нет совпадений ни по секциям, ни по увлечениям.
– А зеркала везде присутствуют? Во всех эпизодах? – подаюсь вперед на сиденье.
– Зеркала? – непонимающе переспрашивает папа и задумывается на минуту. – Нет, не было такого. Тебе удалось что-то разузнать?
– Пока ничего вразумительного, – вздыхаю, – только фраза о зеркалах и ничего более.
И меня осеняет, почему так. Домовой действительно мог ничего не знать только в том случае, когда сам спрятался. А это означало, что в той квартире происходило что-то очень страшное, что напугало даже его.
Глава 4. Сейчас
Щелк.
Я даже не заметила, что меня записывают на диктофон. Другие врачи были старомоднее. Они постоянно что-то черкали в своих блокнотах и действовали на нервы клацаньем ручки. Хотя нет, был один, который записывал меня на телефон. Но это было на первом сеансе, а остальные он просто провел за игрой на девайсе. На самом деле врачей и следователей было много за эти полгода. Они применяли разные методы общения со мной. Но новоприбывший человек, который сейчас отошел покурить к окну, никак не подходил ни под один параметр. Он выбивался из общей картинки и я не понимала почему. На руках слишком мало информации и от того пазл никак не хотел складываться в общую картинку.
– Я хочу обговорить детали нашего уговора, – подаю голос и этим привлекаю его внимание.
– Начинай, – говорит он, выдыхая при этом сизый дым изо рта.
– Для начала, я бы хотела узнать ваше имя. Согласитесь, очень трудно вести беседу, когда твой собеседник «ноунейм».
– Егор.
– Так просто? Или оно вымышленное? – Не удерживаюсь от скептицизма.
– Могу показать корочку.
– Которая тоже может быть поддельной.
– Твоя подозрительность вполне понятна и обоснована. Но к тебе просто так не попасть. Разрешение дают свыше и ты даже не представляешь насколько. Так что мое имя, как и звание вполне настоящие. И, пожалуйста, давай перейдем на «ты».
– Хотите расположить меня к себе? Показать, что вы мне не враг? – Ерзаю на стуле. От длительного сидения на одном месте моя пятая точка стала неметь.– Хорошая попытка.
– Варя, я действительно прибыл сюда не для этого. – Егор возвращается ко мне. – Хочешь правду? Хорошо, вот тебе она. Мне абсолютно все равно насколько глубокая у тебя рана. Мне плевать, какие у тебя там душевные терзания. Я вообще в свое время прошел мимо твоего дела. Но у меня на руках два нераскрытых висяка, которые ведут к тебе. И что-то мне подсказывает, они не последние. Так что это не дружеские посиделки, когда у нас полно времени на всякие байки. Выходи из спячки, Варя, пора поработать.
Молчу. Потому что его слова словно острые кинжалы достигают своей цели. От этого все внутри скрючивается от боли. Прикусываю губу, да так, что во рту появляется знакомый привкус. Но снова не отвожу взгляд, хотя стоит признать, что делать это очень сложно. У Егора очень подавляющая энергетика и ей непросто противостоять.
– Ты не врач, – сглатываю. – Да и просто следователем тебя не назвать.
– Дальше.
– Я уверена, что звание в корочке не полное. Оно прописано там чисто для галочки. Ты явно не сидишь в маленьком кабинете в одном из участков. Нет. Все вокруг тебя дорогое, элитное. Начиная от безделушек на руках и заканчивая связями. Да и возраст… слишком юный для таких высот. Люди служат больше двадцати лет, но так и остаются рангом ниже.
– Еще. – Егор заинтересовано подается вперед.
