Марина и Сергей Дяченко "Пещера"

– Я перезвоню…

И перезвонила спустя минуту:

– Ладно, один день тебе, но чтобы все интервью, чтобы на завтра, и чтобы материалы про Ковича… Болеутоляющее прими, Павла.

– Ага, – сказала Павла и повесила трубку.

Стефана заставила ее измерить температуру – хоть Павла и твердила хмуро, что никакой температуры у нее нет и быть не может. Стефана не успокоилась, пока показания сестры не были подтверждены показаниями термометра; опыт многочисленных болезней Митики приучил ее верить, что если нет температуры – значит, о серьезной болезни речи нет.

– Павла, ты сегодня дома? Я тогда малого в сад не поведу, дождь, и все равно уже опоздали… Ладно?

Павле было все равно.

Сидя на широком подоконнике, она равнодушно смотрела, как Стефана – огромный сиреневый зонтик – бежит через мокрый двор; под дождем белые плиты дорожки казались стеклянными. По стеклу катились капли, Павле казалось, что весь большой мир, в котором она привыкла ощущать себя как дома, – что этот мир плывет, оплывает, качается.

– Павла! А ты вот так не умеешь!..

Довольный Митика стоял двумя ногами на двух больших термосах. Воспользовавшись замешательством тетушки, он успел продемонстрировать, что именно Павла не умеет – спрыгнул с самодельных котурн, отчего зеленый термос опрокинулся и покатился, а красный звонко треснул разлетевшейся колбой.

– Все расскажу маме, – сообщила Павла равнодушно. Митика рассмеялся; Павла снова обернулась к окну.

Сарна НЕ ДОЛЖНА три ночи подряд спасаться от одного и того же саага. То есть, конечно, она МОЖЕТ трижды от него спастись… Как не исключено, что высыпавшиеся из кулька семечки образуют на полу графическое изображение статуи Вдохновения. Нет таких физических законов, чтобы семечки не сложились в картину. Но вот почему-то никогда не складываются!..

Павла закусила губу. Оказывается, она всю жизнь подсознательно этого боялась – у нее, наверное, психическое отклонение. Она действительно больна, только не так, как думает Лора, и совершенно не той болезнью, в которых разбирается вооруженная градусником Стефана…

– Павла, а давай в хоккей!..

Не оборачиваясь, она качнула головой; Митика заорал, да так пронзительно, что у Павлы моментально закружилась голова:

– Ну давай…

Закусив губу, она заколотила в Митикины ворота подряд три шайбы; на четвертой уязвленное самолюбие юного спортсмена выкинуло фортель, Митика в ярости зашвырнул шайбу под кресло и ушел дуться на кухню. Павла вздохнула с облегчением и снова взгромоздилась на подоконник.

В принципе она может позвонить в анонимную психиатрическую службу. Хоть сейчас – хотя лучше, конечно, из телефона-автомата… Она объяснит, в чем дело, и попросит совета. Неудобно и тягостно, но все же лучше, чем… В конце концов, есть ведь какие-то стимуляторы. Выключающие сон. На день, на два… Сколько человек может продержаться?.. «Сон ее был глубок, и смерть пришла естественно…»

Нет, но ведь то, что творит этот сааг, это вообще ни в какие ворота не лезет!.. Вот кому надо обратиться к психиатру, если, конечно, он не хочет, чтобы вскорости его прикончил как бешеного какой-нибудь егерь…

Митика подозрительно долго молчал. Павла отвлеклась от тяжелых мыслей, посидела, прислушиваясь, потом тихонько встала и пошла на кухню.

Уже в коридоре до нее донеслось сосредоточенное Митикино бормотание:

– Поворот, поворот… Прямая дорожка… Поворот… Куда, куда?! Это не по правилам… Тут поворот, поворот…

Павла заглянула.

Посреди кухни стоял на четвереньках увлеченный Митика; рассыпанные костяшки домино уложены были в некое подобие лабиринта, и юный натуралист водил по нему прутиком от веника, причем Павла не сразу разглядела, что главный персонаж игры – ошалевший, средних размеров таракан.

– Митика, фу! Митика, какая гадость, скорее руки помой!

– Я его руками не трогаю, – пробормотал Митика, не отрываясь от игры.

– Перестань мучить насекомое!

– А я не му… не мучию…

– Ты будешь слушаться или нет?!

Воспользовавшись минутным отвлечением маленького экспериментатора, таракан выбрался из лабиринта и нырнул в щель под мойкой. Митика возмущенно запричитал; Павла молча взяла его под мышки и потащила в ванную, Митика вырвался, оскорбленный, схватил пригоршню костяшек от домино и швырнул в стену:

– Ты! Зачем! Что ты мне мешаешь, ты мне мешаешь!!

Павла плюнула, повернулась и ушла; хотела закрыться в своей комнате – но поверх неубранной постели комком валялась ночная рубашка, и Павла содрогнулась, будто ей показали труп. Так и не решившись прикоснуться к собственной постели, она взяла со стола диктофон, бумагу и ручку, вышла в гостиную, устроилась в кресле и взялась расшифровывать какое-то длинное, нудное и бессодержательное интервью.

«Как вы считаете, почему жанр эротической прозы с таким трудом прокладывает себе дорогу в сельской местности?» – «Видите ли, то, что мы привыкли называть эротической прозой, есть на самом деле не что иное, как углубленный эгопсихологический пласт…»

В затылок Павле ударила ледяная струя воды; подскочив, она выронила диктофон. Митика, вооруженный водяным пистолетом, немедленно улепетнул в ванную и заперся изнутри.

Углубленный эгопсихологический пласт.

Павла побродила по комнате, бездумно поводила пальцем по пыльному экрану телевизора; дождь за окном прекратился, теперь там стояло солнце.

Митика просидел в ванной полчаса, и причиной его усидчивости оказалась картина, которую он рисовал на большом зеркале Павлиной новой помадой. Павла изучила телефонный справочник, в котором номеров анонимной психиатрической помощи оказалось аж двенадцать – на разные случаи жизни; после обеда вернулась Стефана, Павла молча передала ей притихшего шкодника и вышла во двор, комкая в кармане бумажку с переписанными телефонами.

Она надеялась, что номер, избранный ею для первого звонка, – информационно-консультативная служба, – окажется отключенным или занятым; трубку подняли сразу же, без гудка.

– Добрый день, – поздоровался мягкий женский голос.

– Добрый… – отозвалась Павла автоматически.

– Вы позвонили нам – вы нуждаетесь в помощи?

Павла сглотнула.

– Я отвечу на все ваши вопросы. И поверьте, что все, о чем вы собираетесь спросить, совершенно естественно и не может быть стыдным…

Павла молчала; стены телефонной будки отгораживали ее от мира звуконепроницаемой стеной, голубоватым панцирем. В будке она чувствовала себя удивительно надежно. Надежнее, чем дома.

– Я три ночи подряд… попадаю… туда.

Пауза была такой короткой, что, можно сказать, ее и не было вовсе; женщина в трубке не стала переспрашивать:

– Да, это редкий случай. Как правило, мы попадаем в Пещеру не чаще раза в неделю, это оптимальный режим для нервной системы в спокойном состоянии… Может быть, в последнее время ваша жизнь круто изменилась? Что-то новое, сильные эмоции, требующие выхода?

Павла честно задумалась. И думала почти минуту. Ежедневные нагоняи Раздолбежа вряд ли можно считать сильным раздражителем…

– Нет.

– Хм… Возможно, причина чисто физиологическая. У подростков это связано с гормональной перестройкой, у молодых женщин… Вы ведь молоды, судя по голосу?

Павла напряглась. Ей показалось, что она теряет частицу своей анонимности.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться. Расслабьтесь – теперь, вероятно, вы попадете в Пещеру не раньше, чем недели через две…

– Это еще не все! – выкрикнула Павла.

– Я слушаю, – голос в трубке сделался серьезным.

– Я… трижды… все эти три раза… за мной охотился один и тот же…

– Не волнуйтесь, – мягко попросила женщина в трубке. – За вами охотился хищник?

– Сааг, – выдохнула Павла. Женщина в трубке выдала замешательство секундным молчанием.

У Павлы вспотели ладони. Ей все сильнее хотелось бросить трубку на рычаг.

– Я вам сочувствую, – проговорила наконец женщина. – Вы, по-видимому, пережили сильнейшее потрясение…

– Но трижды! Трижды!!

– Не волнуйтесь… Все позади.

– А вдруг он… опять?!

– Не волнуйтесь. В четвертый раз этого не повторится… Прежде всего вам не следует смотреть на произошедшее с вами как на нечто совсем уж невозможное. Такие случаи редко, но все же бывают, это как рождение сиамских близнецов, печально, но при нынешнем уровне медицины вовсе не так трагично… Сейчас я дам вам номер телефона, которым вы при желании можете воспользоваться, вам ответит консультант, специализирующийся именно на многократной опасности… Вы записываете?

– У меня нет ручки, – сказала Павла потерянно.

– Не страшно… Вы в любой момент можете перезвонить по этому телефону, и вам продиктуют… Однако прежде всего – не волнуйтесь. Знайте, что произошедшее с вами случалось уже с десятками других людей. Подавляющее большинство их прожили долгую счастливую жизнь, но если у вас возникнут новые страхи – вы всегда сможете позвонить…

– Если проснусь, – пробормотала Павла глухо.

– Попробуйте принять легкое успокоительное…

– Хорошо. Спасибо.

Павла повесила трубку. На той стороне улицы, у входа в небольшой скверик, стояла и сияла на солнце великолепная, ухоженная машина.

Павла бледно улыбнулась.

Она дала понять незнакомой женщине, что ее утешения не произвели на Павлу никакого эффекта, но это было неправдой.

Произвели.

Произвели настолько, что, вернувшись домой, она первым делом прошествовала в свою комнату и тщательно, без всяких лишних мыслей застелила пугавшую прежде постель.

* * *

– …таким образом процент результативной агрессии составляет на сегодняшний день три и восемь сотых процента. За последние десять суток выявлены двенадцать личностей, чья норма агрессивного поведения превышала установленное число в два и более раз… Десять ликвидированы. Двое находятся под усиленным контролем; все показатели за прошедшую декаду находятся в рамках нормы и позволяют охарактеризовать ситуацию в общем как стабильную.

Сухощавый желтолицый человечек наконец-то поднял глаза от блокнота. Его треугольное лицо поразительным образом напоминало эмблему – эмблему Рабочей главы, вшитую в лацкан его строгого пиджака. Лицо, как эмблема, – выразительное и совершенно неподвижное.

Некоторое время длилась пауза. Люди, собравшиеся здесь за круглым столом, чего-то ждали. Но никто не хотел заговаривать первым.

– Спасибо… – пробормотал наконец грузный бородач, чье кресло казалось выше и внушительнее прочих. – А теперь… что ж. Теперь относительно антивиктимного поведения. Относительно этого дикого случая, который вы упомянули… Дикого, потому что максимальный зарегистрированный индекс антивиктимности… сто девяносто три, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – негромко проговорила единственная за столом женщина, полная, с заурядной внешностью домохозяйки. И под обратившимися на нее взглядами продолжила прерванное занятие – шлифовку ногтей при помощи маленькой, тускло поблескивающей пилочки.

Человек с треугольным лицом и эмблемой на лацкане кашлянул, будто у него внезапно запершило в горле:

– В нашем случае – почти триста процентов, координатор.

Бородач поднял брови:

– То есть? Вы, надеюсь, полностью исключили случайность, ошибку, непреднамеренное искажение фактов?

Человек с треугольным лицом позволил себе обиженно поджать губы:

– Рабочая глава не так часто ошибается, координатор.

– Следственный эксперимент?

– Вероятно, потребуется. Но… не в ближайшее время. Нанесение психологических травм, несовместимых с жизнью…

Сидящие за столом люди поерзали в креслах, устраиваясь поудобнее – так, как будто у всех одновременно затекли ноги.

– Не было ли нестандартного поведения со стороны хищника? – продолжал допытываться бородач. – Возможно, незавершенная агрессия? Или, наоборот, превышение допустимого индекса?

Его собеседник чуть приподнял подбородок:

– И нам приходил в голову этот вопрос. Специальное исследование подтвердило: хищник действовал стандартно, в рамках своей личной нормы агрессии. Она у него достаточно высока… Другое дело, что именно в этом случае превышение определить сложно – слишком нестандартная… э-э-э… ситуация. Но, надо сказать, этот человек сам пошел на то, чтобы дать информацию… На всякий случай мы взяли его под контроль.

– Поразительная предусмотрительность, – негромко проронила женщина. И положила пилочку на стол.

– Охраняющая глава чем-то недовольна? – поинтересовался человек с эмблемой.

Женщина подняла взгляд; на ее оплывшем, лишенном косметики лице сидели цепкие, как крючья, жесткие, пристальные глаза.

– Охраняющая глава, – женщина говорила небрежно, по ее голосу можно было решить, что она говорит с подругой по телефону, – имеет сведения об утечке информации… скажем так, о возможности такой утечки.

Некоторое время было тихо.

– Так возможность утечки или утечка? – медленно переспросил бородач.

– Маниакальная подозрительность, – сказал человек с треугольным лицом, поглаживая свою эмблему, – есть необходимая принадлежность охраняющих структур… Факты?

Женщина помолчала, буравя его взглядом. Потом обернулась к бородачу:

– Охраняющая просит полномочий для работы с этой… внезапно возникшей проблемой.