Глава 4. Территория
Я выхожу из университета. Прохладный вечер закрыл город темнотой, набросив серое покрывало туч на крыши Бостона. Холодный металл луны сверкнул ненадолго, разрезав ткань облаков, но ветер торопливо затянул прореху. Я съеживаюсь от отрезвляющего ветра и радуюсь тому, что не забыла дома ветровку, она оказалась сейчас очень кстати. И сразу вспоминаю об оставленной в офисе сумке с лэптопом. Но решаю не возвращаться – очень маловероятно, что сегодня я сяду за работу дома. К тому же очень не хотелось бы столкнуться с Лорэном. Я, конечно, очень надеюсь, что Эммануэль (вот так легко я перешла на то, чтобы фамильярно называть его по имени в своей голове) уже уехал. Мне нужно немного покоя, чтобы упорядочить мои мысли, которые несутся скоростным поездом, а сердце стучит так, что готово вырваться из грудной клетки. И какой бы интерес ни вызывал у меня Эммануэль, я слишком устала от нашего с ним, пусть и коротенького, но все же разговора в уборной. Мои инстинкты почему-то на взводе, и они отчаянно подсказывают мне, что в нем есть что-то странное. И эта загадка одновременно и пугает, и привлекает меня.
Я еще помню, сколько будет стоить такси от университета до дома. Самым практичным будет выйти на одной из станций красной линии, Филдс Корнер, Ашмонт или Батлер, где-нибудь недалеко от моей станции, Милтон, чтобы таксист согласился отвезти меня домой, но при этом чтобы это было достаточно близко к моему дому, и потому поездка получилась бы бюджетной.
Я прикидываю у себя в голове ценник за такси и начинаю быстро идти в направлении метро, но не успеваю даже завернуть за угол здания, как понимаю, что рядом останавливается машина. В ту же секунду открывается пассажирская дверь, и мое внимание привлекает мягкий голос:
– Я думаю, вам стоит сесть в машину. Никогда не знаешь, насколько безопасна прогулка по ночному Бостону.
Эммануэль наклоняется в мою сторону, приглашающим жестом показывает на правое сиденье, взглянув на меня так, что мой желудок сжимается в кулачок.
Его автомобиль – как отдельный вид искусста. Это блестящий черный кабриолет с поднятой крышей. Я представляю, какие чувства может вызвать поездка на таком шикарном автомобиле с открытым верхом. Я не разбираюсь в автомобилях и не знаю его марку, но весь его вид кричит о баснословной стоимости этого чуда техники. Откуда у профессоров деньги на такие тачки?
Несмотря на разумность доводов Эммануэля, я сомневаюсь в том, насколько это этично – садиться в машину к человеку, с которым меня связывают рабочие отношения, да еще практически рядом со зданием университета.
Наконец усталость, любопытство и мое опьяненное безрассудство берут верх над рациональностью и практичностью моего разума. Мне остается только надеяться, что никого из сотрудников кафедры не окажется поблизости и радоваться, что уборная унисекс оказалась пустой в момент моего позора и последовавшего за ним разговора с Лорэном.
Я сажусь в машину и погружаюсь в мир Эммануэля: обволакивающий аромат с древесными нотками заполняет мои легкие. Между водительским и пассажирским сиденьями расположена необычно высокая торпеда, и это дает мне странное чувство защищенности, словно я в колыбели. Я поворачиваю голову и встречаюсь с голубизной его глаз. Он в ожидании смотрит на меня, и я успеваю поежиться от того, насколько сильно действует на меня его присутствие. Это сложно описать, но меня как будто накрывает волной.
Я отвожу взгляд и смотрю на свои руки. Я надеюсь, что это поможет мне справиться с собственным дыханием и привести мысли в порядок.
– В каком направлении мне ехать? – спрашивает он, уже не глядя на меня.
Ах, да, я так и не сообщила ему, где живу.
Я все еще физически ощущаю на себе его внимательный взгляд и безуспешно пытаюсь взять себя в руки.
– Я живу в Дорчестере, – мне кажется, на последнем слове мой голос вздрагивает. Я молюсь, чтобы Эммануэль этого не заметил. Хотя после его присутствия при том, как меня вырвало в раковину, мне уже должно быть все равно, я все еще надеюсь произвести на него совсем противоположное впечатление. Это настолько нелепо, что даже весело.
Я диктую ему свой полный адрес.
– Вы в самом деле живете в Дорчестере? В самом криминальном районе Бостона? – спрашивает он и наконец смотрит на меня.
В его голосе удивление и что-то еще. Я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть в его глаза. Такое чувство, что они стали на несколько тонов темнее. Настроение в машине из легкого смущения переходит в напряженное молчание.
– Там не так уж и плохо, – начинаю оправдываться я. – Правда, поздно вечером не погуляешь, если не хочешь приобрести парочку новых друзей-наркоманов, – пробрасываю я, чтобы разрядить обстановку.
– Шутите? Хорошо. Новости совсем не слушаете? – спрашивает он меня, и у меня возникает странное ощущение, как будто из салона машины откачали воздух. – Там что ни день, то новый труп находят, – добавляет он. – У вас есть какая-то особая причина для того, чтобы жить в Дорчестере?
– Причина? – я пытаюсь понять его вопрос.
– Ну, семья у вас там живет, или парень?
– Нет, я…, – я прочищаю горло, пытаясь звучать увереннее и убедительнее, но вместо этого мой голос звучит еще более тоненько. – Я живу одна, моя семья живет далеко, –решаю я сказать все как есть. – Там просто дешевле. И когда я была студенткой, это было жизненно важно.
– Не думал, что профессор Альварес платит своим аспирантам так ничтожно мало, что они не могут позволить себе нормальное жилье, – Эммануэль по-прежнему не оставляет тему моего жилья в покое.
Я решаю не отвечать ему на едкое замечание.
Автомобиль мягко трогается с места, в салоне негромко звучит какая-то приятная мелодия, и я пытаюсь сосредоточить свое внимание на ней. Я чувствую, что все еще пьяна, но в моей голове потихоньку начинает проясняться.
– Почему Гарвард? – меняет тему Эммануэль. Я вопросительно смотрю на него, до меня не сразу доходит смысл его слов.
– Это самое престижное место для обучения в мире. Мне очень важно получить работу, а это место как никакое другое может в этом помочь.
Я вижу краем глаза, как Эммануэль усмехается (боже, как же предугадать его настроение!). Он проводит руками по своим немного волнистым каштановым волосам, поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу снисходительность. К сожалению или к счастью, он отворачивается слишком быстро. И я замечаю, что перестаю дышать. Я делаю глубокий вдох. Я благодарна тому, что Эммануэль не замечает или делает вид, что не замечает реакцию моего тела на него. Мое глупое тело, сейчас же веди себя адекватно!
– А кто не хочет получить работу? – произносит Эммануэль. – Вы сидите в той же лодке, что и все остальные постдокторанты и аспиранты.
Я ощущаю, как его слова обжигают мою кожу. Как бы мне ни хотелось это скрыть, я должна признаться себе в том, что мне бы очень хотелось, чтобы Эммануэль видел меня особенной. Но он меня совсем не знает, как и я его. Моя ситуация настолько кардинально отличается от жизненных обстоятельств всех тех, с кем сталкивался этот богатенький красавец, что даже нет смысла что-либо ему доказывать.
Вместо того, чтобы спорить, я отвлекаюсь на дождь, который успел начаться, и теперь капли дождя, а вместе с ними и огромные градины громко стучат по крыше и стеклам автомобиля.
Я бы очень хотела задать тот же самый вопрос Эммануэлю и узнать, почему он выбрал именно Гарвард. У него, в отличие от меня, наверняка было полно разных предложений по работе. Но мне не слишком удобно задавать этот вопрос и, несмотря на его разрешение называть его по имени и любезное предложение подвезти меня (хотя возможности отказаться у меня как таковой и не было), я не думаю, что стоит забывать о субординации. Поэтому я решаю не лезть к нему с вопросами. Мы едем молча, и только стук дождя, тихая музыка и едва слышный шорох шин заполняют тишину.
– Вы не слишком-то разговорчивы, – говорит Эммануэль. Ему определенно нравится навязывать мне свою оценку меня.
– Я не люблю разговаривать с людьми, которых не знаю, – мрачно говорю я, и это правда.
– Это я уже заметил, – он чувствует на себе мой удивленный взгляд и объясняет: – На вечеринке вы ни с кем не общались, – и неожиданно добавляет: – Я на собственном опыте знаю, что такое быть интровертом, и, поверьте мне, тяжело узнавать людей, если с ними не разговариваешь.
Остальная часть нашего пути проходит в молчании. И я благодарна Эммануэлю за то, что он больше не комментирует никакие из моих качеств.
Мы подъезжаем к моему дому. Мои социальные навыки объявили сегодня бойкот, и я не представляю, что следует говорить в такие моменты. Возможно, мне стоит пригласить его на чай? Откуда-то из подсознания на мгновение всплывает неуместная фраза из детского фильма о том, что вампир может войти в дом только если ты его пригласишь. Я сразу же отказываюсь от мысли пригласить его, но, конечно, совсем по другим причинам. Во-первых, он вряд ли согласится. Во-вторых, моя маленькая студия просто взорвется от этого сгустка энергии по имени Эммануэль Лорэн. Я уже представляю, как взрываются мой маленький рабочий столик и несчастная прикроватная тумбочка только от одного его взгляда. В-третьих, и, наверное, самое главное, мне невероятно стыдно показывать ему, как я живу. В-четвертых, никто не отменял того, что он мой начальник, и то, что я сижу в его машине, уже является нарушением академических правил общения начальства и подчиненных.
Наконец я решаю просто поблагодарить его и извиниться за причиненное беспокойство.
– Большое спасибо за то, что подвезли. Мне правда неудобно из-за того, каким оказался этот вечер, и что вам пришлось потратить на меня целую кучу времени, – на одном дыхании произношу я свою заранее подготовленную речь. – Поверьте, такого больше не повторится, – немного с грустью добавляю я.
Эммануэль кивает, словно принимая мои извинения.
– Хорошо, что у меня достаточно свободного времени, чтобы развозить всех моих пьяных постдокторантов по домам. Иначе мне пришлось бы нанимать для всех вас по персональному шоферу.
Я замечаю, что Эммануэль чуть наклонился вперед, к лобовому стеклу, и сквозь дождь рассматривает окрестности. Но комментариев о непригодности моего жилища больше не выдает.
– И, Эммануэль, – впервые произношу я его имя, – будьте осторожны, опасные люди живут не только в Дорчестере.
Я открываю дверцу, чтобы выйти из машины, и вижу, что он улыбается. И я понимаю, что впервые вижу его улыбающимся. Его глаза кажутся почти черными из-за скудного освещения моего двора.
Глава 5. Природа
Утро следующего дня проходит тяжело. И я не знаю точно, вызвано ли мое недомогание похмельем или это результат интенсивного общения с профессором. У меня вчера совсем не было сил перезвонить Бетан, которая оставила мне пять пропущенных звонков. А сегодня я уже опаздываю, и это только второй официальный день моей работы. Я очень надеюсь, что она меня простит, но я знаю ее характер, и если я не отвечу ей как можно скорее, она прибежит ко мне на работу, и тогда никому несдобровать. Бетан – отличный психолог, но границы других она нарушает на раз плюнуть.
Я вздыхаю и, пока пью кофе, все же отправляю ей коротенькое сообщение: «Все в порядке, опаздываю на работу, люблю, целую».
Сегодня я собираюсь поработать в лаборатории, поэтому надеваю удобные голубые джинсы и простую белую футболку. Волосы я собираю в свободную французскую косу. Сегодня мне совсем не хочется делать даже самый легкий макияж, но я смотрю на свое отражение в зеркале и вижу, что я совсем бледная, и от этого мои веснушки стали еще заметнее, особенно на переносице. Они словно нарисованы тонким светло-коричневым карандашом. Я слегка прокрашиваю ресницы тушью, наношу чуть-чуть персиковых румян, и лицо оживает. Приведя себя в порядок, я сую ноги в текстильные слипоны и выхожу налегке, поскольку моя сумка так и осталась в офисе. Сегодня я – наконец-то! – начну работать в одной из лучших лабораторий мира, я долго к этому шла и приложила немало усилий, поэтому я чувствую прилив сил, несмотря на осадок в душе после вчерашнего вечера.
До университета я добираюсь быстро и прихожу почти вовремя. Изабелла уже сидит за столом и что-то набирает на своем рабочем компьютере. Я здороваюсь с ней, она быстро поворачивается ко мне и с удивлением смотрит, как я вытаскиваю из-под стола свою оставленную вчера сумку и достаю свой персональный лэптоп.
– Ты куда вчера подевалась? – спрашивает меня Изабелла с подозрением, и весь ее вид прямо так и говорит о том, что как бы я ей ни ответила, она этому не поверит.
Именно поэтому я выбираю ни о чем ей не докладывать.
– Я ушла домой, а куда еще? – спокойно отвечаю я, понимая, что, в принципе, сказала правду.
– Так быстро, – с недоверием произносит девушка, – а мы только начали веселиться. Лорэн тоже быстро ушел, а жаль, – томно вздыхает она. – А вот Рустерхольц выпивал наравне со всеми. Не понимаю, откуда только силы у этого старикашки, —говорит она раздраженно.
Я никак не комментирую ее нелицеприятный комментарий в адрес профессора, хотя я считаю, что если бы не седые волосы и белые усы, он бы не выглядел таким старым, к тому же он талантливый ученый, тактичный и приятный в общении человек.
Я уже вчера поняла, что Изабелла мне не нравится. Но это не мешает мне постараться раздобыть у нее кое-какую информацию.
– Изабелла, а ты не знаешь, сколько получают профессора на нашей кафедре? – спрашиваю я как бы невзначай.
– Ты что, уже на должность профессора нацелилась? Ну у тебя и амбиции, а кажешься такой безобидной, – присвистывает Изабелла.
Я пропускаю мимо ушей все, что извергает рот Изабеллы. Мне необходима информация совсем другого рода.
– Я видела, как профессор Лорэн вчера уезжал на черном автомобиле, я не знаю марку, но машина кажется очень дорогой. Неужели мы тоже сможем себе позволить такой автомобиль, если станем профессорами? – подыгрываю я ее предыдущей реплике.
– Чтооо? – глаза Изабеллы округляются, и ей необходима секунда, чтобы понять смысл моего вопроса, а потом она начинает содрогаться от смеха. – Закати губу обратно, – не может она успокоиться, но мне это только на руку. – В какой такой вселенной профессору платят столько, чтобы хватило на Бугатти, ну сама подумай!? – наконец-то перестает она смеяться. – Лорэн богат, он и его отец – в списке Форбс[9 - «Forbes» – американский финансово-экономический журнал, публикующий рейтинги богатейший людей и крупнейших компаний мира.], загугли. Я думаю, у них этих Бугатти, и не только – хоть жопой жуй, – машет она рукой. – Поэтому даже не надейся, что когда-нибудь заработаешь на такую машину, – цинично бросает мне она.
– Я и не рассчитывала.
– И можешь не рассчитывать, что он тебя на ней когда-нибудь прокатит. В его машине еще никто никогда не ездил. И вообще, он никого к себе не подпускает на расстояние вытянутой руки, – выдает Изабелла даже больше информации, чем я рассчитывала. – Наверное, боится голддигерш[10 - От английских слов «Gold digger» – золотоискатель. Женщина или мужчина, охотящиеся за финансово обеспеченными партнерами.], – смеряет она меня взглядом. – Ну конечно, богатый, красивый, да еще и гений. Поэтому самое большее, на что ты можешь рассчитывать – это посидеть с ним на собрании или на его лекции. А-а, ну еще есть конгрессы.
Замечательный разговор. Я отворачиваюсь и включаю свой компьютер. Мои руки дрожат, и я вспоминаю время вчерашнего вечера, которое я провела в его машине. Неужели я произвела на него такое жалкое впечатление, что Эммануэль даже изменил своим правилам и решил подпустить кого-то из сотрудников так близко? Я надеюсь, что Изабелла ошибается. И хоть она производит впечатление человека, знающего все последние сплетни, она все же не знает всего, а именно того, что вчера вечером я сидела в этой самой Бугатти.
Я стараюсь отвлечься от мыслей о вчерашнем вечере и иду в лабораторию, в которой планирую начать выделять ДНК новых образцов, присланных мне из Норвегии. Только я успеваю открыть дверь в помещение с ПЦР машинами, как мимо меня проносится огромная фигура в белом лабораторном халате. Даже не смерив меня взглядом, Лорэн, как величественная грозовая туча, прокладывает себе путь дальше, и возникает такое чувство, что даже стены расступаются перед ним. По крайней мере, я заметила, как при виде него это сделали парочка студентов-магистров. Какая муха его укусила? На что он так разозлился?
Я сглатываю и прохожу в лабораторию, где вижу, как одна из аспиранток громко рыдает, а другая ее успокаивает и говорит ей что-то по-испански. Я узнаю этих девушек и вспоминаю, как вчера вечером они отчаянно пытались флиртовать с Лорэном.
– Что случилось? – спрашиваю я до того, как успеваю себя остановить от вмешательства в то, что меня не касается, и в то, чего я, вероятно, не хочу знать.
Пока одна из девушек рыдает, вторая, мягко поглаживая ее по спине, объясняет ситуацию:
– Мария сделала ошибку в дизайне праймеров[11 - Короткий фрагмент нуклеиновой кислоты, используемый для создания множественных копий участка ДНК.]. И профессор Лорэн очень разозлился.
– Он сказал мне, что я ничтожество, и что я никогда ничего не добьюсь, раз даже в таких элементарных вещах делаю ошибки, – всхлипывает Мария, пока подруга прижимает ее к своему белому халату.
– И часто такое бывает? – спрашиваю я в ужасе.
Не знаю, чего именно я ожидала. Но после вчерашнего заботливого отношения ко мне и его помощи Лорэн произвел на меня совсем другое впечатление. Да, я заметила, что он склонен к вспышкам гнева, но то, как он повел себя с девушкой, совсем недопустимо. И даже я это понимаю.
– Это бывает достаточно часто, он это делает, чтобы оградить нас от совершения таких ошибок, – говорит вторая аспирантка, имя которой я пока не знаю. – Ему лучше не попадаться под горячую руку. Он очень быстро избавляется от людей, говорит, что бездарностям здесь не место.
Как только девушка это произносит, Мария начинает всхлипывать еще громче.
– Почему вы никому не пожалуетесь? – спрашиваю я и замолкаю, понимая, что меня никто за язык не тянул.
Обе девушки смотрят на меня круглыми от ужаса глазами.
– Кому? – спрашивает вторая аспирантка.
– Я не хочу потерять это место, – произносит уже успокаивающаяся Мария. – Только здесь, еще будучи аспирантом, можно попасть автором в «Нэйчер».
Как по мне, так это слабый аргумент для оправдания унижения, которое испытала девушка. Но кто я такая, чтобы ее разубеждать? Люди учатся только на своих ошибках. И все же я не забываю поблагодарить Бога за то, что мне предстоит работать в основном с добряком Рустерхольцем, а не с Эммануэлем Лорэном.
Наконец каждый возвращается к своей работе, и я тоже могу заняться выделением образцов ДНК.
В середине дня в лабораторию заходит Изабелла, чтобы сообщить мне, что закрыла наш офис и уходит на обед.
– Пойду возьму себе большой гамбургер. Все-таки американская кухня – самая лучшая в мире.
Мария, которая уже совсем успокоилась и старательно исправляет свои ошибки, поворачивается к ней с удивленным лицом:
– Американская кухня? Так в американской кухне нет ничего вкусного, это же только бутерброды и жареная картошка, – она смотрит на свою подругу, тоже латиноамериканку, ища поддержки.
– Да, мы специально понизили нашу кухню до ваших стандартов, чтобы она вам больше подходила, – парирует Изабелла не моргнув глазом и уходит наслаждаться самой изысканной кухней в мире.
По выражению лиц всех находящихся в лаборатории я понимаю, что Изабеллу здесь не любят и считают занозой в заднице.
Остаток дня проходит более спокойно. Я доделываю работу в лаборатории и отвечаю на парочку имейлов от соавторов моей недавно вышедшей публикации. Несколько раз в коридоре я замечаю Эммануэля, и я очень рада тому, что он меня либо не видит, либо делает вид, что не видит. Его настроение все еще напоминает грозовую тучу, с которой, как и с любой стихией, не стоит вступать в спор.
Домой я добираюсь до темна и даже успеваю зайти в маркет, расположенный рядом с метро. Я люблю готовить, делаю это хорошо, и если я когда-нибудь оставлю науку, то всегда смогу устроиться работать в ресторан. По крайней мере, я себя этим успокаиваю. Я готовлю себе ризотто с грибами и смотрю очередную серию «Одни из нас». Вымыв посуду, я понимаю, насколько выматывающими были для меня первые дни работы. Я решаю пойти в душ, а потом сразу спать, не позвонив Бетан, да простит меня ее Светлость.
Я долго не могу заснуть. И когда наконец засыпаю, то целую ночь вижу глаза цвета грозовой тучи. Они гипнотизируют меня, и я не могу им сопротивляться.
Глава 6. Хранитель
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом
