ISBN :
Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 19.05.2024
Десятая
Реверансы и ручки
Увлёкся автор. Пора вернуться к Вике. Она проработала несколько вариантов и остановилась на Капе – бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала угол с потрёпанным диваном, оббитым красно – жгучей материей, от которой слепились глаза.
Автор чрезвычайно внимателен к деталям и считает, что ничто так ёмко не характеризует действительность, как мелочи, о которых говорил Ф. М. Достоевский, выписывая образ Раскольникова.
Капа была дебелой, костлявой, старухой с выпирающимися лопатками, похожими на не выросшие крылья, с убелённым кудрявым волосом, уложенным колечками. Она непрерывно напевала «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
– Замолчи, ради Бога, – умоляла Вика. – Ромео и Джульета уже ходят за мной по пятам. Я чокнусь от них.
– Ты не понимаешь искусство, – чеканила хозяйка. – Я никак не могу выйти из роли Джульетты и войти в роль хозяйки однокомнатной квартиры.
– Так сколько времени прошло, – надрывалась Вика, – могла бы уже и привыкнуть к половой тряпке
– Фу, – отдувалась Капа. – Не упоминай мне об этом недостойном половом предмете.
– Ну, да. Я каждый день драю полы, а ты ждёшь Ромео. Старая кочерга.
Капа грозилась вытурить квартирантку, но оставаться одной не хотелось. Хоть один зритель, но должен был быть.
Вечерами они пили чай из гранёных стаканов, наливая его в белоснежные блюдца. Хозяйка захватывала блюдце правой рукой с оттопыренным мизинцем, Вика– всей ладонью.
– Лопатница, – добродушно бросала Капа, – я пила чай с Клеопатрой.
– Это с той, что наш двор убирает. – насмехалась Вика.
– Не смей так отзываться о великих женщинах мира, – повышала Капа голос до такой степени, что начинали грохотать её кости, – я играла жён Адама Лилит, Еву…
– Тоже хлебала с ними чай, – язвительно перебивала Вика.
– Заткнись, – не выдерживала Капа. – Я стояла у истоков сотворения искусства, у меня была масса любовников египетские фараоны Рамсес, Тутанхамон, Тумос…, небожители Древней Эллады Зевс, Аполлон, Гефест, Аид, Пойседон….
Хозяйка забиралась в заоблачные выси, от которых трещали нервы провинциалки
– Ты что заливаешь, – возмущалась Вика. – То чай пила, то с фараонами и богами спала. Они, когда жили?
–Для артистов время не существует, – отбривала Капа. – Они вне времени и могут перевоплощаться, жить в прошлом, будущем. Тебе кажется, что перед тобой Капа, а это не так. Я многолика. Сцена, – вздыхала она. – Меня родили на сцене во время спектакля «Отелло» и в тот момент, когда мавр собирался задушить Дездемону, но режиссёр поменял. Мавр взял меня на руки и показал зрителям. Он доказал, что жизнь сильнее смерти. Это было потрясение. Буря аплодисментов, овации, цветы, слёзы, восторженные крики. А что сейчас? Всё душат, душат…
В комнатке была спартанская обстановка. Ковёр с ромашками. Капа поливала их зимой, весной продавала на рынке, и двуглавый орёл, который сурово смотрел на квартирантку и клевал её руки.
Экзаменационный провал Капа прокомментировала с чисто артистической точки зрения: при таких сбоях Фортуны провинциалка должна расстёгивать кофту и снимать юбку.
– У тебя не идеи, – бросила Вика, – а сексуальные сквозняки.
Она ещё добавила, что историк находится на пороге путешествия в гробу.
– Ты точно была артисткой? – спросила Вика.
Подтвердить это мог даже двуглавый, помнивший реверансы и августейшие ручки.
– Тогда полный порядок, – бросила Вика. – Завтра атакуем ректора. Прорепетируем. Сумасшедшую бабушку сыграть сможешь?
– А что её играть. Мы и так все сумасшедшие.
Они легли спать, когда на детской площадке ещё раскачивались качели, и проснулись от звона стаканов возле магазина "Вино", от которого вздрагивала листва на деревьях.
Одиннадцатая
Сумасшедшая бабушка
Капе были даны строжайшие указания придерживаться роли.
– Думаешь, поверят? – с тревогой спрашивала хозяйка.
От волнения она даже забыла полить ромашки и накормить орла.
– Поверят, – уверенно сказала Вика. – С твоими способностями сыграть такую роль раз плюнуть, захвати двуглавого.
– Зачем?
–Для большей убедительности.
На остановке такси Капа сделала несколько реверансов и ручек. От ручек у толпы вспухли губы. Скорбная речь Вики растрогала толпу и помогла без очереди загрузиться свихнувшуюся бабушку в такси, чтобы отвезти её в больницу.
– Куда? – спросил лобастый таксист.
Бывшая артистка показала двуглавого.
– Покорми птицу, – сурово сказала она.
Спина водителя была, как днище телеги. Вика отодвинулась в угол.
– А какой корм ей нужен?
– Бабки, – ответила хозяйка.
Она показала, что орёл может взлететь и клюнуть. Таксист оказался волшебником. Он знал кратчайший путь к нужному месту.
– Дай бабок хоть на жратву, – сказал он Вике, когда бывшая артистка вышла. – Я все свои скормил этой падле.
Падлой был орёл.
Институт находился за железной оградой. Его создатель любил дорогой камень. Он «одел» здание в мрамор и возвысил над домами, как айсберг над льдинами.
Возле бюро пропусков: деревянная будочка с запылённым окошком, полосатый шлагбаум Вика потрясла дрыхнувшего вахтера на войлочном стуле, с которого он полвека взирал на свет божий. Институтский страж отреагировал гигантским зевком.
– Пропуск.
– Бабуля, – шепнула Ляптя. – Твой выход.
Капа сделала реверанс.
– Ты чё кланяешься, старуха? – удивился вахтёр. – Здороваться хочешь, так давай здороваться.
Он выставил руку с лопатной ладонью. Хозяйка подставила свою под его губы. Страж удивлённо посмотрел на Вику.
– Чмокни, – подсказала она.
– Что чмокни?
– Ручку бабули. Она свихнувшаяся.
– Ты что? – гаркнул вахтер. – Какие ручки. Я на работе.
Вика толкнула оробевшую хозяйку.
– Дай звук.
– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, – что есть мочи заголосила, нет, не заголосила, а грянула хозяйка
Голос был настолько сильным, что сковырнул вахтёра со стула, он устоял бы, но «Нет повести печальнее.» уложил его на землю.
– Лежачего не бьют, – заорала Вика, увидев зависшую ногу Капы над бугристым лбом вахтёра с затравленными глазами. – Благодари меня, – добавила она, помогая подняться ошалевшему стражу, – если б не я, она добила бы тебя. Чмокни ручку, а то я её не удержу. Она же с ума сошла из – за того, что я провалила экзамен. Пусть ректор увидит, до чего преподаватели доводят бабушек поступающих. Врачи сказали, что нужно исправить оценку и тогда она придёт в нормальное состояние. Чмокни, а то сорвётся.
Вахтёр так и сделал. Не только чмокнул, но и облобызал до самого локотка.
– Это,– зашептал он, озираясь и подманивая Вику, – вы к ректору идёте. Я вас без пропуска пропущу, и сколько будете ходить, столько и без пропуска.
– Поняла, – ответила Вика. – Ты хочешь, чтобы бабушка спела ему печальную повесть, но это же покушение на государственного человека. А как же институт? Он же сиротой останется.
– Так он и так сирота, сволочь, беспризорник, – вахтёр со злости замутулил стул. – Секретарша ректора к рукам прибрала. Сволочь женская. Ректора на своё междометье поддела.
– Бесплатно бабушка петь не будет. Нужны солидные бабки.
– С зарплаты, – вахтёр застучал в грудь, – клянусь, всю зарплату отдам.
– Ладно, – добродушно согласилась Вика. – Навеем печаль и на ректора, и на секретаршу. Только о зарплате не забудь.
Покинув вахтёра, который остался в тревожном ожидании и с глазами, похожими на блуждающую звезду, они направились по дорожке к входу.
– Чисто сработала, молодец, – похвалила Вика хозяйку, – только замашки бандитские брось. Ты же ногой чуть не притопила беднягу.
– Это не бандитские замашки, – отбила Капа. – Это из спектакля «Укрощение строптивого»
Реверансы, ручки и комментарии взбудоражили институт. Уборщицы смотрели на провинциалку и Капу, как на звёздных пришельцев. У старших преподавателей с вулканическим треском стартовали сигареты и, запустив дымные хвосты, носились, как кометы, от которых прятались младшие преподаватели, опасаясь лобовых столкновений.
Возле двери в коже, от которой ещё исходило тепло живого существа, Вика и хозяйка почувствовали холодок.
В приёмной за столом, состоящим из одних ящичков, как банк матери, сидела хранительница ключей и печатей ректора в белой рубашке со стоячим воротником с загнутыми уголками и маниакальным взглядом.
– Ректор в министерстве, – прожурчала секретарша. – Сильно занят.
Приёмная оказалась мёртвой точкой, из которой Вика попыталась выйти на домашние координаты ректора. Домашние координаты хранились за семью печатями. Взломать печати не удалось.
– Ректор что, засекреченный? – возмутилась Вика.
Засекреченным ректор не был. Его знал вошедший почтальон: громадного роста мужчина с совиными глазами. Он положил пакет на стол секретарше и вздохнул над ним, как над умершим.
– Трудно, – сказал он и добавил: – Трудно носить почту.
– Ноги болят, дяденька, – посочувствовала Вика.
–Да, – ответил дяденька. – Всё ношу и ношу, а ректор всё читает и читает, – рассвирепел он. – И когда же он кончит читать?
– У вас очень благородна работа, – святая провинциальная простота, – если не будет почтальонов, кто же письма и пакеты станет разносить. Что ж Вы так сердитесь. Лучше назвали бы мне домашний адрес.
– Чей? – вздрогнул мужчина.
– Ректора.
– А, ректора, – счастливо вздохнул он. – Не знаю.
Квартирантка и хозяйка вновь оказались в мёртвой точке.
– А ну дай звук, – шепнула Вика и ковырнула рукой Капу.
– Какая прекрасная ария, – растрогалась секретарша, выслушав дребезжащий голос хозяйки. – Только малость скрипит.
– Слышала, – возмущённо зашептала Вика. – Врежь на всю катушку, Дави её до пупка.
– Не могу, – отшептала Капа. – Я весь голос на вахтёра истратила. Сама пробуй.
– Да, – сказала секретарша. – Спойте вдвоём. Чудо ария. Жаль,
что нет Отелло. Он в министерстве.
– Кто такой, – бросила Ляптя.
– Ректор Отелло Отеллович.
– А ты Дездемона.
– Да. А Вас это не устраивает.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом