– Мария Комарова. – Мужчина никак не мог заставить себя посмотреть в обезображенное лицо главы Верхушки.
Владимир утвердительно кивнул:
– Мария Комарова. Мне нужна девчонка и живая. Она не должна попасть к Владилене. Эта бабенка уж слишком резво взялась за ее поимку, как будто собственную выгоду почувствовала. – Старик помолчал.
– Для чего это мне? – Александр глянул на главу Верхушки исподлобья, вертя в руках золотую ручку.
Старик усмехнулся и вздернул подбородок, прекрасно понимая цену своей просьбы.
Сэм жил на последнем этаже замусоренной девятиэтажки на окраине Москвы. В подъезде было темно и тепло, пахло кошками, пылью и неприятной ветхостью. Звеня ключами, Сэм открыл обшарпанную скрипнувшую дверь и прижал палец к губам. В тишине квартиры тихо тикали ходики, отсчитывая остаток ночи. В крошечной прихожей между открытой дверью в ванную комнату и вешалкой с шубами было негде развернуться. Балансируя на одной ноге, я стала стягивать сапог, раскрыв молнию с громким жыхом.
– Тише ты! – цыкнул Сэм. – А то мама проснется!
– Мама?! – едва не подавилась я, тут же представив себе завтрашнее шибко веселое утро, когда я ввалюсь в хозяйскую кухню, заспанная, растрепанная и виновато улыбнусь родителям парня. Отчего-то стало тошно.
– Мне только семнадцать, – прошептал Сэм, – я по закону еще один жить не могу.
– Боже, меня посадят, – вздохнула я, сдаваясь.
Неожиданно за закрытой дверью раздался шелест, заскрипели пружины дивана.
– Все, полный привет! Мама проснулась! – буркнул Сэм, быстренько стягивая легкие не по сезону кроссовки.
Дверь в спальню отворилась так резко, что я, застигнутая врасплох, закуталась в мягкую кроличью шубу на вешалке и словно бы увязла в ней. В густой пустоте, наполненной шорохами, громко щелкнул выключатель, и яркий электрический свет затопил маленькую захламленную комнатку. Прищурившись, я разглядела всклокоченную женщину в больших очках, делавших ее похожей на черепаху.
– Сомерсет! – осипшим от сна голосом проговорила она. – Мне звонили! Звонили из Зачистки! Я требую, слышишь, – ее голос стал неожиданно трансформироваться и превращаться в неестественный грубый бас, – объяснений, в какую очередную гнусную историю ты вляпался! Тебе только семнадцать, я еще отвечаю за тебя и штрафы платить тоже мне! – Неожиданно она замолчала и через секундную паузу вдруг произнесла: – Что это с тобой?
Я выглянула из-за полы шубы и натужно улыбнулась:
– Э-э-э, привет!
– Сомерсет Поганкин, да ты взрослеешь! – ласково пропела женщина, потрепав сына по вихрастой макушке. В первый раз видела подобную буйную радость родительницы, оттого что ее несовершеннолетнее чадо притащилось домой в компании незнакомой девицы.
– Ты привел с собой ужин?! – Неожиданно она жадно облизнулась, словно собиралась скушать меня прямо сейчас, не дожидаясь завтрака, который мне и так представлялся кошмаром наяву. Я обомлела, раскрыв рот.
– Так, хватит! – Сэм цепко схватил меня за руку и буквально затолкал во вторую комнату, оказавшуюся мальчишеской спальней. – Мама, даже не думай! Слышала?! Даже не думай, лучше сунь пальцы в розетку и подзарядись! – Он скользнул за мной и громыхнул старым, еще советского производства, раздолбанным шпингалетом.
– Я не ошиблась, она действительно назвала меня ужином? – уточнила я, бросая куртку на спинку сломанного компьютерного стула.
– Маш, ты не обращай внимания. – Он стянул с себя плащ, включил ночник и зачем-то полез под кровать. – Мама у меня немного нервная сегодня.
– Не обижайся, Сэм, но, по-моему, она просто не в своем уме. – Я села на краешек стула, потому как разместиться на нем с полным комфортом удалось бы едва ли, так сильно он шатался. – Слушай, Сомерсет, а какое у тебя отчество?
– Здышкович у меня отечество, – донесся до меня недовольный голос.
– Сомерсет Здышкович Поганкин. У твоих родителей отличное чувство юмора.
– У меня мама в юности очень Моэма любила, – пожаловался Сэм, перерывая многолетний хлам. Но тут же добавил: – Брату Николашке повезло меньше, его полное имя Наполеон.
– Да уж, хорошо, что твои родители не увлекались романами об эльфах, иначе бы вы оба попали… – Только и смогла протянуть я, разглядывая его ноги в разноцветных носках, торчащие из-под кровати.
Сэм натужно пыхтел, что-то старательно выискивая. Мальчишка то и дело выбрасывал на середину комнаты старые пыльные коробочки, еще детские туфли и даже пару грязных, вероятно, давно потерянных футболок. Но в помещении и без того царил художественный беспорядок, настоящий рай для убежденного неряхи. Большая хрустальная пепельница, полная окурков, испускала фимиамы табачного перегара. Две кровати стояли разобранными, и простыни на них сбились единым клубком с подушками и одеялами. С полок открытого шкафа сиротливо и убого свешивались рукава мятых рубашек и свитеров. На поцарапанном столе, призванным быть компьютерным, рядом с монитором теснились разноцветные кружки с засохшими пакетиками чая.
– Напрасно ты. – Сэм, наконец, вылез и громко чихнул от пыли, на рожках, слепленных из волос, повисла паутина. – Она сейчас дерганная, потому что давно не питалась.
В руке он держал кованый крест, украшенный драгоценным камнем на верхушке. Мальчишка обтер его о штаны и открутил кристалл, оказавшийся пробкой. Сэм чуть плеснул из своеобразного сосуда густой темной жидкости, подозрительно похожей на кровь, на косяк двери. Потом случилась совершенно неслыханная вещь – капли скользнули, образуя единую лужицу, и сами собой растеклись по притолоке.
– Что это? – промычала я, часто моргая. Очень хотелось верить, что мне почудилась странная метаморфоза.
– Кровь, конечно, – заявил Сомерсет, как нечто само собой разумеющееся, и капнул крови на подоконник. – Они не злые, конечно, но все-таки инферны. В общем, береженого бог бережет.
– Намекаешь, что с тобой я в полной безопасности, и ты не кинешься меня жрать?
Сэм кивнул.
– Инферны энергию сосут. Меня можешь не бояться, у меня на чужие волны аллергия с детства, так что я от солнца подзаряжаюсь. Конечно, когда совсем туго приходится, зимой там… но все равно теней много не выпьешь. Для здоровья, говорят, очень вредно.
– Зимой, говоришь? – я с опаской покосилась на заледеневшее оконное стекло в белых морозных узорах. – Кстати, кто такие инферны? Я так, для себя, чтобы в курсе быть.
– Черти. – Сэм изумленно моргнул, потом хмыкнул: – Извини, я забыл, что у тебя с памятью полный привет.
Сидя на шатком стуле, я разглядывала потолок спальни, оклеенный потемневшими полосатыми обоями, пыльную люстру с простым пластиковым абажуром и все-таки поинтересовалась:
– Что происходит?
– Мама никак не уляжется.
За опечатанной дверью комнаты тут же раздалось шебуршание, а потом мадам Поганкина, которая, похоже, караулила нас, заколотила в дверь и ласковым голосом поинтересовалась:
– Дети, а что вы там делаете?
– Мама, – отозвался Сэм, неожиданно хриплым подвывающим басом, – я сказал, что тебе ничего не светит! Иди спать!
Когда в коридоре, наконец, стихло, он вздохнул с облегчением:
– Слушай, Комарова, признайся, что с тобой случилось? Тебя по голове, что ли хорошенько ударили, когда ты от Зачистки неделю бегала?
– Откроюсь тебе со всей пугающей откровенностью. Я рассчитывала услышать от тебя, что со мной случилось, – честно призналась я, поерзав на стуле.
Несчастный уродец на колесиках жалобно треснул, и спинка провалилась вниз, превратив стул в табурет. Мы притихли, ожидая, ругани мамаши Поганкиной, но, вероятно, та уже мирно почивала. Надеюсь, не под дверью.
По всем канонам фантастических романов, на которые стала сильно смахивать моя жизнь, главному герою, попавшему в параллельный мир, обязательно подворачивался симпатичный мальчик-оруженосец, которому и отводилась почетная роль учителя. Смышленый, он без сомнения всегда объяснял неразумному путешественнику законы аборигенов, а заодно поставленные великие цели. Признаться, я надеялась, что экскурс в историю мне устроит Сэм, но он представлял собой особу тонкую, странную и не торопился пускаться в объяснения. Вероятно, в столь юном возрасте любой мальчишка больше страдает максимализмом, нежели альтруизмом.
Сэм глупо хлопал ресницами и старался под подушкой нащупать пачку сигарет, я поняла, что мне самой придется его подтолкнуть на великие подвиги и откровенные беседы.
– Послушай, Сомерсет, когда я говорю, что не помню тебя, то не лукавлю. Сегодня днем я нашла в своем доме мобильник и ежедневник. Я не помню этих вещей, но они принадлежат мне. Потом кто-то забрался в квартиру, хорошенько избил меня и испарился в воздухе, как привидение. Под занавес я вспомнила, что мой хороший приятель некоторое время назад куда-то вез меня связанную и весьма решительно был настроен уморить меня.
– Ну, это многое объясняет, – заключил Сэм, наконец.
– Что именно?
– Почему у тебя лицо разбито, – он указал сигареткой, зажатой между пальцев, на ссадину у меня на подбородке.
Мальчишка медленно со вкусом закурил, выпуская к люстре крохотные колечки дыма. В дверь тут же забарабанили.
– Сомерсет, – раздался угрожающий голос из прихожей, – не смей курить в комнате, спалишь все к чертям собачьим!
– Мама, – Сэм выпустил кольцо дыма, – иди спать! Я все равно опечатал дверь! – До нас донеслось недовольное ворчание. – Окна, кстати, тоже! – добавил он.
Похоже, мамаша все-таки ждала под дверью.
– Почему ты вернулся сегодня? – спросила я и сама сморщилась. Не нравились мне такие вопросы, как будто милостыню выпрашивала.
– Любопытно стало, почему ты так странно ведешь себя, – туманно отозвался он.
– А теперь серьезно, – я проникновенно посмотрела в его темные горошины-глаза.
– Пару лет назад в Зачистке потерялись документы на выселку одной семьи инфернов из четырех человек. В общем, я тогда тебя не поблагодарил…
– А-а-а-а… Мы, наверное, хорошо дружили?
Сэм отвернулся и безразлично пожал плечами:
– Мы никогда не были друзьями, Маш, – он пригладил волосы. – Мы разного поля ягоды. Были. Ты же Высшая, а я, вообще, инферн. Истинный мир не разрешает переступать границы.
– Расскажи мне об этом.
– О чем? – не понял он.
– О настоящем мире. Что значит Высшая?
Сэм потушил сигарету и задумался, почесав вихрастую башку.
От его молчания меня колотило. Страшно, когда выясняется, что в понятном и привычном мире существует нечто другое, непонятное и непривычное, названное Истинным и угрожавшее моей жизни. Возможно, если я пойму происходящее, то доживу хотя бы до завтрашнего утра.
– Маш, это знает любой ребенок, – он явно подыскивал слова и чувствовал себя ужасно неуютно. – Истинный мир обладает цветом и энергией, другой, теневой, не видит истинных цветов, у теней нет силы. Ну, у них, конечно, есть энергия, но ровно столько, чтобы выжить.
– Сила?
– Да, сила. Вот щелкни пальцами.
– Зачем? – Я вопросительно глянула на него и все-таки щелкнула пальцами.
Сэм отчего-то очень довольно заулыбался и протянул:
– Видишь, ничего не случилось.
– Я заметила.
– Нет, Маш, ты не понимаешь. Ничего не взорвалось, не переместилось, не включилось. Даже дверь не вылетела.
– А должна была?
– Да, Маш, должна была. Щелчок – это выброс энергии в чистом виде.
– Как в сериале про сестричек ведьм?
– В каком сериале? – Не понял Сэм, удивленно уставившись на меня.
– Ну, они там махали руками и раскидывали врагов с помощью магии.
– Маш, – мальчишка прыснул со смеху, – оставайся тенью, правда, ты такая забавная.
– Тень?
– Они черно-белые, как в старом кино. Не видят настоящего цвета и не могут выбрасывать энергию. Все просто. Еще инферны, нам не хватает силы, и мы ее черпаем у других.
– Энергетические упыри, одним словом.
– Название «черти» мне нравится гораздо больше, – обиделся тот.
– Сомерсет, скажи, почему за мной гоняется эта самая Зачистка?
Мальчишка пожал плечами.
– Маш, да я толком и не знаю. – Он замялся, а потом прошептал, как будто кто-то мог подслушать: – Говорят, ты памятник Пушкину на главной улице взорвала, а заодно кинотеатр и казино. Да?
Я почесала ладонь, чтобы унять желания треснуть его по лбу. Можно подумать, я что-нибудь помню!
– Слушай, чем тебе кинотеатр помешал? – заканючил мальчишка. – Мне он нравился…
– Сэм, просто скажи, что тогда произошло. Я ничего не понимаю. Еще вчера вечером я ложилась спать уверенная, что сюрпризы в жизни бывают только на Новый год.
– Так скоро Новый год, – расплылся тот в улыбке.
– Да, но и угрозы – не подарок под елкой!
– Говорят, когда ты взорвала площадь, много народу погибло, вот за тобой и гонялись. – Сэм, почему-то смутился. – Ты чего, правда, ничего не помнишь? Наверное, цвет себе стерла, вот и забыла почти все. Я слышал, что такое бывает.
Покачав головой, я развела руками.
– Нет, конечно, я помню маленький город, откуда приехала осенью. Помню, как снимала квартиру и даже хозяйку, – я замолчала. Такое чувство, что в голове у меня все перемешалось.
– Маш, не хочу тебя расстраивать, но ты очень давно живешь здесь. Может, тебе кто-нибудь засунул в голову чужие воспоминания? Ну, чтобы ты что-нибудь специально забыла. Говорят, когда цвет стирают, то в человека можно что угодно вложить, если уметь, конечно.
– Забыла о чем-нибудь? – Я задумалась. – Знаешь, ты возможно прав, Сомерсет. Когда на меня напали дома, то спрашивали, куда я спрятала какие-то кристаллы, и дама в автомобиле тоже о них спрашивала.
