Маргарита Макарова "Покер"

Вот она, Алина, не могла ведь пойти и, просто так, захоронить себя в склепе английских королей.

Английские короли – это кто?

С этим пианино мысли разъезжались в разные стороны.

Но ведь, правда, чем её труп хуже трупа английского короля? Вдруг ей бы тоже понравилось лежать в Вестминстере?

Наверное, это не понравилось бы владельцам склепа.

Тьфу, ты, черт, опять эти владельцы. Ну не покойникам же. Живым родственникам, которые не хотят, чтобы рядом с их дядюшками лежало нечто из подмосковной деревни, решившее распилить к тому же старинное пианино. Английские короли столько веков чтут свои традиции, своих… ээ… Свое старое барахло, которое они называют антиквариатом.

Вот уж точно не смогла бы жить в Букингемском дворце, – снова почему-то вспомнилось Алине. Как в склепе.

Да и сами англичане цеплялись за свою королеву, как за фамильный, фирменный склеп. Народ-собственник целого склепа – Букингемского дворца. Сделать национальным брендом фамильный королевский склеп – неплохая идея. Идея пусть мертвая, но работает. Главное, – он приносит деньги, туристов. Люди любят смотреть антиквариат, ходить по музеям, смотреть на восковые фигуры мадам Тюссо.

Да что говорить об англичанах!

На нашей Красной площади стоит склеп. Интересно, кто его владельцы. Государство? Социум? Наследники? Родственники? Наверняка им не понравилось бы, что я заняла место мумии. Или же пристроилась бы в Вестминстерском аббатстве 19 склепом. Рядом с Генрихом 7 и Елизаветой.

А говорят, что мертвые равны. Если нет равенства после смерти, и королеву хоронят в Вестминстере, а её, Алину…

А пирамиды? Прошло три-четыре тысячи лет и владельцев этих склепов уже не сыскать. Покойников раздали по музеям. Значит, все же не они владельцы склепов.

Да разве это важно, где лежать мертвым?

Главное, жить не на помойке отбросов чьих-то ушедших жизней.

Вот это старое пианино ей не было нужно, и она не хотела рядом с ним находиться ни минуты лишней!

Пусть жизнь ушла, но что-то осталось, и все это – пусть будет её, Алинино!

Кто был владельцем музыкального склепа она не знала. Что ушло, то ушло. Этот гроб с клавишами она собиралась отправить на кладбище! И как можно дальше от себя! Вдруг, вместо этой рухляди в ее доме появится новый, живой, булькающий и курлыкающий маленький внук, или внучка, которые будут радостно носиться по дому и разваливать все остальное, заставляя ее забыть о количестве ошибок, о задолбаной жизни, которую она прожила не так, и не по правилам.

Столько ошибок…

Просраная жизнь…

Прошлое уже отступило, лишь возвращалось этим темным монументом, склепом, пирамидой, памятником умершей под крышкой музыке.

Бедный инструмент. Его жизнь вряд ли была лучше жизни самой Алины.

Гаммы, надоевшей чередой скакали по струнам, грустивших о божественном откровении, о прикосновениях гения, а не о физических упражнениях для рук. А пальцы все возвращались, и возвращались к не получившемуся месту, снова, и снова барабаня в том же самом порядке, дёргая одни и те же струны, пытаясь изобразить те же самые сочетания.

Мысли о гаммах тянули за собой воспоминания о затычках для ушей. Даже воображаемые, молотящие, бездарные звуки рождали страшные желания уничтожения.

Великолепное бронзовое литье украшало фасад инструмента. Подсвечники из зеленоватого металла еле – еле держались парами с двух сторон на фронтальной стенке. Шестигранные штативы прорезал извилистый узор, который прерывался посередине овалом с кривым перекрестком внутри. То ли это был крест, то ли крутящийся фейерверк циркового представления. Две лилии-короны обрамляли овал сверху и снизу. На концах штативов круглились тонкие бронзовые тарелки и маленькие изящные чашечки–рюмочки. В узких, с выпуклыми бочками ёмкостях навсегда запекся воск от давно сожженных свеч. Два штатива, изящной виньеткой искривляющиеся в своей середине, легко поворачивались на одном общем винте, распределяя свет.

В позапрошлом веке это блеклое мерцание свечей должно быть было актуально, и кто-то далекий и незнакомый, зажигая каждый вечер свечу, вовсе не думал о романтических свиданиях и отблесках живого пламени в глазах любимого и красном вине, а просто бренчал на разноцветных клавишах, шурша и перелистывая ноты в сафьяновых кожаных переплетах, рассматривая изящные портреты звезд шоубиза 19 века.

Бронзовые педали поблескивали, как модные штиблеты спрятавшегося в ящике щеголя. Резные боковушки, напоминая колонны афинских храмов, легко преломлялись, искажая стиль классицизма невнятной круглой бляхой, в которую, наверняка, любили играть маленькие дети, используя ее как окошко.

Всё вместе огромным крокодилом занимало половину большой комнаты крохотного домика.

– Пилить!

Эта мысль укоренилась как решение и день ото дня набирала энергетику, подпитываясь импульсами, поступающими из глаз.

День пришел.

Она выпилила внутренности и решительно вынесла их во двор, бросив прямо перед крыльцом.

Теперь только боковушки и задняя стенка с арфой все еще стояли у окна. Легче инструмент не стал. Его невозможно было даже сдвинуть с места, хотя внизу были колесики.

Топор вмешался в дело решительно. Оставшиеся стенки были сражены, и в этой битве старое немецкое пианино было повержено ниц в буквальном смысле слова, упав арфой на пол, и при этом, чуть не задавив саму Алину.

Она не ожидала, что оно так быстро сдастся.

Пальцы и локоть были в крови. Струны оставили свой след, когда она пыталась прислонить металлическую часть к стенке.

– Впрочем, ладно, если пилить дальше, то пусть лежит.

Арфа ударилась о пол с такой силой, что штыри впечатались в пол.

Струны срезонировали и раздался звук.

Это был печальный аккорд, стон покойника, так и не испытавшего экстаза от прикосновения гения, от исполнения своего предназначения. Этот звук, почти органной силы и пафоса – был слышен на всю деревню.

– Да, – подумала тогда Алина. И сказала это вслух. – Так и человек живет, живет, думает, – вот она, гениальная виньетка жизни, вот сейчас, сейчас на мне сыграет гений, я услышу, наконец, сакраментальное, увижу прекрасное, испытаю восторг экстаза, постигну истину бога…

Черт, какой высокий стиль, – прервала себя Алина и положила топор рядом на пол.

Но мысль, что человеческая жизнь так же бездарно и незаметно исчезает и уничтожается начала круговые движения.

– В чем я тут вижу сходство? – Алина вдруг поняла, что запуталась.

Жизнь. Человек. Пианино.

Ну да, берут пианино все кому не лень, усаживают детишек, не считаясь с возможностями, желаниями, талантами и даром божьим. И вот, пианино прожило зря, зря его делали столько людей, и потом таскали с места на место. Оно умерло, так и не услышав того, для чего было рождено. Не испытало. Потому что люди глупы, тупы, амбициозны и не слушают голос внутри себя. Не слушают себя и не любят себя.

Так и жизнь.

Человек…

А что человек?

Да притворяется всю жизнь, подстраивается под правду социума, начальника, мужа, детей, коллектива. Друга, подружек…

И вот.

А что – вот?

Все равно остается один.

Но из-за лжи он не прослушал, не услышал, потерял голос божественного предназначения.

Своего.

И не сделал того, для чего был рожден.

В погоне быть, как все, не стал собой.

Алина представила ту девочку, которую мама усаживает за инструмент – играй, дочка. И когда приходят гости, она снова усаживает, и гости просят, – а ты можешь песенку сыграть? И довольная мама кивает головой, да, мол, дочка может. И дочка вяло бренчит замороженными пальцами, не испытывая ни удовольствия, ни трепета. И потом, еще спустя годы, она приводит жениха, или просто знакомого молодого человека и садится за пианино, играя ему романс, спотыкаясь на неправильно взятых нотах, и снова проигрывая это же самое место.

Алина поморщилась.

А парень со скучающим видом и не отпуская улыбки кивал и ждал, когда же можно потрогать девушку за сиську.

На этом карьера инструмента заканчивается. Дочка выходит замуж. Гости к матери больше не приходят, самой девушке уже не до нот. Не до клавиш ей, правда, намного раньше. Когда еще начинается хождение по свиданиям, и смена декораций с мальчиками. И мать ходит встречать ее и искать, где, под каким кустом она стоит с очередным кавалером и целуется. Девушки, они такие глупые.

А нужно только одно…

Так, ну хватит.

Алина встала и подошла к поверженному врагу. Попыталась приподнять.

Оказалось, враг лишь притворился мертвым. Он и не собирался умирать. Оно лежало неподвижно, эхо от шагов разносилось по всему дому, но арфа и задняя стенка инструмента были неподъемны!

Алина открыла комод, достала деньги. Что же. Надо искать армию помощников.

Деревенский магазин был недалеко.

– А что это? – недоуменно спросил молодой, смуглый грузчик, вызванный продавщицами из подсобки.

Алина недоуменно уставилась, не понимая вопроса.

– Что» – в смысле – что? Вынести – что, или пианино – что? – спросила она парня.

– Ну помнишь, я тебе фотографии показывала, я сижу и играю музыку. Помнишь фотографии? – вмешалась продавщица. Она вглядывалась в его лицо, изображая руками фотографию и то, как она делает пальцами по клавишам.

Парень нерешительно кивнул. Видно было, что он так и не понимал, что надо будет тащить. Опасливо он посмотрел на Алину, потом на продавщицу. Да, картина жизни азиатских республик получила вдруг реальные, осязаемые краски.

Он вытащил мобильник и стал звонить. Через полчаса у дома Алины собрались пять смуглых приезжих из когда-то братских республик. Они легко подняли труп и вынесли его во двор. Пять человек весело при этом щебетали на своем непонятном языке.

Резонансная стенка с бронзовой арфой легла у крыльца накрыв кучу пиленого и разрубленного благородного дерева. Мелкие белые и цветные клавиши оживляли эту мрачную картину, создавая эффект рассыпавшейся нитки жемчуга.

Утром перед крыльцом все было чисто. Алина даже застыла в проеме двери, забыв перекрыть вход для ускользающего из дома тепла.

Кому могло понадобиться распиленное пианино?

Что за дьявольщина?

Она спустилась с крыльца и открыла калитку. Забор был из рифленого железа и вряд ли кто-то, просто так, увидев свалку во дворе, залез и вытащил все это.

Дорожка, уныло протянувшаяся вдоль села, была пуста. Нерешительно она сделала несколько шагов к соседнему дому.

Спросить?

А что спрашивать?

Вы не видели, как исчезло мое распиленное пианино?

Звучит как-то не очень. Под сомнение ставились и здравый рассудок и здравый смысл, и существование самого пианино в распиленном виде. И уж, тем более, кому оно на фик нужно?

Она медленно пошла к магазину, раздумывая не столько об исчезновении мусорной кучи, сколько о том, почему ее это волнует?

Ну почему, почему… Как все непонятное волнует умы, так и она… Оправдание было найдено, Алина ускорила шаги.

Рядом с продовольственным были открыты ворота строительного склада. Не думая, она отправилась прямо к мужикам, что неторопливо играли своими новехонькими мобильниками у входа.

Было забавно видеть в узловатых руках деревенских мужиков новейшие модели гаджетов.

– У меня со двора пианино украли, – начал было Алина и тут же осеклась. Хоть это и звучало по сумасшедшему, но надо следовать истине. – Распиленное.

– Распиленное?!

Мужики подняли головы и уставились немного ослепшими от напряжения глазами.

– Да.

– А кто его распилил?

– Я.

– Ты что, клад искала? – почему-то сразу перешли на «ты» представители продвинутой деревни.

– Хэй, навоз мне кто привезет? – В воротах склада показалась дачница из соседнего поселка.

– Ну я. Куда вести? Адрес и телефон давайте.

Общество уменьшилось на одного.

– Нет. Оно было старое и расстроенное.

– Чем? – хмыкнул тот, что был повыше.

– Может, решили, что клад искала и утащили? Раз ты его распилила…

– Да не было там никакого клада!