Скоро буду дома, вступлю на вахту,
заждались девчонки моей стряпни.
На словах – всё в норме, ну а по факту –
на одном фастфуде сидят все дни.
Позабыли запах нормальной пищи,
из палитры вкусов – лишь глутамат!
Я из тех, кто лёгких путей не ищет!
Глутамат, поверьте, не мой формат!
У меня всё просто, без суррогатов:
я из тех безбашенных поваров,
что готовят сердцем. От ароматов
слюноотделение будь здоров!
Вот бульон дымится – душист, наварист,
из такого суперский выйдет суп.
Пусть себе кипит, ну а я покамест
потушу с грибочками путассу.
Настрогаю фирменный свой салатик:
огурцы, укропчик и базилик.
Это же наркотик, а я – фанатик:
ловишь кайф, проглатываешь язык!
Как же я соскучился по готовке!
Если настроение на нуле,
измотаешь нервы в командировке, –
то идёшь на кухню, берёшь филе,
режешь на куски, отбиваешь смачно,
погружаешь в сырно-яичный кляр –
и на сковородку! Восторг щенячий!
Думаешь: о боже, ты кулинар!
И уже на запах вприпрыжку мчатся
дочка и жена (и проныра-кот) –
милые, голодные домочадцы.
И куски тягают и тянут в рот…
Что для счастья надо? Рецептов много!
Ну а мне по вкусу такой состав:
жареной картошки (взамен хот-дога),
сдобренной щепоткой прованских трав,
рубленых котлеток – да с пылу с жару,
фирменный салатик из огурцов…
Уплетать с любимой женой на пару,
подавать изысканно – под гитару!
(Я ли не маэстро в конце концов?!)
Взять отгул, на дачу уехать с дочкой,
запускать кораблики по весне,
мастерить пингвинов, плести веночки,
за четвёрки в четверти не краснеть…
Да к тому добавить бы горстку смеха,
вычесть негатива дурной процент,
творчества контейнер наполнить с верхом…
Вот и весь бесхитростный мой рецепт.
Вишенкой на торте – закат у моря,
сытый и довольный подлиза-кот,
а когда все живы, когда все в сборе –
это как финальный – па-бам! – аккорд…
Пусть на завтрак хлеба кусочек чёрствый…
Даже если в мире программный сбой,
никого не слушай, ведь счастье – просто
быть кому-то нужным и быть собой…
Анна
Соната. Семья
* * *
Касаюсь жёлтых клавиш лиственных,
тебе, тебе кладу у ног:
трамвайный – бодрый и заливистый,
задавший тонику звонок,
лучистых парков электричество,
и эхо ливня – светлых слёз,
и жестковато-механический –
по рельсам – перезвон колёс…
Стучало сердце где-то вне меня –
весь мир во звуке возродив.
А я… фальшивил от волнения
и был несчастен и правдив.
* * *
Крещендо, верными дорогами
два лейтмотива в унисон.
Нескладно, гармонично, огненно
ворвался третий – Мендельсон…
Про счастье острое и шквальное,
какого не было ни с кем…
про рельсы-рельсы, шпалы-шпалы и
свирель морскую на песке…
Ты – соло, альт, и подголосками
мой дом поёт тебе хвалу.
Вот солнце – яркими полосками,
порядком клавиш на полу.
Аллегро – остро и безбашенно
стекло, пошёл другой отсчёт.
И модерато, баю-баюшки,
нестрашный серенький волчок…
* * *
Но колыбельной оклик тающий
почти истёк, и темп возрос.
Он заскользил по нарастающей:
качели, ёлка, Дед Мороз…
Поход – и пчёлы в сонном клевере.
Трёхмерно громкое кино.
Хиты отстукивают в плеере
готично, дерзко, заводно.
Стрекочут в клетке неразлучники.
Сквозняк врывается шаля…
Девчонка у окна заслушалась
перетеканье февраля
в беспечный март, слова невольные –
стихи, рождённые в толпе…
Дрожит неровными триолями,
роняет бусины капе?ль.
Гуляет солнце переулками
и плавит снежное драже.
Звенят упрямо рельсы гулкие.
И ей четырнадцать уже…
Анна
Лоза
Я буду каркасом прочным, стальной опорой. Рисковая, сильная, жёсткая, это правда.
А ты – просто так, листвы мягкотелый ворох. Цветная лоза осеннего винограда. По сетке, по серым прутьям течёт, пылая, шипит дождевыми редкими жемчугами, упрямо, неукротимо бушует пламя. И греет оно меня. А тебя – сжигает.
Ты ветер медовый, гречиха и пряный донник. Ты глянцевый, пряный, радостный цвет аджики… И тёмные, фиолетовые прожилки на ласковых – на твоих листвяных ладонях. Ты рыжие сполохи, бархатный цвет черешен, ты сочно-лиловых бусин густая россыпь. Отрада стволов, древесно заматеревших. Упругая жажда юных ещё отростков.
Щекотка листвы бежит по железным нервам. Твой голос – огнём по воску, а я свеча лишь. Твой дар. Он такой огромный и непомерный… Но ты с ним живёшь, как будто не замечаешь.
И чтобы понять очевидную эту малость, счастливую правду свою «не одна, а двое»… Я так за тебя отчаянно испугалась, до хриплых и чёрных глубин нутряного воя… Что будет стоять опора моя пустая… Конечно, её никто не согнёт, не скрутит, но если лозы – бесполезной лозы! – не станет, зачем эта ржавая сетка, столбы и прутья?!
Я вовсе не узница. Солнце, венец, рубины, прожилки листвы пульсируют, будто вены. Держи, обвивай, обнимай, укрывай, Любимый.
Колючие прутья ладонью благословенной.
Андрей
Храню
В анналах памяти, в архивах
храню приметы давних лет,
минувших дней и дат счастливых,
как будто в прошлое билет…
Истёртый снимок чёрно-белый –
застывший оттиск юных грёз,
свидетельство души незрелой,
былой любви апофеоз.
И ворох писем безмятежных…
Как приказать: забудь, порви!
Предать огню сухой валежник –
остаток памятной любви…
