Денис Грей "Недоброе утро Терентия"

Недоброе утро Терентия
Денис Грей

Приключения одного веселого парня по имени Терентий на обломках бывшего СССР. В одно не очень доброе утро он проснулся внутри яйца. С трудом выбравшись из этого странного плена, наш герой понял, что привычный ему мир очень сильно изменился! И что там началось… Полный армагедец, апокалипсец, мордобой, чудеса и просто фантастика.Добро пожаловать в альтернативную реальность!

Денис Грей

Недоброе утро Терентия

Глава 1. Пробуждение в яйце.

Внимание!

Все события и персонажи вымышлены. Любые сходства, а также совпадения с реальными событиями, именами, названиями и местами действия, – совершенно случайны.

Данное произведение несет исключительно развлекательный характер, не является пропагандой чего либо, не служит призывом к каким-либо действиям, и не несет в себе цели кого-либо оскорбить, либо унизить.

Автор категорически против подражания описанным в произведении действиям, а также исполнении и имитации данного сценария, или сюжета, а также его элементов, или отдельных эпизодов в реальной жизни.

Поехали!

– Е-мое, где это я? – очнулся внутри чего-то. Склизкого… Будто в яйце сижу. И не темно вроде, а так, стенки просвещаются немного. И из кожи оно. Гладкое, на ощупь – теплое! А я голый. Весь. И мокрый. Бывает поди такое?! Мож перебрал вчерась-то? Вот и мерещится всякое! Было один раз уже: Черти на люстре скакали. Борзые такие! Скачут, пальцами в меня тычут и ржут, приговаривают: – Ты Терентий, дурак! – и снова скакать…

А я им: – Вы мол, некультурные совсем! Люстру энту, нам многоуважаемая мама жены, на годовщину подарила, а вы скакать! Прекратите немедленно безобразие это! Ага…

Так они чего удумали! С люстры поспрыгивали и меня хвать, и вроде-бы растягивать пытаются. И ребры мне щекочут. Словно на баяне играют! Разозлили они меня тогда. Вот на кой им живого человека, завместо баяна растягивать? Вырвался и погонял я этих чертей. Хорошо погонял. Даже вспотел мальца! Тольки, опосля как разглядел, батюшки, не черти то! Санитары меня пеленать приехали… Жена вызвала. Ага, она такая! Заботливая… Только не вышло у них ничего. Их то всего четверо приехало! Тогда я еще больше разозлился. Эт как это меня так не уважают, что вчетвером брать приехали?! Ух я их! Шестерых то! Ага, четверо в хате полегло, водитель ихний, да сосед мой. Чего сосед? Да потому, что – козел. Вот почему! Помянешь, дык икнется…

Помню, стоит о забор опершись. Рожа ехидная такая! Глядите-ка, говорит, Терентия нашего бела горячка хватила! А я себя оглядел, – не белый. Лоб пощупал и дажить спину и ноги. И то, что ниже спины. Теплые. Но не горячие же?! Брехло поганое! Я и его погонял. Он у меня, вместе с забором в хату полетел. Очнулся он потом и в погреб схоронился. Сидел там, нос не казал! Неделю сидел. Жонка его ему харчи туды таскала. Шоб с голодухи не окочурился. Знаю я его «голодуху»! Тама у него канистра с самогоном прикопана. Так сказать – стратегический припас! Вот он стратегию свою, там и осуществлял. Пока и по его душу санитары не приехали. Сам все вылакал, в одно рыло! А с нами, с мужиками, не грамма не поделился. Потому и козел! Ну и шут с ним. Тьфу, зараза. Помянешь, дык икнется…

А за санитаров даже стыдно маленько… Люди-то образованные! Слова всякие знают. Умные. И говорят так красиво! Навроде по-писаному. Мол, – Здравствуйте уважаемый Терентий Павлович! Снова Вы за старое? – это они так мой перепой обзывают. Можно же сказать: – Нажралося, скот! – Ан-нет! Так говорят. Суть вроде та-же, а приятно! Ребра я им помял. Одному вроде руку сломал. Водителю зуб выбил. И глаз подбил. Осерчал маленько, за чертей принял. Стыдно мне…

Участковый тогда приходил. Наш «Дядька – Вий». Не, это мы про себя так кличем его! За глаза. Но не по-злому, а с уважением! Виктор Семенович он. Он, мужик здоровый, кулаки – как гири пудовые! Бывало, кто шалит дюже здорово, так он придет и сразу в нос – Бац! А потом смотрит так… Вроде и добро так, по-отечески, и вроде смертушка тебе прямо в душу заглядываит и нутро холодит, жилушки тянет, силушки лишает. Вмиг каменеешь. И хочется вроде че-то сказать, да губы не разлепить! Завместо слов, одни му-му. Взгляд у него такой. Ага. Дядька-Вий, он и есть!

Было дело, бандюки повадились в нашу-то деревеньку. Аль залетные, али беглые. Кто их знает! Трое их было. Так они наше сельпо хотели грабануть. Видать совсем туго было. С головой конечно! У нас там два прилавка всего. Один с хлебом, двадцатилетней выдержки, а второй с водкой-паленкой и крупой прелой. И гвозди еще. Рядом в ящиках. Крупы не много, а вот гвоздей, хоть завались! Все можно приколотить, хоть заколотись совсем! Только там никто ничего не покупает. Водки, ее и своей полно, а хлеб и крупу – даже свиньи не жрут! Не еда то для них. Не съедобное. Вот! А гвозди – гвозди стоют мама не горюй… Никаких денег не напасешься. Потому, все и лежит годами! Ну а мы с мужиками, наловчились старые гвозди ровнять. И даже преуспели! Возьмешь, гнутый, как поросячий х… хвост! Положишь на кусок рельсы и тюк-тюк-тюк! Главное, чаще переворачивать, чтоб равномерненько. И снова тюк-тюк-тюк. И готово. Красиво, ровно! Хоть глаз коли! Только не в глаз конечно, шучу я! А допустим дверь прохудилась, вот те гвоздь и дощечка. Молоток – у каждого! Снова – тюк-тюк и красота! И не надо деньжища за гвозди в магазин тащить! Таки-дела.

А магазин – государственный. На балансе. Потому и не закрывают. Только продавщицы меняются часто. От водяры кочурятся. Она ж там дешевая. Даже дешевле самогонки! Наши бабы знают за ту водку и не трогают. Да и некогда им. В огородах кверху задом, от рассвета и до заката! А идуть туда приезжие, да залетные всякие, кому в городе жизни не далось. Вот те бабоньки по незнанию и стограмятся. В последний раз – в последний путь! Жалко их. Вот помню там одна была. Ох какая! Губы – во! Сиськи – во! Ноги – от ушей! Как напрет на себя юбку модну, так вся деревня мужиков туды сбегается. На моду ту поглядеть! Конечно, юбка та в обтяжку, да едва пояса шире. Все женско богатство видать! Соберутся мужички-то глазеют. А она прям зацветает вся! И так нагнется и эдак! И улыбки всем, и подмигиват прям как светофор, своими глазищами. Мужички шум поднимают, крик, свист посреди магазина. А бабы их за шкирку и домой, шоб рты не раззявали, да не повадно было!

Машка ее звали. С соседнего города приехала. Не сложилось там у нее. Да и жилья там тоже не было и с работой туго стало, много чего там не заладилось. Так она сюда. К нам. Тут и хаты пустые и работа какая-ни какая есть. Да и налогов никаких. Живи, да процветай! Только одна она совсем. А у нас, бабе самой туго очень. То гвоздь надо приколотить, то забор поправить, то сарай, то соседа отвадить, чтоб картошку с погреба не крал! Тьфу на него… Помянешь, дык икнется… Вот Машка мужика себе и искала. Да не нашла. Не успела… Жалко. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям…

Участковый расследование вел. Установил: «Отравление некачественными, алкоголе-содержащими веществами». И дело закрыл. А че его открытым держать? Так и сказал, когда папку с делом захлопнул и в пакет целлофановый ее определил. – Штобы мухи не загадили! – и справку о захоронении Марии «такой-то» – выписал. Вдруг кто потребует? Да не потребует никто. Мы тут никому не нужны…

Машу мы за крайней хатой похоронили. У речки что. Красиво там. Водичка шумит, березка растет, да птичка когда-никогда на ветку сядет, споет… Пусть лежит сердешная наша Машенька. Все ее любили! И даже участковый. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям у всех мужиков была. Плакали…

Так вот, про бандюков! А-то как про Машеньку припомню, так все вмиг с головы вылетаит. Жена говорит, это у меня с детства. После того, как с нашим племенным бычком пободался. Будь он не ладен. Крыша набекрень! Не знаю, что бабе-дуре привиделось, каждый раз, как говорит мне такое, выхожу – смотрю: Крыша хаты, на месте. Ровненько! Че она там мелет… Поди разбери бабску голову!

Мне тогда десять было. Или около того. Не помню уж. У одних хозяев жил бык. Пиратом – кликали его. Здоровенный! Метра два в холке! Стадом командовал. Всех коровушек окучивал. Телятки справные от него шли. Только противный был, мама… Как невзлюбит кого, все, пиши пропало! Бодать до смерти будет. По-хорошему, застрелить бы его, да такой бык один, а людишек – много! Поэтому не стреляли его. Не рентабельно энто! Так и порешили. Вот…

Одного раза, шел я мальцом коровушку нашу забрать. Матушка, царствие ей небесное, послала. Мол – подоить надо. Чтоб молока свеженького! Раньше сама ходила она, а в этот раз чего-то приболела, занемогла. Вот и шел я. А энтот зверюга там! И чет я ему не понравился тогда. Толи просто так не понравился, толи он вроде собрался нашу коровушку окучить, а тут я помешал и его объект вожделения увожу, в общем разные версии думать можно… Так он на меня буром и попер! Дурная башка… Он же бык! Откуда ему было знать, что я не с тех, кто побежит? Вот я и не побежал. Только развернулся к нему и лбом навстречу. Как шваркнет! Я на жопу, звезды в глазах, а бык, – на бок. И с концами! Сам не знаю чо, да как, сдох он и все тут… Был Пират – и нету Пирата. Влетело мне тогда от матушки. И от хозяев бычка того. И от Дядьки-Вия. Он тогда еще молодой был… И от всех. Орали, орали, даже побить собирались, да не собрались, передумали. Кто на меня с кулаками полезет? Я-ж не побегу. Отбиваться буду. Не с таких! Чего мне с мужичками-то местными тягаться? Хотя, двое тогда на меня отважились! Мож не знали меня? Иль посмотрели, что малец, да в силушку свою уверовали? Кто-ж их разберет! Завязались мы тогда. Хорошо завязались! Здоровые мужики, как лоси здоровые! Дык, они-ж все равно не такие, как я. Выдохлись быстро! Враз тогда все закончилось. Каждому в рыло и порядок! Лежат, скулят… Демократию постигают.

Матушка тогда деньги за того бычка отдала хозяевам. Много денег! Она год их копила. Хотела мне костюм новый купить. Чтоб красивый я был. Но нет. Тьфу на того бычка… Померла тогда матушка моя. До осени не дожила. Болезь проклятая… Сиротой стал. Дядьке-Вию помогал, чтоб за еду. Дядька—Вий, он хороший! Вырос я при нем. И даже, через столько лет, тех бандюков я ему тоже помогал в овраг кидать.

Про бандюков-то, елки! Опять из головы вылетаит… Точно башка дырявая! Пришли значит энти бандюки магазин грабить. Злющие… Один даже с берданкой был! Продавщица кассу им отдала. Они орать на нее давай, мало им! А откуда там будет? Край наш не богатый… На их беду Дядька-Вий зашел. Ну, проверить там, все ли нормы конституции выполняются, иль может Закон нарушает кто? Оказалось – нарушает! Причем нагло и вооружено! Еще и с применением нецензурного словца. А Дядька-Вий, ох как не любит, когда нецензурно, да еще и по отношению к женщине! Он сразу тогда меры и принял. Как умеет. Носы им в щеки повбивал. Все дела. У него кулачища – во! Арестом дело не закончилось. Не дошло до ареста. Мы их в овраг поскидывали. Лежат такие, в глазах удивление крайнее и носы из затылков торчат. Только обратной стороной. Ага! А берданку участковый себе забрал. Он ее на стену, дома над диваном повесил на гвоздик. На фоне ковра с оленем. Красиво. Боевой трофей!

Вот и тогда ко мне Дядька-Вий приходил. Когда я чертей гонял. Хотел мне в нос дать, но не дошло до меня правосудие его. Пожалел он меня. Или снова злить меня не хотел… Я уже тогда успокоился совсем! Смотрел он на меня своим взглядом. По-отечески так. Молча смотрел. Головой качал. Осуждал шибко видать! Ну а я, как дитя нашкодившее, во фрунт вытянулся, да замер. Уважаю я Дядьку-Вия. Вот! Стою и жду наказания. – Виноват, мол за санитаров. И водителя. А за соседа – не виноват! Потому, что он козел! Тьфу, на него. Помянешь, дык икнется…

Он тогда мне одно сказал. Дядька-Вий то:

– Огорчаешь меня, ты Терентий. Вона сколько шкоды наделал! Санитаров помял? – помял! Руку вона сломал человеку! Угу… Она ж не казенная! Шоферу ихнему глаз подбил? – подбил! Машину ихню перекинул? – перекинул… И соседу своему забор поломал и стену в хату проломил! Кулаками махать Терентий, то дело не хитрое. А хто компенсирует? – ты Терентий! И срок тебе – неделя! – и пошел восвояси. По делам своим служебным видать. Проверять, соблюдение норм Права законного.

А жена моя, любимушка миленька, ему вдогонку:

– А шо, и все? Вы его в тюрьму не заберете?! Иль санитарам бы подмогли, да в психушку его, алкоголика окаяннаго, с глаз! – это она обо мне так беспокоится. Переживает, что здоровьечко мое спортилось маленько. Хочет, чтоб подлечили. Заботливая она у меня. Люблю ее…

Дядька-Вий ей ничо всякого такого, что обычно отвечают, чтоб отстали, не ответил. А кулак показал ей под нос и буркнул очень умное:

– Так и всех можно в психушку! И меня… – и пошел. Жена тогда разом умолкла и на огород убежала. Картошку полоть. Видать умные слова – они силу имеют. К труду располагают!

А я стоял тогда и думу думал… Прав ведь Дядька-Вий! Кругом прав! Потому-что умный он! Осерчать-то оно дело быстрое, а вот люди пострадали, за зря! И стыдно мне тогда стало, ох как стыдно… Я тогда все сразу всем компенсировал. И санитарам проставился, поляну накрыл. Пили, ели, все чин-по чину! И шоферу ихнему, тоже проставился: картошки мешок принес, да лука сетку. Не пьющий он. Язвенник. Принял. Даже рад был. У них с зарплатами-то не шибко, а тут припасы появились! Авось сэкономлено денежка будет. И то дело! И соседу забор поправил, и стену. Козлу энтому, будь он не ладен… Тьфу, на него. Помянешь, дык икнется…

Простили меня тогда они. Обнялись мы. И Дядька-Вий даже улыбнулся. Значит все правильно я сделал! И никто зла на меня не держал. Душевные у нас люди. Сердешные! Кроме соседа. Тот злыднем до сих пор ходит. На меня косится. Стена-то новая! И ему видите-ли теперь остальные стены надоть переделывать. Только за свой счет. А деньги где брать? Тьфу! Как вспомнишь…

Так и живем!

А сегодня, я почему-то в яйце. Мокрый и голый. Даже башкой потряс. Не, не с перепою… Не кажется мне это. Не причудилось! А как такое может быть? И чего это я тут делаю собственно…? И кто меня сюда определил?.. Ответов нет. Дык и кто мне ответит? Я ж тут один! Сидел-сидел. Тепло и дажить уютно. И не душно вовсе. Дышать-то есть чем, ага! Вроде и как в мешке сижу, а воздух от кудысь идет. И дышу. Только надоело! Думаю, вылезать мне пора. Засиделся! Поерзал, пошебуршил руками. Уперся в стенку, давлю… Не, не идет! Оно прогибается маленько, а дальше не идет. Только назад ползу. Голой жопой по мокрому. Еще придавил. Силы собрал и давлю, что есть мочи! Оп, и сзади что-то твердое уперлось. Как раз туда! Ой! И шевелится оно! Еще чутка и грешное будет! Мамочка, что же это за дела такие?! Так оно еще и само тудыть лезть пытается… Как заору! Как со всей силы вмажу по шкуре-то! Лопнула окаянная и я следом, словно десантник, прыг! На волю! Выпал, лежу… Мокрый, слизкий, голый и жопу ладошками прикрываю. От греха! Страшно и зябко мне. Но вроде, как вылупился! Как цыплак. Иль, если глянуть на яйцо кожаное, то скорее – змей. Или ящер какой… Только не длинный и не шиплю. Молча лежу. Мысли всякие думаю. Вот например: А что если я заново так родился? Ну навроде жизнь моя неудачная была, а хто-то взял и взад все повернул! Вот приду домой, а дома маманя меня встречает, молочка парного, свеженького из-под Мартушки нашей, коровушки. Да хлеба испеченного краюху! Пей сыночек, Терентюшка, ешь, да расти большой! А я одной рукой пью молочко-то из скляночки, а другой маманьку поднял и к сердцу прижал! Хорошо то как! Здорово! – вот такая мысль. Прям на душе потеплело от нее! Только понимаю, что зря это все. Не бывает так в жизни, чтоб все вспять вернуть. Все уходит и проходит. А как хотелось бы! Чтобы и маманька жива была и коровушка наша Мартушка, при нас, и дажить почему-то Дядьку-Вия коло нас представил. Будто он мне вместо папаньки родного. Вот так! Я даже слезу пустил…

Не было у меня папаньки. Не, ну был конечно, откуда бы я тогда взялся? Только я его не помню. Маманя говорила, – космонавт он. Меня заделал и в космос. Покорять просторы межзвездные! Ага. Понимаю, что она так специально говорила, чтобы я, навроде не чувствовал себя безотцовщиной. Будто и есть у меня папка, да далеко он. И воротится очень нескоро! Малым был – верил! Дажить когда сосед мне сказал, что мамка моя врет и нагулянный я от невесть кого, дык я ему тогда в морду дал! Шоб не трепался мурло! Первый раз в своей жизни я тогда человека ударил. Чтоб прям кулаком, да в рыло! Сосед до сих пор без двух зубов ходит, козел. Без передних. А как лыбу растянет, ну вылитый нетопырь, право слово! Иль выдра. Тьфу, на него. Помянешь, дык икнется…

А мамане своей, я верил! Даже когда узнал, что в космос уже лет сто, как никто не летаит. Как последняя война началась, так летать и перестали. Все ракеты тогда в другое переделали. Шоб не в космос, а врагам на головы летело. Ядрены заряды рвать! Так и рвали поначалу. А потом оно взад полетело. Да еще пуще нашего! Кто ж подумать то мог, что и у врагов тех, окаянных, таки-ж ракеты найдутся? Ото-ж… Военный просчет вышел. Помню маманька рассказывала, а ей до этого, ее маманька: что генералов тех, просрамившихся – вешали. Почти всех перевешали. А кинулись новых назначать, дык нетуть никого! Таки-ж пьяньдылыги сидят на казенных харчах, жрут в три горла, да пьют в пять глоток, а как стратегию какую придумать, чтоб и врагов извести, и народ свой сберечь, – так хер! Привыкли кучу народу в атаки гонять. Только не было тех куч уже. Поди и трети народу не набралось… Махнули, плюнули и назначили тех, кто под руку подвернулся. Не успели они покомандовать. После ядреного, еще чем-то жахнули. Да так жахнули, что и войне тогда враз конец! Радовались вроде поначалу. Ну да не было счастья, дык несчастье помогло! Войны нет. Мир! Ага… Люди умирать стали кругом. И тут, и там. И везде. Видать шибко ядреным чем-то жахнули! А опосля детишки больными, да невдалыми родиться начали. С уродствами. Да не жильцы почти все. Только к третьему поколению выровнялось. Но появились и другие люди. Совсем не такие, как все! С особенностями всякими. Как дядька Вий! И до сих пор такие родятся. И я такой народился. Таки дела…

А маме, я верил. Чтобы ни было, все равно верил! И очень хотел, чтобы она это знала и от этого стала еще хоть чуточку счастливее! Одна она у меня была родненькая. А я у нее. Вся наша семья. И больше никого. Вот так.

Ну, лежать и мысли думать-то оно хорошо, только надо на ноги подниматься! Не дело так, живому человеку на земле валяться. Гляди, не ровен час и почки простужу! Иль та зараза, что норовила в меня залезть с тыльного хода, вылезет поглядеть, где же это объект ее желаний подевался? Не-не-не! Не мое это, не готов я к таким мероприятиям! Чай, не на Первомай по селу ходить и в окна людям тарабанить, да поздравлять, шоб налили сто грамм. Тут целый интим, да без моего согласия! Тьфу…

Встал. Подтянулся. А не земля, это вовсе! Тоже шкура. Мягкая, а как буцанешь, подрагивает, ухает… И вокруг, будто комната, – не комната, а полусфера и все стены из такого-же. Шкура, вены, жилы… Все пульсирует, подрагивает, живет! И не одно такое яйцо, из которого я вылез. Много их! По среди комнаты-полусферы огромадный столб, из кожи и с венами, как хер. И яйцами весь унизан. Одни лопнутые и пусто в них, висят просто, шкуру свесив. А другие – полнехоньки! Шевелятся, тоже ухают… Мамочка… Где это я?! Подсказал бы кто! Да у кого же спросишь! У столба? Или в яйца спрашивать? Не культурно это…

Решил осмотреться. Вдруг, чего полезного увижу? Прошелся вокруг столба. Со всех сторон яйца эти. Ничего нового! Оглядел потолок. Стены сходятся в купол. Купол держится на хере. Ни окон, ни дверей. Все из шкуры, да вен. Все шевелится, пульсирует и тоже живет… Прошел вдоль стен. Вот тут повезло немного больше! Между двух жирнющих вен, нашел все-таки щелочку! По свежему ветерку нашел. Вроде бы как с улицы тянет! Засунул туда глаз свой и обомлел…

В городе я почему-то оказался. Что от моей деревушки верст сорок будет. А как? Засыпал-то помню – дома! В постелюшке, с женой. С любимушкой своей. Чин-по чину… А сейчас в городе. Почти в его центре. Вон видно даже «Горком Партии»! Там наши вожди завсегда заседали. Здание пирамидкой построено. Чтобы чем выше чин – тем меньше там народу всякого, прохожего должно быть. Чтоб не мешались под ногами, не мельтешили перед глазами. Не отвлекали думу думать. О нас. О народе родном! Такая вот система. А сейчас оно без вершинки. Рухнула его верхушка «власти». Стоит с огрызком. Будто откусил кто. И побито все здорово. А дальше не видать ничего. В дымке все. Туман такой серый, плотный… И дырка маловата. Надо бы по-ширше!

Ну, ломать – дело не хитрое. Просунул пальцы, распер, поднатужился… Крепкая зараза. Еще шибче поднатужился… Лопнула! Аккурат – голову просунуть. Ну я и сунул морду-то свою. Батюшки! Городу хана. Руины… Почти все разбито! И дома щербатые и дороги дырявые и мост, тот, что в прошлые дни реку перепрыгивал, и тот пополам… Беда-беда! А я где?.. А я, навроде как, над землей вишу. Высоко! Метров двадцать. Не, не прям, чтоб просто так, мой теремок-то, купол этот окаянный, в небе зависший. А на – ножке. Длинной такой, до земли и изогнутой чутка. Гладенькой. Будто в грибе я сижу. Поганке. В самой ее маковке. И вокруг такие-же еще есть. Пять штук насчитал! А это что?! Какие-то длиннючие щупальца прямо с неба свисают. Да не просто так! Шевелятся. Двигаются. Шебуршат по земле. Будто рисуют там чего-то. А что именно делают – не видать. Далеко и туман. А откуда растут? Задрал я бестолковку свою. Мать чесная… Медуза надо мной висит. Огроменная! Даже не только чтоб надо мной. Над всем городом висит! Под облаками. Серая. Из кожи вся. Живая и шевелится вся. И чешуя на ней такая играет, поблескивает. И бахрома под ней. Красным светится. Даже навроде и красиво должно быть, ток страшно мне от этой красоты… И урчит она эта медуза, да так, что с неба гром гремит. Будто кит воет, только низко так, протяжно. Жутко… Убрал я морду оттуда. С улицы. Страшно стало! Апокалипсец видать пришел. Полный!

Сел на жопу. Сижу. Делать-то, чего?

Глава 2. Нет выхода!

Вот сижу я в грибе этом и думаю. Как выбираться-то? И дальше делать чего? Цельный город под медузой этой. И дальше она висит. Куда глаза глядят – висит! И порушила все. И дальше продолжает рушить! И что там за городом? А в деревне моей чего? А вылазить от сюда как? Сил хватило только шкуру проковырять, чтоб морду высунуть. А дальше никак! Крепкая зараза… Задумался вконец. Даже нервничать начал! А когда нервничаю, чесаться все начинает. Прям зудит! Ноги чешутся, сзади чешется. И спереди чешется. Особенно там, где пупок. И ниже. Нервное… А как почешу, так оно у меня там и сторчать начинает! И сторчит прям колом. Некультурно оно так! Как люди увидят такое, так что скажут? Вроде бы как сам с собою играюся. Дык, не играюся же! А оно сторчит. Стыдно прям, хоть сквозь землю… Было такое уже со мной! Когда я у дядьки Вия жил. Тогда я уже совсем подрос! Помню, послал тогда меня дядька в лес, за дровами. Я и пошел. Благо хата наша на отшибе стояла. Аккурат у кромки леса. Почти на опушке! Прошелся через огород, вышел на опушку, – дерева стоят, плотно так, много, на ветру раскачиваются, поскрипывают. Солнышко едва крон касается. Морду щекочет, да пригревает меня всего. Хорошо! Постоял, погрелся на солнышке, и дальше айда.

Зашел в лес, иду. Тенек, да легкий ветерок среди дерев ходит. Листьями шелестит. Птичка кака вскрикнет, иль зверь гукнет. Так мирно, спокойно! Красота! Вышел на первую поляну. Огляделся. Нету-ть ни хвороста, ни валежника. Дальше пошел. Знаю я тут все. Еще поляны есть! Да и не одна! Вторая поляна больше порадовала. Несколько сосен валяется, березы, да пара дубков. Видать совсем остарились и попадали. Дрова стало быть есть, и надо собирать. Ну, дело то не хитрое! Схватил березку и поволок. Посеред поляны положил. Еще одну туда. И сосенки. И дубок. Гляжу, уже целая охапка собралася. Большая! Стало быть, работа сделана и можно увязывать. Достал веревку, что с собой из дому принес. Увязывать принялся. Дык, коротка веревка та! Уж очень много бревен накопилося. А выбрасывать – расточительство это! Пошел домой взад, еще за веревкой. Взял парочку, чтоб наверняка! Быстро обернулся. Гляжу, а на опушке, где дрова сложил, телега и конь. А рядом мужичок какой-то мои бревна тягает. К коню привязал и в телегу затаскивает! Ну, я подошел. Культурно так обратился к мужичку этому! Говорю: – Слышь, мужик! Ты энто брось. Не твои это дрова! – А он тягает себе молча. Дажить не глянул! Ну меня чет прям взяло. Даже немножко злой я стал. Говорю: – Ты, мил человек, это брось! Не твои дрова! – Дык, он мне шиш! Прямо к носу моему! Вот какой некультурный! Говорит: – Пшол вон малявка! – Мол, кто первый нашел, того и дрова! И тягает. А сам, аж взмок ужо. Говорю ему: – Ты! Вишь, увязано было! И веревка моя! – а сам свою веревку гляжу, ту, которой прихватил охапку, да не хватило ее. Ан, – нету веревки той! Она у мужичка этого уже на поясе приторочена! Так мне нехорошо сделалось… Осерчал я! Где же это видано, чтоб честных людей, средь бела дня вот так обманывать! Так я этого дяденьку ухватил за шиворот, поднял, дал щелбана ему и в телегу его – мордой! Да так, что мужик тот в кузов, да жопой к верху! А я коню по крупу, ладошкой шлеп! Взревел коняра, дыбки стал, и ходу со всех копыт! А телега следом, да как лягушка по кочкам! Мужичок тот в кузове, словно попрыгун кувыркается. И не разобрать, где чо. Жопа-голова-жопа-голова. Так и поскакал. Только я его и видел! Выдохнул я, успокоившись. Стало быть, справедливость налажена и можно дальше мне работать! Собрал бревна, увязал крепко и на плечи их. Так и домой понес. А как принес, сложил аккуратно. Коло сарая. Чтоб потом распилить, да наколоть и в поленницу их определять.

Чувствую, упрел пока нес бревна. Водицы пить захотелось. А она у меня в сарае. Там кадка стоит. Зашел, налил полный ковшик, сел на скамеечку, пью. И вроде-бы все чин – чином, да вот мысль мне покоя не дает! А вдруг я того мужичка зашиб? Зря ему щелбана прописал?! Мож у него голова набекрень сделалась! У меня силушки-то огого! Я же и пришибить так могу… Вот ведь… Дядька Вий же, меня тогда ругать будет! А я, ох как не могу, когда меня дядька ругает! Вот, когда другие лаются на меня, дык – похрен! А как дядька ругает, так стыдно мне становится. Прям не могу, как стыдно… Вот как подумал об этом, так и нервничать я начал! Ох как сильно начал! И зачесалось у меня все. Ох как зачесалось! Я ковшик с водой отставил и чешу. Пузо чешу, ноги чешу, жопу почесываю. Чешу и чешу. А оно встало и давай сторчать, зараза…

На мое горе, дядька Вий в сарай тогда зашел… А, я чешу. А оно сторчит! Посмотрел он тогда на меня. Ничо такого не сказал, ну чтоб посмеяться, или пристыдить меня. Не! Дядька Вий, он не с таких, чтоб пустое говорить. Вздохнул он тогда. Тяжело так вздохнул, и головой покачамши, сказал: – Жениться тебе пора Терентий! – сказал и ушел. А я сижу. А оно сторчит. А я думаю. Вот же задачу мне дал! Жениться… А, на ком жениться? И как? И чо с ей делать-то, с той женой? И искать ее где, жену эту?.. Тут и баб-то таких в округе нет! Считай все с мужиками живут. Это может в городе, где людей полным-полно, там невесты косяками ходят! Иль стаями… Не знаю, как оно там у них! А тут народу-то не багато будет. И рассыпана наша деревня считай по округе верст на семь. То там три двора, то там – два. Да и знают меня тут все. И я знаю всех. Тут искать надо! В соседнюю деревню что ли идти? Голова кругом пошла от «думок» этих… Только дело такое, – думай-не думай, а жениться придется! Дядька Вий, он если сказал, то как отрезал. Выполняй и все! Таки дела…

Кажется, как скулит кто? Нет? Повертел головой. Яйца те висят, что на столбе. Медуза эта окаянная, в небе стонет, гудит. А мне показалось, что скулит кто-то. И прямо тут, рядышком! Встал на ноги, обошел столб. Никого… Вернулся, сел. Дальше вспоминаю:

Так вот, как сказал мне тогда дядька Вий, так я и пошел себе, жену искать! Решил сразу в другую деревню идти. Может там жены, те самые водятся?! Думаю, пойду сразу, пока светло еще. Хата же наша – на отшибе! До той деревни версты три, и дорога кругом к ней идет. Гору огибает, да речку. Чтоб телегой проехать можно было. Брод там. А я решил, по прямой пойду. Всяк гораздо короче путь. А мне чо? Я же не телегой поеду! Гору обойду. А речка, чо? – переплыл и всего делов! Так и решил. И пошел.

Иду значит, иду. Поле прошел, дорогу, воронку ту старую обошел, что от бомбы осталася, когда в последнюю войну ее сюда враги зашпулили. Большая воронка! Метров сто-пятьдесят в ширь. И глубокая! Туда весной талая водица собирается. Много воды. И чистая, в смысле прозрачная, как слеза. Дык, только пить ее нельзя! Враз облысеешь. А потом вообще загнешься! Маманька рассказывала, много народу тогда померло, пока допетрили, чо и к чему… Тама в воронке той, лучи светят «ридиктивные» какие-то. Невидимые, да шибко заразные. Яд – в общем! Да такой, что и поле в сторонке опахали, а возле воронки этой, землю не стали трогать. Потому, что гиблое место. Тута даже полевые птицы гнезда не вьют! Такое оно это место поганое.

Прошел я ту, чертову воронку. Дальше мой путь лежал через лес. Ну, лес и – лес! Да не простой. Он так расположен, вроде и между полями и деревней, да не ходит туда никто. Не то, чтобы опасно там, или еще чего нехорошего, нет! Просто нет надобности. Все обычно на телегах, да на коняках, иногда машиной кто по богаче, или трактором. Так они по дороге ездят. А чтоб ходить, дык не ходит там никто. А я иду. Ну а мне, то чего?

Зашел в лес. Густо поросший. Кустов, да бурелома, видано – не видано! А дров – нет. Иду, смотрю: Не валяются нигде дерева! А было бы хорошо. Мне от хаты, до сюда, еще сподручнее, чем в тот лес ходить! Там в горку, да обратно – с горки бревна тащить. Ноги подкашиваются. А тут ровненько! Плохо, что дров нет… Ну, иду дальше. Может версту уже прошлепал. Обошел скалу небольшую, спустился в ярок. Гляжу, на дереве улей! Пчелы сваяли. Да огромный какой! И чую, медом то как пахнет! Прямо в животе забурлило! Засосало! Не могу мимо я пройти и все тут! Ну чо, думаю, жениться-то, оно и подождать может. Жена, она чай не молоко – не скиснет! Дело-то серьезное и сразу не делается. А значит, обождет! Нашел дрючок побольше. Прицелился. Замахнулся, и раз! Зашпулил я дрючком. Шлеп! Попал! Упал улей тот на землю, да на две половинки и развалился. Глянул, а меду там! Валом! Правда и пчел… Как поднялася туча черная, да как налетели на меня! Ох… Гудят, кусают! И что главное, в морду мою жигануть каждая намерится! У-у-у гадины! Отмахивался, отмахивался… Отмахался наконец! Улетели пчелы. Только морду всю искусали мне. Щеки занемели, глаз один затек, да ухо как лопух… Ну ничо, потерплю ради дела такого! Сел, взял половинку улья, отломил кусок и ем. Да как сладко мне, да как вкусно! Ой хорошо! Ем и ем. Мед ем, и медом заедаю. Эх, жаль дядьки Вия рядом нет. Угостил бы и его. Меду-то полно! Самому много, а двоим бы в самый раз!

Сижу в общем я, ем. Вокруг тихо, хорошо! Лес спокойный, и я спокойный. Никого не трогаю. А тут раз! Медведь из кустов вылез! Тоже медок почуял видать. Ага, носом пошмугал, морду стопорщил и ко мне прямиком. Здоровенный! Лапы – во! Зубы – во! Ревет… Вот же-ж напасть!

Ну а я чо, отскочил я в сторону от наглости такой звериной. Стою, смотрю, что дальше он делать будет? А этот молодец такой, мимо меня, да к меду! Да жрать! Да еще и задницей ко мне повернулся! Во, думаю, хамство какое! Как тот мед добывать, так – я, как пчелам морду поставлять, так опять получается – я! А как жрать на халяву, так вот – он! Я конечно понимаю, зверь он и есть зверь, что с него взять?! Дык… Возмущение у меня вскипело! Подошел тогда я к нему. И за шкирку его и в сторону! – Пшол! – говорю, – Фу! Не твое! – Так он в драку. Лапой меня по морде и зубами за руку кусанул. Больно так кусанул! Ну я и не сдержался. В морду ему кулаком заехал! Он в ответ – мне! Я ему! Он ревет, я рычу. Он когтями, я кулаком, он зубами, я ему еще в рыло! Он в ответ, и я ему. Сцепились, покатились по кустам. Шум, гам, треск! Вот это драка! Такого мордобоя, у меня с детства не было! Это когда вся деревня меня за быка того «Пирата» мутузить приходила. Не все конечно на меня в драку кинулись! Только шум устроили. Знают, что рога враз пообломаю! Хотя нашлись и смельчаки. Тогда тоже славно помахались! Вот и сейчас, нашелся противник прям по мне! Я даже в азарт вошел! Только чувствую, выдыхаться начал. Искусал он уже меня всего, ободрал когтищами. Больно! Все-таки, как ни крути – зверюга здоровенная, сильная! Надоело мне тогда с мишкой баюкаться. Бью, бью, а оно все либо не со всего размаху, либо вскользь проходит. Вертлявый косолапый этот, ага! Решил тактику сменить. Поднатужился я, из лап его вывернулся и как учил меня дядька Вий, в стойку боксерскую! Закрылся значит и жду момент. Косолапый вскочил, лапами меня хлопает, а пробить не может. А я жду момент! Как откроется жду. Он меня еще хлопает, я жду! Еще машет – жду… Дождался наконец. Вот он момент! Раскрылся косолапый! Ну я ему – Лясь! Апперкот в челюсть. Хорошо пошла подача! Хлестко так, с оттягом, все, как дядька учил! Упал мишаня, покатился в кусты. И тишина вдруг настала. Да такая, что муху над ухом слышно! Стою, жду. Думаю, может щас оклемается и снова кинется? Стою, стою… Нет, не кидается… Ну я еще подождал. Нет его… Скучно мне стало прямо! Я потихоньку пошел проверить, где же он подевался? Залез в кусты, пошарил везде. Даже позвал! Нет медведя. Сбежал зараза такая! Уже и след простыл от него! Тьфу…

Пошел я тогда к речке. Потихоньку пошел. Как ни крути, помял меня косолапый. Да шкуру подрал. Больно и кровь. Умыться бы мне, да раны обработать. В порядок себя привести. Не гоже в таком виде за женой идти! А на душе прямо кошки скребут. Мед то мы растоптали, пока с мишаней боролись! Хороший мед! Взять бы с собой шмат, да девок тама угостить им. Глядишь и скорее женился бы!

Вот опять кто-то скулит! И скребется навроде. Слышу же! Встал, прошелся. Кажись из яиц этих кожаных скулит! Походил кругом, ухо по прикладывал. Противно оно, к гадости этой ухом-то, ну что делать… Не, не слышно. Оно же само по себе ухает и пухкает! Шевелится зараза… Постоял. Ну не может же так быть, чтобы два раза одно и тоже послышалось? Или может?.. Хрен знает, но тихо. В смысле не скулит вроде, и не скребется уже! Махнул рукой. Подошел к дырке. Глянул: Медуза на месте! Висит, воет с неба, да щупальцами по городу шебуршит. Никуда видать ей не надо. Ну и хрен с ней. Меня не трогает и ладно! Попробовал еще руками дырку ту разодрать. Тужился, тужился, из сил выбился, да руку потянул. Никак! Только рука теперь болит. Тьфу, зараза… Потер, руку, помял. Вроде затихла. Сел на место на свое. И как выбираться-то?.. Надоедать сидеть тут начало. Да и жрать уже охота! А – нету. Ну вот что за напасть такая! Эх…

Ну чо, – сижу. Морду почесал. А ноги и пуп уже не чешутся. Нервы успокоились видать! Водицы бы хоть попить… Холодненькой, ключевой чтобы. Вот! Про водицу! Я же тогда к речке пришел. Полянка, да травка. Солнышко туда заглядывает. Играет лучиками на воде. Морду мою щекочет. Тихо водица шуршит по камушкам. Несет опавшие с дерев листики. Хорошо! Там еще заяц лопоухий сидел. Прямо у воды. Увидал меня и ходу! Быстро поскакал. Я к самой воде подошел, чистая, отражение в ней видать. Глянул на свою рожу… Батюшки! Пчелами искусана, медведем драная… Мне даже стыдно перед самим собой стало. Это же как теперь жениться, с такой-то рожей?! От меня-же все бабы шарахаться будут! Эх… Не дело это! Решил в порядок себя приводить надо! И полез в воду. Водица холодная, хорошая! Бодрит прямо! Залез по пояс. Дальше, дно вниз уходит. Шаг ступил и сразу по шею. Оно хоть речушка и не широка, да глубоконька оказалась!

Сперва я напился водицы той. Вдоволь напился! Оно после меду, совсем во рту слиплося. Затем умылся. Хорошенько моську свою выполоскал. Даже саднить перестала, ага! Постоял немного в воде, чтоб откисла грязь да кровушка. Тогда и вымылся полностью. Легко сразу стало так, приятно, хорошо! Поплавал немного. Понырял. Внизу вода совсем холодная! Ключи видать бьют. От того и чистая она речка эта! Переплыл речушку и вылез, уже на другом берегу. Постоял под лучиками солнышка, обсох, и дальше пошел.

В деревню ту пришел уже после полудни. Уже вечереть начало. Ну, деревня, как деревня. Дворы, хаты стоят, забором огорожено. Огороды, сараи. В сараях скотина мукает, хрюкает, да бекает. Курочки кудахчют, гуси гогочют… Воробьи по стрихам стрыбают. Щебечут. Все, как и у нас! Прошелся по улочкам. Нет считай никого! Одни собаки бродют, да кошаки на заборах сидят. Меня завидели, разбежались все. Ну то и к лучшему! Особенно собаки. Они лай как поднимут, народ збаламутят, а мне потом перед людьми объясняй: чего приперся, да за каким хером пожаловал?.. Сказать, что жену искать пришел, дык вдруг на смех поднимут?! Будет потеха народу, а мне смущение… Поди, объясни, что мне приказано было! Вот и хорошо, что собаки молчат. Только людей не видать!

Прошелся дальше. Оно то я с отшибу зашел, может ближе к центру людей сыщу?

Так и вышло! В центре-то клуб, а коло клубу – людей, ого! Бабы, мужики! Детвора стайками носится. Кто повзрослее – ходют, бродют. Какие кучками стоят, болтают. Какие сидят на лавках, семушки поплевуют, гомонят. Старухи, да старики на солнышке морды греют, разомлели. Много людей! По середке площадь и лавка. Мужик на лавке сидит и на баяне играет, бабы коло него пляшут. В платки красивые обернуты. Мужики покуривают, да посвистывают под музыку, а бабоньки пляшут, да повизгивают. Праздник какой у них видать? А какой? Чего-то я не припомню, чтоб дядька Вий про праздник говорил. Он всегда говорит! А может у них свои праздники какие? Деревня-то другая! Ну может и так, людям весело и то хорошо!

Гляжу, на крайней лавочке, две барышни сидят. Разодетые красиво! Платки на них красные, черевики черные, да платья разноцветные. Губы красным намазаны, щеки розовым! Щебечут свое, улыбки до ушей, да глазами постреливают по сторонам. Ну, я сразу и смекнул, – невесты то! Ну а чо? На кой им губы да щеки размалевывать?!

Подошел я к ним, представился. Все чин-по чину! Говорю: – Здрасьте девоньки! Терентием меня звать. Павла – сын. Виктор Семеновича – воспитанник! Вот пришел к вам. Невесту хочу найти. Чтоб в жоны взять!

А они в ступор. Одна глаза свои выпучила, да бледная стала. Снега и то белее. Другая в крик! Да ходу от меня! А эта, в обморок… И что я им сделал такого?! Ведь не трогал я их! Не грубиянничал. Культурно подошел. Правду сказал! Мож и в правду, не надо было так говорить? Может у них тут нельзя, чтобы вот так прямо? Ну, дык, а чо мне им сказать надо было? Про медведя, или про пчел, что рожу мне разукрасили?! Точно! Видать рожа моя им не понравилась! Ну не шибко красавец я конечно… Дык и чо?! Им же не с рожи моей пить, да жрать! Я вот может и не красивый, зато добрый! Никакую животину зазря не обижу! А еще – сильный! И бревна таскать могу, и огород весь перекапаю, и сена наготовлю! Воды много могу принести… А, эти в крик! Даже не разобравшись, что, да как… Тьфу! Прямо обидно маленько стало!

Смотрю, народ собираться начал. В кучу. Да напротив меня все кучкуются! Мужики вперед норовят, бабы все за ними попрятались. У мужиков рожи злые. Топоры подоставали. И от куда так сразу топоры взяли? На меня зыркают, фыркают! Один так вообще с вилами прибежал! Крик подняли. Орут че-то! А че орут, не разберу. Они ж на все лады орут! Дети заревели, пальцами на меня показывают. Бабы, так те вообще вой подняли! Чо орать-то?

«Убивец» – кричат! «Леший» – еще кричат. «Сотоной» – обозвали! Тот, что с вилами, ближе подбег, шипит чегось, вилами мне грозится! Вот дела… Мож они подумали, что я эту девку убил? Ну да! Точно! Вот же она, лежит коло меня в обмороке! Наклонился я, чтобы девку ту поднять, да в чувства привести, ну чтобы людям показать, что жива она! Только руку протянул… Дык, этот вилами мне в бок! Да со всего, маху! Да больно так… Ну, гад!

Осерчал я. Вилы отбил в сторону и в лоб ему кулаком – шлеп! Да не сильно так, чтоб не зашибить. Он и на жопу сел. Сидит, глаза в кучу. Скулит чего-то, а чего, не разобрать! Тихонечко так поскуливает. Маму вроде вспоминает. И руками по сторонам шарит, шарит… Может вилы свои ищет?

Ну поднял я его вилы, отряхнул с них грязь и в руки ему их сунул. Он за них схватился, прижал к себе, и сидит раскачивается из стороны в сторону. Счастлив видать, что имущество вернулось! Тут и девка та на ноги вскочила. Очухалась. Как заорет! И тоже ходу от меня! Ну что за люди такие…

Стою, смотрю на них. Они на меня. Но вроде топоры-то по опустили. Не было с моей стороны смертоубийства. Целы девки! Вот и расслабились. И тот, что с вилами на ноги поднялся. Тока глаза в кучу осталися. Стал, на вилы оперся. Молча стоит. Уже не хочет вилами махать. Видать, когда хорошенько «в рыло», то оно к умиротворению располагает! Ведь неправ он оказался. Зазря меня вилами проткнул выходит! Хотел я людям сказать чего, да тут у меня голова и закружилася. Бок то мне проколот вилами! Кровушка вытекла. Еще после медведя не хорошо было. А сейчас, так вообще… Плохо мне стало. Присел я на лавку. Перед глазами мотыльки белые. Дурно так. Так и свалился с лавки той.

Очнулся я уже в хате. Чужая хата, не моя. Белый потолок, белые стены, да занавески на окне. С цветочками такие, разноцветные. У нас таких отродясь не бывало, чтоб с цветочками. Маманька больше однотонные любила, а у дядьки Вия, я вообще не видал занавесок. Он обычно окна старыми газетами затуляет. Это чтоб вообще ни одна рожа тудыть свой нос не сунула. Чо в хате, да как. А-то приглянут чего, да и унесут! Ищи потом-свищи…

Ну открыл глаза. Огляделся. На постели лежу. Койка деревянная, да матрас, да подушка с пером. Голый весь лежу. Бок мой бинтами перевязанный, да морда чем-то натертая. Вроде жирное, да слизкое, да мятой воняет. Зато приятно. Холодит и уже совсем почти не больно! Хорошо! Встал на ноги, потянулся во весь рост. И бок почти не болит. Вообще благодать!

Гляжу, девка в углу сидит. На табурете. Незнакомая мне. Сидит и глаз с меня не сводит. И улыбается вся, да так, что рот до ушей растянула! А чо лыбится?.. А она глаз не оторвет. Вниз смотрит. И красная вся. Щеки прям огнем горят у нее! А куда смотрит? Опустил и я глаза. Ох, я же голый! Вот срамота! И прикрыться ведь нечем! Некультурно совсем выходит. Да еще и при девушке то…

Ладошками прикрылся как смог. Так и стою. Дык, оно-же не помещается в ладошки-то! А она смотрит. Ну чо делать… – Здрасьте! – говорю. Вот! Спохватилась, выбежала из комнаты и вернулась сразу. Штаны мне принесла. Сама дала, а сама опять смотрит! Ну чо, спрашивается, туда смотреть-то? Чего там такого, особенного?! Все, как и у всех там! А она смотрит… А глазища-то у нее красивые! Черные! И сама чернобровая, румяная, да дородная! Все при ней и даже выпирает. Ух какая! Натянул я штаны свои. Гляжу, залатанные, чистые! Поблагодарил ее. – Спасибо тебе, хозяюшка! – говорю. Она и расцвела совсем. За руку меня хвать! И в другу комнату. А там уже и стол накрыт. Батюшки! Та много всего на столе! И соленья всякие, и копченья, и мясо, и птица и рыба даже имеется! И горячее видать все. Парует, да пахнет! Прям под ложечкой у меня засосало, да заныло… Ох! Усадила она меня за стол. Тарелочку поддвинула. Мясо положила, огурчики малахольные. – Папанька сказал, кушать тебе хорошо надо! – она мне говорит. – Маманька все и наготовила. Ты кушай! – а сама улыбается. Ну я и накинулся! С самого утра ведь не жрамши. Ем, и ем. И то ем, и – се. И все мне вкусно! Хорошо-то как… Стоп, думаю: – А папанька твой где?

– В больницу. – говорит. – В город поехали с маманькой!

– А чего в больницу?

– Так ты-ж ему в лоб дал, так глаза у него в кучу и сбежалися, а назад – никак!